Рогатые божества и распаляющие зелья (перевод книги «Секс, наркотики и магика», часть II.)

От редакции. Сегодня мы так же публикуем перевод ВТОРОЙ ЧАСТИ легендарной книги Роберта Антона Уилсона «Sex, Drugs and Mag­ick: A Jour­ney Beyond Lim­its», — «Рогатые божества и распаляющие зелья» — тайно выполнявшийся все эти месяцы переводчиком, благодаря которому ты смог познакомиться с уже почти половиной книги «Ксенолингвистика» Дайаны Рид Слэттери.

Напоминаем, что познавательная и весёлая книга РАУ была несколько месяцев назад издана дружественным проектом «Касталия» и появилась в продаже. Как мы и обещали, по договорённости с «Касталией» с наступлением лета мы начинаем публиковать оставшиеся главы «Sex, Drugs and Mag­ick» на нашем сайте. Следите за обновлениями — следующие главы появятся в ближайшие недели.

Приобрести бумажную версию, буде на то ваша воля, можно, написав напрямую руководителю «Касталии» Олегу Телемскому или в книжных магазинах «Все свободны», «Циолковский», через паблик «Книги по психологии и психотерапии» и, возможно, в иных, неведомых нам пока анклавах реальности.

СЕКС НАРКОТИКИ И МАГИКА

II

Рогатые божества и распаляющие зелья

Должно продавать его кому-то, святое имя любви… весь думая всё об этом, Этом зудящем, Всем целиком, удовольствии, за которое каждый её похвалит, деле, каким был порождён каждый, чтобы порождать… Закон джюнгерлей.

— Джеймс Джойс, «Поминки по Финнегану»

Человеческий мозг состоит из килограмма с лишним жижи, похожей на овсянку. (Более жёсткие, крахмальные мозги, которые можно увидеть в лабораториях или кино — мёртвые; остальные части тела выглядят такими же пластмассовыми после смерти). Внутри этой жижи — этого «заколдованного ткацкого станка», как называл её невролог сэр Чарльз Шеррингтон, этого «улья ­анархии», как более поэтично выразился романист Бернард Вулф — находятся несколько миллиардов отдельных клеток, каждая из которых может передавать электрический заряд любой другой, любой дюжине или тысяче других в любое время. Каждая такая электрическая цепь отмечает или отвечает на что-то, воздействующее на нервную систему либо изнутри, как это делают мышцы, железы или клетки, либо снаружи — вплоть до света звёзд в ночи.

Архитектор-поэт Бакминстер Фуллер подытоживает это в одном изящном, незабываемом парадоксальном высказывании: «Всё, что мы видим, — говорит он, — внутри наших собственных голов».

Таким образом, если человек был слеп от рождения, а его зрение было восстановлено в результате операции, он увидит совсем не то, что видим мы. Он увидит вихрящийся хаос, который, возможно, устрашит его; только постепенно, в течении месяцев, он научится с помощью врачей и медсестёр, ухаживающих за ним, видеть то же, что и мы. Мы не будем потчевать читателя неврологическими теориями, пытающимися объяснить, почему ЛСД ввергает экспериментирующего с ним в такой же вихрящийся хаос.

Само собой разумеется, мы также слышим мозгом плюс ушами, ощущаем вкус мозгом плюс языком, и, в общем, осознаем всё, только делая внутри наших голов записи на том, что Уильям Берроуз называет «the soft machin­ery», мягкой машинерией тканей нашего мозга.

Так, под гипнозом человек, которому дали соль и сказали, что это сахар, будет ощущать сладкий вкус, что служит примером фе­номена «мозг плюс язык». Точно так же загипнотизированный человек, которому показывают зелёный круг и говорят, что он красный, будет видеть его как красный. Это потому что за нас смотрят «мозг плюс глаза».[11]

Итак, очевидно, всё, что воздействует на мозг, будет воздействовать на наше восприятие вселенной в целом. Лобно-долевая эпилепсия — болезнь мозга, от которой страдали такие знаменитые личности, как Юлий Цезарь и русский писатель Фёдор Достоевский — ясно показывает эту связь. Попытки Достоевского описать это состояние выглядят в точности как записи современного любителя кислоты, когда он говорит, несмотря на боль, сопровождающую припадки: «Я чувствую ­полную гармонию в себе и во всем мире, и это чувство так сильно и сладко, ­что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь». Это состояние невербальное, как и в случае с кислотными и другими трипами, о которых у нас пойдёт речь, потому что наша речь была изобретена для того, чтобы описывать другие, более статистически обыденные ситуации. ­Достоевский ­(и другие люди с лобно-долевой эпилепсией) даже описывает яркий «белый свет», который также видели принимавшие ЛСД и восточные йоги. (Рок-группа «The Clear Light», несомненно, была названа в честь такого опыта, который, как полагает философ Алан Уоттс — сам экспериментировавший с ЛСД, пока вещество ещё не было под запретом — может быть восприятием мозгом самого себя, когда включены все электрические цепи одновременно. Что возможно).

Но (и читатель, должно быть, догадывается, что мы ведём к этому), более распостранённый способ преобразить мозг — это наркотики, которые можно принять по собственной воле, в отличие от эпилепсии, которая передаётся по наследству. Также истинно то (несмотря на всю истерику в Вашингтоне), что некоторые наркотики, принимаемые в небольших дозах, гораздо менее неприятны, чем эпилепсия. (Они также гораздо менее неприятны, чем рак. Если настолько умеренные заявления звучат как пропаганда­ наркотиков, мне искренне жаль; как сказал доктор Хамфри Осмонд, примерно с 1965 года стало трудно сказать что-нибудь соответствующее истине о наркотиках, чтобы тебя не записали в жуткую «наркотическую секту»).

Открытие расширяющих сознание,­ поражающих воображение, вызывающих галлюцинации и выводящих за пределы сознания свойств этих веществ, по-видимому, восходит к эпохе неолита («нового каменного века»), если не к более ранней эпохе. Наши неолитические предки на Ближнем Востоке хоронили мёртвых головой на восток (что предполагает некую форму поклонения солнцу) и клали в могилы марихуану (что предполагает некое психоделическое или религиозное использование этого растения). Статуэтки в Мексике, датируемые тысячей лет до нашей эры и более ранним периодом, изображают «волшебный гриб» psilo­cy­bae mex­i­cana с фигурами божеств, появляющимися из него, что убедительно свидетельствует о том, что использование этого галлюциногена в религиозных целях (что было засвидетельствовано испанскими­ захватчиками в первой половине 16 века и продолжается по сей день), восходит по меньшей мере к этим временам. Первая пивоварня была построена в Египте в третьем тысячелетии до нашей эры.

Не стоит думать, что у наших предков были какие-либо теоретические научные познания о том, каким образом эти зелья и травы ­воздействовали на их мозг. Скорее их познания должны были быть строго эмпирическими — как у американских подростков сегодня: «Эй, чел, ты просто пожуй этих ягод и посмотри, что будет!» (Да, существует галлюциногенная ягода — это незрелые ягоды шелковицы — и она известна по всему Среднему Востоку, и, согласно Уильяму Берроузу, очень напоминает действием южноамериканскую галлюциногенную лиану яге).[12]

Само собой разумеется, если вещества могут изменять способ, которым мозг видит, слышит, обоняет и составляет значащие формы из хаоса ощущений, они могут также в корне изменить природу сексуальных переживаний.

Это, несомненно, аспект, которым наши предки (которые были настолько же озабочены, как и мы) в высшей степени заинтересовались по отношению к наркотикам. Вскоре начался поиск зелий Афродиты — веществ, вызывающих неповторимые чувственные удовольствия. И поскольку это было до изобретения христианства, эти эротические причастия чаще отождествлялись с поклонением богам, чем с грехом.

Паслёновые

В университете многие из нас сталкивались со стихотворением Джона Донна «Песня», которое начинается так:

Go and catch a falling star,
Get with child by man­drake root,
Tell me where all past years are,
Or who cleft the Devil’s foot.

(Поймай падающую звезду, понеси от корня мандрагоры, скажи мне, куда ушли годы или кто раздвоил копыто Дьяволу).

Некоторые читатели могут даже вспомнить примечание ко второй строке, которое поясняет, что в елизаветинские времена существовало поверье насчёт того, что женщина может забеременеть от мандрагоры. На самом деле это был один из более поздних предрассудков, связанных с этим растением. Ранее считалось, что мандрагора — мощный афродизиак, а этим воззрениям предшествовало представление о том, что растение было связано с религиозными видениями и необычными исступлёнными буйствами культов «смерти и воскресения», которые были принесены в Грецию с Ближнего Востока незадолго до платоновских времён (в четвёртом столетии до нашей эры).

В этих культах, подробно описанных в классическом труде по антропологии сэра Джеймса Фрэзера «Золотая ветвь», люди поклонялись ряду богов, которые, по преданиям, умирали, а затем воскресали. В их число входят Дионис, Аттис и Таммуз восточных стран и египетский Осирис. Как и христианство, которое появилось несколько веков спустя, эти культы обещали каждому последователю возможность повторить чудесное деяние божества. Однако, в отличие от христианства, они предлагали своего рода «доказательство» этого утверждения — а именно переживание, которое, по-видимому, убеждало верующего, что он был мёртв и вернулся к жизни, или побывал в месте, где жизнь и смерть были не противоположностями друг друга, но частями одного непрерывного процесса. Это переживание вызывалось с помощью мандрагоры и, иногда, белены и дурмана.

У этих трёх веществ есть два общих свойства: все они из семейства паслёновых, и обо всех них пишут как об афродизиаках.

Вещества, полученные из паслёновых, как и психоделики (но не как истинные вещества, вызывающие наркоз), вызывают возбуждение, а не оцепенение и летаргию; также они вызывают галлюцинации, которые на некоторое время совершенно подавляют реальность — что часто приписывается настоящим психоделикам, но практически никогда не происходит в случае с ними. К примеру, при приёме ЛСД сбивающие с толку ошибки восприятия быстро сменяются и, следовательно, их никогда не воспринимают серьёзно. Ситуация сильно напоминает стихотворение Льюиса Кэрролла:

He thought he saw a banker’s clerk descend­ing from a bus
He looked again and saw it was a hip­popota­mus

(Он думал, что увидел выходящего из автобуса банковского служащего, посмотрел снова и увидел, что это был гиппопотам).

В случае с мандрагорой то, что привиделось, обычно кажется неизменным и убедительным, даже если это нечто настолько неправдоподобное, как белый медведь в чёрном свитере с высоким воротником, вальяжно рассевшийся в углу комнаты. (Это на самом деле видел Рональд Уэстон, ­сотрудник рекламного отдела, экспериментировавший с белладонной, ещё одним веществом из семейства паслёновых, написавший о своём опыте для журнала «Fact» — первый номер журнала, 1963 год). Эти вещества также, в отличие от психоделиков, весьма токсичны, и можно легко принять слишком большую дозу и умереть. Таким образом, наши сведения о них гораздо менее обширны, чем сведения о психоделиках; с ними экспериментировало меньше людей, или, как минимум, меньшее количество людей выжило, чтобы рассказать нам о своём опыте.

Это и объясняет наш осторожный комментарий о том, что эти вещества «считаются афродизиаками». Ответственные заключения медиков сегодня гласят, что настоящих афродизиаков не существует. (Вы уж извините). Впрочем, похоже, что на протяжении части времени своего действия эти вещества будто бы обладают практически свойствами настоящего афродизиака.

Ведьмы и оргии

Дионисийские празднества в Греции, во время которых использовали эти одурманивающие вещества, обладали репутацией весьма непристойных и фривольных. Во время шабашей ведьм в Средние Века, где поклонялись схожему Рогатому Божеству и в больших количествах употреблялись те же вещества (плюс белладонна), обычно происходили оргии — как минимум согласно показаниям, полученным под пыткой инквизиторами. Р. Мастерс в книге «Эрос и зло» (Eros and Evil) пишет о профессоре из Геттингенского университета, который в качестве эксперимента испробовал на себе одно из ведьминых зелий, составленных по рецепту, обнаруженному в средневековом манускрипте, и испытал видение полёта на оргию ведьм. Мастерс также сообщает о женщине, которая использовала эти вещества для лечения астмы. Вследствие случайной ­передозировки она недвусмысленно приставала к домовладелице, а также пыталась соблазнить гостя.

Общепринятым объяснением такого якобы усиления полового влечения является самовнушение. То есть упомянутые люди знали, какое действие на них должно оказать вещество и, следовательно, бессознательно сами для себя запрограммировали это действие. Что­ не подтверждает эту теорию, к сожалению, это то, что Р. Мастерс заявляет, что женщина во втором случае не знала о подобных свойствах этого вещества. Скептики от психофармакологии не примут настолько несистематичное «свидетельство» и запросят исследования на нескольких испытуемых с ведением статистики в подконтрольных лабораторных условиях. В ходе подобного эксперимента они должны быть способны проверить, не было ли так, что женщина, как это часто бывает, знала больше, чем показалось врачу.

Как и психоделики, эти наркотики, похоже, очень ­хорошо усиливают эффект внушения или самовнушения. К примеру, Акрон Дараул в своей книге «История тайных обществ» (His­to­ry of Secret Soci­eties) рассказывает о беседе с тибетским ламой, который по сути заставил «дух» Дараула спроецироваться за пределы его тела. Дараул, сохранивший образец еды, поданной ему перед беседой, позднее проанализировал её в химической лаборатории и обнаружил в ней некоторое количество мандрагоры, а также скополамин, получаемый из белены, о котором часто пишут как о «сыворотке правды». (На самом деле «откровения» того, кому ввели сыворотку — не истинная правда, а то, что хочет услышать тот, кто задаёт вопросы. Скополамин первоначально использовали некоторые полицейские службы Европы, чтобы выбить показания из подозреваемых в совершении преступления. Если подозреваемый был действительно виновен, его признание было подробным и соответствующим истине. Если он был невиновен, признание было настолько же подробным, но истине не соответствовало).

В благоприятных обстоятельствах, следовательно, некто убеждённый в том, что эти вещества вызовут необузданные сексуальные переживания, с большой вероятностью испытает необузданные сексуальные переживания. В книге «Наркотики и разум», доктор Роберт Де Ропп приводит классический пример из давних деньков ведьмовства:

На данном судебном процессе разбирательствам большой пикантности придало то, что Лизе, на чьих показаниях строился процесс, была шестнадцатилетней дочкой местного пастора. Лизе сбил с пути истинного её возлюбленный, убедивший её принять участие в тайных ритуалах, проходивших в полночь глубоко в горах Гарц. Участники, собравшись в тайном месте, произнося соответствующие заклинания, приготовили питьё, к которому свободно прикладывались.

Доктор Де Ропп из других подробностей выводит, что питьё и упоминающаяся далее мазь, возможно, включали в себя мандрагору,­ паслён и/или белладонну).

Вскоре после того, как они выпили его, бешенство обуяло их всех, включая юную Лизе, которая, отбросив все внутренние запреты ­женской скромности, сорвала с себя одежду, как и прочие присутствовавшие, и была намазана «ведьминской мазью». Затем она участвовала в бешеной сексуальной оргии, сопровождаемой исключительно яркими галлюцинациями, в ходе которой, по её убеждению, каждый чёрт из ада наслаждался её телом, она села верхом на метлу и парила над горами, она видела адские печи и даже чувствовала запах поджаривающихся грешников. Эти галлюцинации были настолько яркими, что она твёрдо была убеждена в их реальности и в последовавшем припадке раскаяния рассказала о них своему отцу. Он, достойная опора церкви, не замедлил передать свою дочь в руки властей, которые тотчас организовали охоту на других участников полуночного празднества и, упиваясь пытками, выбили из них всех признания в их злодеяниях. Затем всех их в торжественной обстановке сожгли на площади, посмотреть на это пришли все горожане.

Очевидно, если бы Лизе ожидала, что встретит Иисуса и его двенадцать апостолов и будет совокупляться с ними, впоследствии она вспоминала бы об этом.

Инквизиторы (пользовавшиеся, о чём никогда не стоит забывать, ­инструментами убеждения, которые могли бы превратить Карла Сагана в духовидца) получили множество признаний об участии в оргиях, по сравнению с ­которыми опыт Лизе кажется пешей гёрлскаутской экскурсией. Многие подозреваемые в «ведьмовстве» сознавались, что на этих празднествах был в обычае инцест, не только между братьями и сёстрами или отцами и дочерьми, но и между сыновьями и матерями. (Кинси обнаружил, что первые две из упомянутых разновидностей инцеста куда более часто встречаются, чем это обычно считается, но последняя — несмотря на распостранённость данной темы в фольклоре, греческой трагедии и психоанализе­ — так же редка, как позволяет предположить отвращение к ней. Он никогда не сталкивался ни с одним настоящим случаем, хотя занимался исследованиями в ­этой области на протяжении нескольких лет). Другие сознавались в том, что совершали различные сопряжённые с сексом убийства (убивали людей, с которыми совокуплялись) или в некрофилии, а также в различных видах садизма и мазохизма. ­Значительное место в этих признаниях также занимал каннибализм.

Большая часть этих показаний может быть объяснена действием тисков для пальцев и других приспособлений, к которым прибегали в ходе допросов. Некоторые, скорее всего — настоящие воспоминания о галлюцинациях, вызванных действием мандрагоры, белладонны или дурмана. И, конечно — чему свидетельством «семья» Мэнсона — некоторые признания, ­возможно, истинны.

Взгляд изнутри на сексуальность в ведьмовстве приводится в «Книге теней» («The Book of Shad­ows»), которая, как утверждают, является манускриптом, передававшимся на протяжении нескольких столетий различными ковенами на Британских островах. Вот, к примеру, Обряд Второй Ступени, который включает немалое количество поцелуев, кое-что оральное и лёгкий садомазохизм, но в общем ничего настолько же возмутительного, как в признаниях Лизе.

Верховная жрица:
Выслушайте меня, о Всемогущие. (Ведьминское имя посвящаемого), Жрица/Жрец и Ведьма/Ведьмак, прошедший посвящение должным образом, ныне должным образом приготавливается к тому, чтобы быть возвышенным до Второй Ступени.­
Чтобы достигнуть этой ступени, необходимо очиститься. Готов ли ты пострадать ради познания?
Посвящаемый:
Я готов.

Верховная Жрица/Жрец произносит:
Я очищаю тебя, дабы ты присягнул должным образом.

Верховная Жрица три раза ударяет в колокол. 3, 7, 9, 21 удара бича,[13] затем она произносит:
Повторяй за мной. Я, (Ведьминское имя посвящаемого), клянусь чревом моей Матери, и моим добрым именем, и моими Братьями и Сёстрами по Искусству, что я никогда на раскрою никакие секреты Искусства никому, кроме как должным образом подготовленному достойному того человеку, стоящему посреди Магического Круга, как стою в нём сейчас я.
Настоящим клянусь моими прошлыми жизнями и моими надеждами на будущие воплощения и предаю себя на полное уничтожение, если нарушу эту данную мной торжественную клятву…
Верховная Жрица/Жрец чертит Пентаграмму, проводя по­ гениталиям, правой ступне, левому колену, левой ступне, гениталиям, и произносит:
Освящаю Тебя Маслом. (поцелуй)
Освящаю Тебя Вином, (поцелуй)
Освящаю Тебя Водой, (поцелуй)
Освящаю Тебя Огнём, (поцелуй)
Освящаю Тебя касанием уст моих, (поцелуй)
Верховная жрица:
Седьмое, Шнуры — привяжи Верховную Жрицу/Жреца. Посвящаемый делает это, и Верхвная Жрица/Жрец целует его.
Верховная Жрица произносит:
Знай же, что в Чародействе ты должен всегда возвращать всё втройне. Как я стегала тебя, и ты должен стегать меня, но трижды. За три моих удара верни девять, за семь — двадцать один, за девять — двадцать семь, за двадцать один — шестьдесять три. Это — 120 ударов. Возьми же Бич.
Посвящаемый делает это и очищает Верховную Жрицу 120 ударами бича, затем развязывает Верховную Жрицу/Жреца, которая/который целует его. Затем Верховная Жрица/Жрец произносит:
Ты покорился Закону, но помни, когда тебе сделают добро, ты должен так же вернуть его втройне.

Применение настоящего соития в ведьмовстве, согласно «Книге Теней», определённо основано на благопристойных воззрениях:

В древние времена Великий Ритуал практиковали, но мне неизвестны никакие Ведьмы в Америке или Англии, которые до сих пор бы практиковали Великий Ритуал. Вы можете отказаться от него, или, если вы чувствуете себя становящимся ближе к Богам, возвращая как можно больше в процесс поклонения Древним — тогда, конечно же, практикуйте его.
ВЕЛИКИЙ РИТУАЛ — в конце каждого Ритуала Шабаша древним приходилось «заземлять» энергию, вызванную в Круг, чтобы эта высвобождённая энергия затем не оставалась в атмосфере. Они заземляли эту энергию, ­совершая «Половой Акт», который опускал их с уровня таинства до телесного уровня. Каждый Ритуал Шабаша заканчивался этим, и это называлось «Великий Ритуал».
Великий Ритуал проводится в виде акта поклонения Богу и Богине. Очевидно, если бы все в конце обряда занимались­ любовью внутри Магического Круга, это выглядело бы со стороны как оргия. В основном члены шабаша занимались этим наедине, после того, как выходили из Магического Круга. Сексуальная Магия — одно из наиболее сильных действий в Магии, и к ней нельзя относиться несерьёзно, и я считаю, что ей, несомненно, надо заниматься наедине, перед лицом Божеств.

Будет честным добавить, дабы читатель не принял это на веру уж слишком легко, что нет ни одного экземпляра «Книги теней», который появился бы на свет раньше, чем несколько десятилетий назад. Джеральд Гарднер (английский государственный служащий, который после ухода со службы стал лицом современного ведьмовства для прессы), по-видимому, выпустил первый известный экземпляр этого текста, и весьма добросовестный историк оккультизма Фрэнсис Кинг прямо пишет в своей книге «Обряды в современном оккультизме» (Rites of Mod­ern Occult Mag­ic), что Гарднер подделал — или нашёл человека, который подделал — так называемую «Книгу Теней». Как бы то ни было, современные ведьмы считают эту книгу подлинной, и поэтому описанные в ней ритуалы в наши дни часто практикуются, и обвинения в чём-то очень­ напоминающем их несомненно встречаются в исторических документах, посвящённых судебными процессами прошлого по делам ведьм.

Если всё это звучит как достаточно извращённые действия, читателю стоить припомнить, что бичевание и по сей день также практикуют многие христиане (например, pen­i­tentes в Мексике) и оно давно уже является традицией у иезуитов. Сексуальный обряд (и выделенные из паслёновых растений вещества, ассоциирующиеся с ним) — это часть куда более древней традиции.

Иерогамия, она же сексуальная магика

Вся эта мистика происходит из «симпатической магии», дикарского представления о том, что имитация желаемого действия заставит его произойти. Так, чтобы вызвать дождь, шаманы различных племён в разных частях света наливают воду в сосуд с дырявым­ дном. Или же, чтобы убить врага, волшебник делает похожую на него куклу и втыкает в неё иголки. Больше всего племя желает, естественно, плодородия в самом широком смысле этого слова — больше пищи, больше урожая, больше животных и больше детей, чтобы у племени было больше боеспособных мужчин, если на него нападут. Чтобы добиться плодородия с помощью симпатической магии, необходимо имитировать акт воспроизводства. Следовательно, как исключительно подробно показывает Фрэзер в «Золотой ветви», сексуальная магия или иерогамия в какой-либо форме появляется почти в каждой культуре. В некоторых культурах это принимает форму оргии, в ходе которой все мужчины и женщины совокупляются на полях в те ночи, которые важны с астрологической точки зрения — в Вальпургиеву ночь, ночь на Иванов день,­ канун дня Всех святых и так далее; в некоторых это становится чистой иерогамией, при которой ритуальное совокупление высокопоставленных персон, обычно царя и его сестры, как предполагалось, служило для того, чтобы природа сохраняла свою силу и изобилие.

Томас Райт в своей знаменитой книге «История поклонения половым органам» (His­to­ry of the Wor­ship of the Gen­er­a­tive Organs) попытался на самом деле доказать, что подобное почитание секса стало отправной точкой, из которой развились все более поздние религиозные воззрения. Антрополог Эшли Монтегю (Ash­ley Mon­tague), выступающий за более консервативный и осторожный подход, отмечает, что по его­ мнению, теория Райта, возможно, недалека от истины. Он пишет:

[Райт] не столь убедителен, когда затем утверждает, что подобные верования и практики преобладали повсеместно. На самом деле подобные обряды и верования были весьма мало распостранены среди индейцев Америки… Но Райт был достаточно близок к истине: подобные практики и связанный с ними сексуальный символизм если не повсеместны, то в той или иной форме очень близки к тому.

Другими словами, если не принимать во внимание американских индейцев, Райт был прав.

Я привожу здесь несколько знаменитых иллюстраций Райта (рисунки с четвёртого по седьмой). Пожалуйста, не забывайте, рассматривая их, что это религиозные изображения — это точка зрения, которую может быть сложно принять ­христианину или иудею. И заметьте, что эти идолы не из Индии, как эротические скульптуры на знаменитых храмах тантриков. Они из Европы, и они свидетельствуют о связи (или единстве) между сексом и религией в древние времена.

Согласно спорной книге филолога Джона Аллегро «Священный гриб и крест» (The Sacred Mush­room and the Cross), эти связи между эросом и религией также увязаны с воздействующими на разум наркотиками — а именно с грибом ­фаллического вида amani­ta mus­caria, действие которого подобно действию белладонны ­и который до сих пор используется в магических целях сибирскими шаманами. Более того, согласно гипотезе Аллегро, ему поклонялись как божеству в Европе и Азии в позднем каменном веке.

Двадцатый век немногое прибавил к этой традиции. Чарли Мэнсон, которого газеты называли «ЛСД-безумец», смог убедить своих последователей в том, что он был одновременно Иисусом и Сатаной лишь после того, как добавил к их кислотной диете крупные дозы этих вызывающих делирий наркотиков, в особенности белладонны и дурмана (американского растения-родственника мандрагоры). Согласно отчёту Эда Сандерса о секте Мэнсона под названием «Семья», (The Fam­i­ly), IQ одного из последователей упал на 40 пунктов после нескольких белладонновых трипов с Чарли, и сейчас он находится в психбольнице в Калифорнии.

Дурман, или jim­son weed, обязан своему названию первому поселению Джеймстаун в Вирджинии, искажённое название которого стало словом jim­son. ­Отряд расквартированных там солдат обнаружил его случайно, и последствия были ­типичным образом настораживающими. Цитируя книгу Роберта Беверли «История и нынешнее положение Вирджинии» (His­to­ry and Present State of Vir­ginia) 1705 года:

«… действие сего… было весьма славной Комедией, ибо они обратились в совершенных Шутов на несколько Дней. Один из них дул на Перо, летящее в Воздухе, другой метал соломинки в это Перо с большим Гневом, а ещё один, нагой, сидел в Углу, ухмыляясь подобно Обезьяне и обращаясь к ним Мявканьем; четвёртый же нежно целовал и щупал своих Спутников, и ухмылялся им в Лицо, с Гримасами более нелепыми, чем у иного Голландского Фигляра. В сем неистовом Состоянии были они заперты, дабы не погубили себя в своём Безрассудстве; однако ж было замечено, что все их Поступки были исполнены Простодушия и Доброго Нрава. Поистине, они не были особо чистоплотны, ибо валялись бы в собственных Испражнениях, если бы от того их не удерживали. Тысячу таковых безыскусных Фортелей устраивали они, а по прошествии Одиннадцати Дней снова вернулись в чувство, без памяти о том, что с ними случилось».

Обнажёнка, сочетающаяся с поцелуями и щупанием, снова предполагает эффект снятия сексуальных запретов, присущий этой группе веществ — в некоторых случаях, для некоторых из принимавших их. (Самый свежий рассказ о приёме дурмана, который я читал, однако, предполагает определённо несексуальное действие. Это была история в ­газете о неких подростках из Калифорнии, у которых оказалось некоторое количество дурмана и они попробовали его из интереса. Они были задержаны полицейскими, когда бежали по улице, крича, что за ними гонятся красные, белые и синие аллигаторы).

Некоторые сообщения об этих веществах родом из Древней Греции наводят ещё большую жуть, чем средневековые рассказы о девушках, перелетающих горы на мётлах. Греческие вакханки, или­ почитательницы Диониса, не только, по слухам, участвовали в­ безумных и беспорядочных сексуальных оргиях, но также, согласно их трезвомыслящим современникам-авторам, часто впадали в ярость и разрывали на куски овец и прочих некрупных мелкопитающих — иногда некоторые источники сообщают, что даже и человеческих детей. В трагедии Эврипида «Вакханки» царь Пенфей пытается искоренить эти ритуалы, но Дионис заманивает в ряды своих поклонниц мать Пенфея Агаву и, упоротая до отвала башки этими мощными зельями, она расчленяет Пенфея, не сознавая, что творит. Это, признает любой из читателей, куда хуже, чем что-либо из приписываемого наркотикам,­ популярным в наши дни.

На репутацию мандрагоры как афродизиака, между прочим, недвусмысленно намекается в одной из более запутанных историй Ветхого Завета, которая гласит следующее:

Рувим пошел во время жатвы пшеницы, и нашел мандрагоровые яблоки в поле, и принес их Лии, матери своей. И Рахиль сказала Лии: дай мне мандрагоров сына твоего.

Но она сказала ей: неужели мало тебе завладеть мужем моим, что ты домогаешься и мандрагоров сына моего? Рахиль сказала: так пусть он ляжет с тобою эту ночь, за мандрагоры сына твоего.[14]

Если язык переводчиков здесь немного туманен, рассказ идёт о том, что Рахиль позволяет Иакову возобновить половые сношения с Лией на одну ночь в обмен на превосходные мандрагоры. История заканчивается так:

Иаков пришел с поля вечером, и Лия вышла ему навстречу и сказала: войди ко мне; ибо я купила тебя за мандрагоры сына моего. И лёг он с нею в ту ночь.
И услышал Бог Лию, и она зачала и родила Иакову пятого сына.[15]

Любой обладающий познаниями в сексуальной магии согласится, что плоды мандрагоры (которые, так уж вышло, выглядят как эрегированные пенисы) в этой истории используются методом симпатической магии, чтобы вызвать беременность. С другой стороны, это также похабная история в ­классических традициях шуток о сексе, и вы можете пересказать её и сегодня (одна молодая тёлочка уводит у другой старика, а потом одалживает его на ночь взамен на модную сейчас марихуану) и кто-то всё равно повеселится. Кроме читателей Библии, которые не опознают первоисточник и будут шокированы вашим легкомыслием и неуважением к узам брака.

Джерард, в его книге «Herbal», приводит множество преданий о­ мандрагоре. Одно следует особенно отметить: «Они добавили, что она никогда… не встречается в природе, кроме как под виселицей, где вещество, упавшее с тела мертвеца, придаёт ей черты человека». То есть, согласно старому поверью, каждый повешенный эякулирует в момент смерти, и из его семени, как считали наши предки, вырастала напоминающая фаллос мандрагора.

Моисей Маймонид, наиболее сведущий из средневековых еврейских теологов, признавал мандрагору полезной практически во всех видах волшебства, и даже к восемнадцатому столетию у неё ещё оставалась слава афродизиака, её упоминал де Сад.

Её самое недавнее появление в литературе — возможно, последний, увядающий вой — это сценарий «Доктора Стрейнджлава» Терри Саузерна, где одного из персонажей зовут попросту капитан Мандрейк (man­drake — по-английски мандрагора; у других действующих лиц настолько же говорящие имена, например, президент США Мёркин Маффли, генерал Бак Тёрджидсон, сам доктор Стрейнджлав, «Бэт» Гуано, генерал Джек Д. Риппер и капитан «Кинг» Конг).

Паслён

В Америке сегодня самым легкодоступным из этих паслёновых наркотиков является белладонна, также называемая «dead­ly night­shade». (В Нью-Йорке в шестидесятых она стала настолько популярна, что болеющие астмой больше не могли купить популярное лекарство «Астмадор» без рецепта. Оно содержит белладонну, и подростки-наркоманы дико триповали на нём какое-то время).

Мой знакомый студент из колледжа рассказывал мне, как попробовал белладонну, когда жил в общежитии в Бостоне. Он сразу же попал в кому и очнулся в госпитале, куда его срочно отвезли друзья и где ему сделали промывание желудка. Белладонна, однако, покидает желудок и проникает в кровь достаточно быстро, и он всё ещё триповал, хотя и не знал об этом. Он наблюдал — отчасти смущённый, отчасти зачарованный — как медсестра сняла свой костюм, эротично высвободилась из нижнего белья и забралась на соседнюю койку, где долго, громко и страстно занималась любовью с блаженствующим пациентом, который там лежал. Только на следующий день мой друг осознал, что весь этот эпизод в стиле братьев Митчелл был галлюцинацией.

И это всё, что он запомнил из своего белладоннового прихода. Возможно, у него было множество других интересных галлюцинаций, но для наркотического действия паслёновых ­характерно то, что они вызывают микро-амнезию, которая, по-видимому, удаляет все воспоминания в масштабе часа или нескольких часов. Также интересно, если принять во внимание эротическую репутацию этого вещества, что оставшаяся в памяти моего друга галлюцинация носила вуайеристический характер. Предположительно, если бы он был в другом умонастроении, он мог бы ­вообразить (смотри приключения Лизе несколько страниц назад), что медсестра или дюжина медсестёр трахали его самого, пока он бредил.

Я брал интервью ещё у двух других людей, которые впали в кому, попробовав белладонну. Они ничего не помнят, не помнят даже, как им промывали желудок.

Уильям Берроуз, написавший «Голый завтрак», рассказал мне, что в дни своей героиновой зависимости однажды неумышленно купил немного предполагаемого морфия, который на самом деле был сильно разбавлен белладонной. Вскоре после того, как он принял дозу, он заметил, что у него закончились сигареты, и двинулся к окну, высунув туда одну ногу, после чего бывший у него в гостях друг спросил, что, чёрт возьми, он делает. «Иду на улицу за сигаретами», — ответил он, и друг ухватил его до того, как он вышел из окна третьего этажа. На следующий день, что типично для белладонны, Берроуз не помнил об этом опыте и пришлось ему рассказывать об этом.

Другой мой друг, который также попробовал белладонну во время учёбы в колледже (эти истории кое-что говорят о том, какова в Америке просветительская деятельность по вопросам, касающимся наркотиков, не правда ли?) имел более красочный ­опыт. После того, как он выпил чай с белладонной, к нему в комнату зашёл друг, и они долго беседовали. Затем друг снова зашёл в комнату, и наш летун осознал, что весь первый визит и разговор с другом были ­галлюцинацией. Как только он начал думать, был ли этот второй визит ещё одной галлюцинацией, посетитель испарился. Затем наш герой вышел на улицу, сел в машину и долго куда-то ехал (в то время машины у него не было). На следующее утро он очнулся в канаве, за несколько километров от колледжа. Его правый ботинок и правый носок ­отсутствовали, но остальная одежда была на нём. Он так и не нашёл свой мотоцикл — скорее всего, на нём он ехал, когда ему казалось, что он вёл машину.

Я однажды спросил доктора Тимоти Лири, встречал ли он когда-нибудь кого-то, у кого был приятный приход от белладонны. Он дал категорический ответ: «Нет, никогда».

Отдельная реальность

Дурман, единственный из прочих наркотиков из рода паслёновых, который легко достать в Америке, ранее упоминался в связи с безумием в Джеймстауне и подростками, за которыми гнались красные, белые и синие аллигаторы. Более подробные сведения о нём можно найти в «Учении дона Хуана» и книгах-продолжениях, написанных антропологом Карлосом Кастанедой. Дон Хуан Матус, индеец-яки, обучал Кастанеду традиционными методами, чтобы тот стал индейским bru­jo (­заклинателем), и Кастанеда, возможно, первый белый человек в истории, который прошёл такое обучение. Главными инструментами в обучении были пейот, или lophopho­ra william­sii, психоделический кактус, о котором в этой книге речь идёт в другом месте, неопознанный «волшебный гриб» (возможно, psilo­cy­bae mex­i­cana), и, конечно же, дурман (datu­ra inox­ia, если быть точным).

В процессе обучения Кастанеда был превращён в ворону, летал по воздуху, и воспринимал цвета (по словам дона Хуана) так, как их на самом деле видят вороны. Или, по крайней мере, казалось, что произошло именно это. Когда Кастанеда настаивал на том, что это только казалось, дон Хуан удивился, возмутился, и предположил, что для белого человека достаточно типично доверять идеям философии науки, а не собственным переживаниям. ­В итоге Кастанеда внезапно прервал обучение, потому что он начал верить в версию дона Хуана насчёт того, что происходило, ­вместо формально материалистической версии традиционной западной науки.

Позже он вернулся, однако, и прошёл дальнейшее обучение у дона Хуана, о чём рассказано в первой книге-продолжении, «Отдельной реальности». Пояснение к этому заглавию достаточно очаровательное:

Я прибегаю к слову «реальность», потому что в системе воззрений дона Хуана важным условием было то, что состояния сознания, вызванные приёмом любого из этих трёх растений, были не галлюцинациями, а подлинными, хоть и необычными, разновидностями реальности повседневной жизни. Дон Хуан относился к этим состояниям необычной реальности не как к «будто бы» реальным, а прямо как к реальным.

Можно заметить некоторое противоречие между сдержанностью Кастанеды-учёного и яркостью его переживаний этой «отдельной реальности» — что называется, его собственной лазейки в Эдем. ­То же противоречие в преувеличенном виде очевидно в случае доктора Тимоти Лири, который однажды разрешил его, просто бросив науку и сделавшись верховным жрецом новой церкви, а потом решил, что религия всегда была вздором и вернулся в науку. Следы этого, как мы увидим, проявляются в любом человеке, принимавшем большую дозу расширяющего сознание вещества.

Отдельная красота

Тот же самый вопрос возник ещё в четвёртом веке до нашей эры, в ранее упомянутых «Вакханках» Эврипида. Как рационалист, ­Эврипид, кажется, на стороне царя Пенфея, когда этот трагический герой клеймит суеверность и легковерие тех, кто думают, что видят бога Диониса, выпив этих зелий. Как поэт, однако, Эврипид наделяет всеми лучшими и наилиричнейшими строками хор вакханок, которые поют хвалы в честь этого бога, чья «прелесть будет вечно желанна».

И эта прелесть — по крайней мере в большинстве трипов — стирает границу между «реальностью» и «галлюцинацией». Чарльз Дарвин сказал, достаточно верно, что чувство прекрасного — это усовершенствование полового инстинкта, то есть нечто выработавшееся как часть ритуала спаривания. ­Очевидно, мы не воспринимали бы красоту, если бы были бесполыми существами. (Заметьте, что раннехристианские аскеты, которые становились настолько лишёнными пола, насколько это возможно для млекопитающего существа, утратили всё чувство прекрасного по отношению к природе и злобствовали, называя землю «тёмной», «дьявольской», «гнусной» и «омерзительной»).

Для любого человека, обладающего нормальным скептицизмом или научным образованием, просто увидеть Диониса — или Мескалито, божество дона Хуана, или любое божество — будет недостаточно. ­Он будет знать, что галлюцинирует и не более того. Но увидеть Диониса во всей славе, увидеть красоту, которая превосходит всё, что человек считал до этого возможным, это не так просто отрицать. Откуда это чудесное ощущение — эта потайная дверь в Эдем, эта «прелесть, что будет вечно желанна» — является? Не из сознательного рассудка, который никогда не порождал подобные чудеса. (То, что делает их убедительными — это именно ошеломляющее ощущение чужеродности). Значит, из бессознательного? Не из фрейдовского бессознательного, это точно, эти небесные создания не живут в такой адской помойке. Тогда откуда? Возможно, из «коллективного бессознательного», существование которого предположил Юнг, из этой почвы, на которой вырастает неподвластная времени мудрость и искусство — или, как предполагает доктор Лири, из молекулы ДНК, закодированной в наших генах вместе с химическими механизмами запуска, делающими нас белыми или чёрными, высокими или низкими, мужчинами или женщинами и так далее.

Но, даже если принять это объяснение, чудесность и красота некоторых из этих видений не отпускает ­экспериментирующего с веществами. Как сказал сам Юнг: «Бессмысленно отрицать существование богов, будучи поставленным перед фактом существования сил, которые действуют так, как полагается богам».

Сказать, что эти сущности не боги, а непреходящие генетические архетипы — всего лишь семантический фокус, замена одного высказывания на другое. В конечном счёте, то, что они есть — это не так поразительно, как сила, которой они обладают.

И, раз они прекрасны, авторитет Дарвина позволяет нам предположить, что они как-то связаны с нашим половым инстинктом.^[16]

Интерлюдия

Развод в психоделическом стиле: История Тома и Джерри

Лживо было бы делать что-то в ущерб себе…

Нет у тебя иного права, кроме как выполнять волю свою…

— Книга Закона (пер. А. Чернова)

Том и Джерри были единственными испольщиками из среднего класса, которых я когда-либо встречал.

У Тома была докторская диссертация в области авиационного машиностроения и перспективная работа на одном из наших крупнейших оборонных предприятий, когда до него в 1959 году добрались марксизм и религия. Он подхватил обе эти штуки сразу и они странным образом смешались. Он на самом деле бросил работу, взял с собой жену, Джерри, и двоих их детей, и стал­ испольщиком в Алабаме. Это было своего рода искуплением за то, что он провёл несколько лет за чертежами межконтинентальных баллистических ракет для капиталистов.

Любопытно, что вдохновила Тома на разрыв отношений с добропорядочным обществом Дороти Дэй, «великая старица движения в защиту мира», как язвительно называет её Эд Сандерс (она — одна из основателей Движения католических рабочих и одна из самых строгих пуритан среди левых политиков). Я говорю, что это любопытно, потому что отрыв Тома в шестидесятых постоянно усиливался, и он оказался гораздо дальше от правил и норм американского общества, чем когда-либо оказывалась Дороти Дэй.

Джерри завербовали тем же образом, хотя, получив гуманитарное образование, она уже была куда ближе к норме, чем любой доктор наук. Том, не забывайте, начал свой бунт, находясь в парадигме, включающей следующие теории: длина объекта не присуща самому объекту, а зависит от движения наблюдателя (Эйнштейн), свет — это по существу волны, но кроме того, это по существу и частицы (Бор), самое короткое расстояние между двумя точками — это не прямая (Фуллер), а некоторые частицы попадают из одного места в другое, минуя места, находящиеся между этими двумя (Планк). Для современного физика или математика нетрудно поверить в мир ЛСД.

Но ЛСД появится в этой истории позднее: в 1959 году Том и Джерри только открыли для себя христианский социализм и собирались воплотить в жизнь знаменитое заявление Дебса — «Пока есть низший класс, я к нему отношусь» — став испольщиками.

Легко переоценить «простачество» подобных людей. Любой, кто увидел бы Тома и Джерри в начале шестидесятых, в поте лица занимающихся чёрным трудом испольщиков юга Америки, делающих жалкие попытки распостранять левацкие газеты среди враждебных или равнодушных к ним соседей, открыто отстранившихся от возможных экономических преимуществ своего высшего образования, посчитал бы их­ безнадёжными простаками в этом волчьем мире. Стоить припомнить, что Лев Толстой, который какое-то время жил жизнью крестьянина, был не так наивен и инфантилен, как полагают «трезво мыслящие реалисты»: его «Война и мир» — одно из наиболее глубоких психологических исследований человеческой ­мотивации из когда-либо предпринятых.

Это были годы «Ездоков свободы», но в эти годы левая молодёжь также начала увлекаться фиделизмом. Каким-то образом, медленно продвигаясь от одного этапа к другому, Том и Джерри отошли от христианского социализма Дороти Дэй и увлеклись революционным социализмом Кастро и харизматичного Че Гевары. Их «мученичество» в качестве добровольных испольщиков теперь казалось им настолько же романтическим и бесполезным, насколько оно, возможно, кажется среднестатистическому обычному американцу, пусть и по другим причинам. Они вернулись в большой город, чтобы, взаимодействуя с другими фиделистами, устроить революцию ­в Америке.

Я познакомился с ними, когда писал статью о возрождении Ку-клукс-клана, и тогда я помог им найти жильё в таком районе, где их соседями были бы такие же радикалы.

В середине шестидесятых это означало такой район, где их соседями стали бы и хиппи.

Естественно, поначалу это их раздражало. Заправский фиделист той эпохи уважал культ наркоты не больше, чем Эдгар Гувер, и причина была та же: это­ отвлекало людей от реальных мировых проблем, которые были ­связаны исключительно с захватом и удержанием власти. Том читал наставления об этом своим соседям:

«Вы, ребята, на самом деле играете в игру Уолл-стрит», — говорил он с проницательным выражением лица и мягко растягивая слова, эту манеру он освоил или подхватил во время своего испольщичества.
«Они хотят, чтобы вы всё время были упороты. Меньше всего они хотят, чтобы вы протрезвели и начали заниматься настоящей тяжёлой работой — делать революцию».
«Революция — херня», — отвечал один из них, а остальные начинали безостановочно хихикать.

Том качал головой, печалясь об инфантильности этих ребят, которые были по большей части достаточно неглупы и могли бы стать усердными активистами-социалистами, если бы их не сломало проклятое зелье. Конечно, как я иногда ему напоминал, они также могли бы стать юристами с Уолл-стрит, «если бы их не сломало проклятое зелье».

Однако мысль о йиппи уже посетила Эбби Хоффмана; некоторые убеждённые теоретики из «студентов за демократическое общество» уже задували косяк-другой с укурками, надеясь войти к ним в доверие и постепенно наставить их на истинный путь марксизма, а курильщики анаши, которых ловили и сажали за решётку, выходили на свободу с большей готовностью прислушаться к левацкой пропаганде, особенно если та сильно крыла копов. Спорная кличка «свинья», придуманная «Чёрными пантерами», даже начала появляться в некоторых белых словарях. А потом Элдридж Кливер, который в те дни был божеством, объявил, что, хотя «Пантеры» отвергали героин, они ничего не имели против марихуаны.

Укурки и политические активисты начали свой медовый месяц, который закончился лишь тогда, когда Кливер произвёл ­«революционный арест» доктора Лири в Алжире в 1970 году.

А в конце шестидесятых, когда наркоманы радикализировались, многие марксисты начали пробовать разные вещества. Мои друзья Том и Джерри, ранее христианские радикалы, ныне приверженцы­ диалектического материализма, были частью этой чудной главы в истории социализма в Америке.

Всё действительно изменилось с тех времён, когда президентом был Джон Кеннеди. В те романтические годы Камелота студенты-леваки думали, что ещё несколько демонстраций заставят правительство исправиться и сойти с пути нечестивых, а моя знакомая Джейн неделями пыталась найти ЛСД в Манхэттене. Теперь Линдон Джонсон сердито взирал на нас словно Молох, леваки постоянно говорили о «вооружении», а кислоту было достать не сложней, чем пойти подстричься, и она была куда более распостранена в среде молодёжи или организациях красного толка.

Первый кислотный трип Тома оказался пшиком. Он принял всего лишь психолитическую дозу (100 микрограммов — «майков», как их тогда все называли) и, когда он поведал мне о своём опыте, было очевидно, что его сознание расширилось не больше, чем если бы он выкурил косяк с марихуаной.

Такие вещи меня уже не удивляли. Я был свидетелем многих подобных случаев с тех пор, как Джейн в мучениях прокладывала себе путь, минуя гашиш и пейот в отчаянном поиске переживаний. У меня даже было общее правило: фригидным женщинам и мужчинам-марксистам нужны были самые большие дозы, чтобы поймать кайф. Я предположил, что это было как-то связано с ­постоянным мышечным напряжением, подавляющим эмоции, о чём идёт речь у гештальт-психологов и психологов-райхианцев.

«Для некоторых людей кислота вредна», — предупредил я его. «В особенности для людей с твёрдыми моральными принципами вроде тебя. «Но, — добавил я, задаваясь вопросом, почему я ему потворствую, — если хочешь получить ­опыт, прими более жёсткую дозу». (Прилагательные «психоделический» или «пиковый» к тому времени исчезли и люди просто говорили опыт, и всё).

Мысль о психоделизированном Томе меня, возможно, интриговала. Я однажды находился в его обществе, когда он пытался сводить Джерри и их пятилетнего сына в кинотеатр, куда пускали только детей от шести лет. Джои легко мог сойти за ребёнка семи лет или старше, но когда билетёр спросил, сколько мальчику лет, Том ответил: «Пять». Джои плакал всю дорогу домой: он хотел посмотреть фильм.

«У нас, революционеров, должна быть высочайшая в мире нравственность, коль скоро мы собираемся подавать пример массам», — объяснил мне Том в совершенно серьёзной манере. «Исключений быть не может».

Жаль, ведь даже его собственный сын не мог поколебать­ жёсткости его убеждений.

Не хотел бы я оказаться его врагом.

Второй трип Тома удался. Я зашёл в гости, когда это происходило, и, как это всегда бывает в случае с хорошей кислотной обстановкой, я увидел, что трипующие выглядели скорее красивыми, чем несуразными. Том, Джерри, ­временно зависавший у них в берлоге юный революционер по имени Саймон и живущая на том же этаже девица — все они смеялись, плакали и снова смеялись каждые несколько минут.

Том потряс меня, а может, и самого себя, когда внезапно ­закричал: «Знаешь, Рокфеллер пускай оставит себе всю ёбаную нефть и все деньги! От этого мне кажется, что даже марксизм — пустячная вещь». Сразу же после этого на его лице появилось виноватое ощущение, а затем он снова рассмеялся.

Я никогда не забывал это мгновение. Том вернулся в лоно марксизма и революции к следующему утру (хотя тот момент ереси был предвестником последовавших изменений, как мы увидим), но этот опыт был шокирующим примером силы ЛСД в области изменения сознания. Однажды при мне два преуспевающих «среднестатистических американца» под кислотой объявляли, что деньги-то не ­так важны, но то был единственный раз, когда я услышал подобное заявление от марксиста.

В следующий раз, когда я встретил Тома (это было в кафе-автомате), он был полон энтузиазма, новых идей, диких планов и душевного подъёма в целом. Они с Джерри триповали достаточно часто и вдобавок к этому много курили траву.

«Я так сильно умничал», — сказал он, неодобрительно­ постукивая себя по голове. «Теперь я начинаю жить».

Я слышал это и от других любителей кислоты. Я обратил его внимание на то, что индейцы и прочие регулярно принимающие психоделики в ходе религиозных обрядов люди стараются ограничивать количество таких путешествий во внутренние пространства, делая это четыре (во время солнцестояний и равноденствий), или, самое большее, тринадцать раз в год (во время полнолуний). «Возможно, тут дело не только в астрологии», — сказал я. «Люди, которые принимают кислоту каждую неделю, частенько становятся немного чудными. Не стоит злоупотреблять этим».

«Херня», — весело сказал Том. «Лири ест кислый раз в неделю и он в полном порядке».[17]

Я слышал об этом и раньше. Некоторые из людей, от которых я об этом слышал, уже не были в полном порядке, хотя, по правде говоря, я ещё не видел людей, полностью разрушенных ЛСД, как это преподносит правительственная пропаганда. Тем не менее некоторые из них всё-таки стали диковатыми после нескольких месяцев в режиме трипа каждую неделю.

Один копирайтер, работавший в области рекламы, после шести месяцев непрерывных трипов доверил мне тайну — то, что он теперь каждый день­ общается с космическими существами с летающих тарелок. Затем он осторожно добавил: «Но не говори это больше никому. Они могут подумать, что я свихнулся».

(Бред ли это психически больного человека? Когда я спросил его, насколько он был уверен в том, что его послания приходили из внешнего, а не внутреннего космоса, он ответил: «Блин, я уже ни ­в чём в уверен!» Было ли это проявление всеобъемлющего агностицизма доказательством того, что он сохранил некоторый скепсис, и, следовательно, разум? Или это просто показывает, что у него «защитный психоз», как сказали бы ­некоторые психиатры? По мне, такие вопросы куда менее интересны, чем собственно воздействие подобных процессов в уме. Он, как и большинство энтузиастов кислоты, в конце концов забросил работу — и как многие из них, теперь стал успешен в новой сфере. Он снимает фильмы).

Итога кислотных путешествий Тома и Джерри оставалось ждать недолго. Что было типично для любителей кислоты и в целом для контркультурного духа «открытости» в те годы, они прямо рассказывали об этом всем своим друзьям.

«Мы никогда не пёрлись друг от друга в плане секса», — говорил Том. «Это были взаимоотношения в интеллектуальной сфере, потому что у нас были одинаковые идеи, сечёшь? Одинаковые идеи — Господи, какой дурацкий вид взаимоотношений!»

«Я была девственницей, когда мы поженились», — добавляла Джерри с лёгким гневом. «О боже! Как старомодно!»

«Но теперь мы знаем, кто мы такие, — вклинивался в разговор Том, — и мы знаем, чего мы хотим. И мы плевать хотели на право собственности, всю эту херню. Я не принадлежу ей, и она не принадлежит мне».

На их полках начали всплывать анархистские книги посреди классиков марксизма; в их речи в обрамлении образчиков марксистского жаргона начали появляться анархистские фразочки.

«Важно то, — далее поясняла Джерри, — что ты не можешь сделать ничего хорошего, пока не почувствуешь себя хорошо».

«Сталин пустил по пизде социализм в России, потому что он ­не понимал этого», — мог тут добавить Том. «И всё зажавшее анус старое левачьё пускает по пизде движение в этой стране из-за того же. Не может быть революции в политике без сексуальной революции». Естественно, они шарили в том, что писали Райх и Эбби Хоффман и в том, что писали анархисты. Кислота обладает странным свойством (как иногда кажется) обращать людей к тем идеологиям, которые сочетаются с самим кислотным опытом.

Это свелось к тому, если не обращать внимания на риторику, что­ их ответственность по отношению друг к другу и их детям удерживала их ­вместе. В плане секса они жили как два холостяка (или­ холостяк и холостячка). Мне казалось, что они, как женатая пара людей, которым только перевалило за тридцать, делали то, что менее самоотверженные ­люди делают, отрываясь до женитьбы лет в двадцать. Короче говоря, теперь они отчаянно навёрстывали то, от наслаждения чем в юности их удерживала альтруистическая христианская этика и социализм.

Мой хороший друг, доктор Джоэл Форт — одновременно и психиатр, и социолог, что встречается редко — постоянно говорит мне, когда я рассказываю ему подобные истории, что нет научных доказательств влияния ЛСД как причины, вызывающей следствия в ходе таких превращений. «Нет никаких доказательств, — повторяет он, — что только лишь наркотик вызывает такие перемены. Все имеющиеся сведения позволяют предположить, что скорее воззрения, распостранённые в среде употребляющих наркотики людей, служат в таких превращениях причинным фактором».

Я склоняюсь к тому, чтобы согласиться с этим. Другая точка зрения, однако, у доктора Эндрю Малкольма, канадского психиатра, который утверждает, что ЛСД — вещество, которое именно что подталкивает людей к «отчуждению». Согласно доктору Малкольму, если предоставить кому-либо достаточно кислоты, он будет склоняться к тому, чтобы войти в «изменённое состояние­ сознания» и считать контркультуру более привлекательной, чем культуру большинства. Доктор Тимоти Лири, что широко известно, согласен с доктором Малкольмом, вот только он неколебим в уверенности, что это — перемена к лучшему, а доктор Малкольм склоняется к тому, что это — перемена к худшему. (Он называет ЛСД «иллюзионогеном», видимо, полагая, что «галлюциноген» звучит недостаточно уничижительно).

Рабочая гипотеза чехословацких психиатров, которые использовали в лечении ЛСД несколько лет, заключается в том, что это вещество стирает (по крайней мере временно) приобретённые рефлексы. То есть если вы были натасканы на то, чтобы ненавидеть мексиканцев, или подавлять половое влечение, или чувствовать себя неполноценным перед более высоким мужчиной, эти рефлексы, по меньшей мере временно, ­исчезнут во время сеанса с принятием большой дозы ЛСД. Таким образом, если вы хотите изменить один из таких рефлексов, вещество — согласно этой теории — как минимум даст вам сделать первый рывок в этом направлении.

Читатель может сам решить, какая из этих теорий лучше всего объясняет последовавшие за кислотой события в жизни Тома и Джерри (если они вообще способны это объяснить).

Встав на путь Сексуальной Революции, эти­ серьёзно настроенные сластолюбцы продвигались по нему с неколебимой самоотверженностью самого де Сада, хоть и без его извращённых вкусов.

Однажды, примерно год спустя с того момента, как это всё началось, Том рассказывал мне, как сильно улучшилась его жизнь с той поры, как он открыл для себя кислоту и свободную любовь.

«Сколько женщин ты трахнул за прошедший год?» — с любопытством спросил я.

«Семьдесят три», — немедленно сказал он. Меня не удивило, что он держал точное количество на переднем плане своего сознания. Я был уверен, что он устроит специальный праздник, когда цифра дойдёт до ста.

«А сколько их было в твоей жизни до кислоты?»

«Две», — сказал он, несколько смутившись. «Джерри и ещё одна до неё».

«Ну», — задумчиво сказал я, — «несомненно, в твоём случае ЛСД было своего рода афродизиаком».

«И для моей сестры тоже», — сказал он. «Она была девственницей, когда я трахнул её. Девственница в двадцать четыре года! Она могла стать фригидной, если бы не ЛСД».

«О, ты трахнул сестру?»

«Да, — гордо сказал он, — и она была лучшей из всех, с кем я когда-либо спал». Он уставился прямо мне в глаза, проверяя, не выдам ли я свойственные среднему классу заскоки, показав, что я шокирован. «Это ей здорово помогло», — добавил он. «Она могла стать республиканкой, как все остальные мои родственники».

Я был совсем не уверен в том, что ЛСД и инцест всегда уберегут людей от того, чтобы стать республиканцами, но не стал выражать своё сомнение вслух. Как и большинство радикалов в шестидесятых, Том твёрдо придерживался догмата о том, что все, представляющие Правительство или традиционную культуру, от Эдгара Гувера до всех тех, кто осмеливался жить в городских предместьях, были безнадёжно увязшими в трясине мещанских табу. Он никогда бы не поверил, что многие из них были такими только на словах, а в спальне вели себя точно так же, как и он, только ЛСД им заменял бурбон.

Примерно через два года таких процедур (в которых Джерри ­принимала участие так же охотно, как и он) Том задумчиво сообщил мне, что сексуальная свобода действительно поддержала его брак.

«Мы ближе, чем были когда-либо», — попросту заявил он.

Я уже слышал такие заявления — и обычно, по моим наблюдениям, брак распадался вскоре после них.

«Ближе в каком смысле?» — спросил я.

«О, ты собираешься вывести меня в одной из своих книг», — сказал он своим испольщическим говорком. Друзья писателей всегда это подозревают — и, как правило, оказываются правы.

«Возможно», — сказал я. «Но мне действительно интересно. Почему ты чувствуешь, что вы с Джерри стали ближе?»

«Мы больше не ссоримся, вообще», — гордо сказал он. «Никогда. Мы полностью понимаем нужды друг друга, и спорить нам не о чем».

«Вы более совместимы в плане секса?» — предположил я.

«Ну, не совсем. На самом деле к данному моменту мы с ней не спали вместе пять или шесть месяцев. «Но, — подчеркнул он, — мы хорошо относимся друг к другу, не ссоримся, и детям хорошо живётся дома».

Развод в психоделическом стиле, подумал я. Но со стороны они выглядели ­довольными этим, так что мог ли я их осудить? Это было правда не моё дело. Возможно, это было лучше, чем­ обычный развод с присущими ему злобой, враждой и непрекращающейся борьбой.

Прошли годы, на некоторое время я уезжал с семьёй в Мексику, а потом как-то раз оказался в редакции известного мужского журнала и на столе у приятеля, который там работал, увидел набросок статьи, которую предложил Том (вряд ли я когда-либо мог это представить). Он был последним человеком, от которого я ожидал превращения в автора текстов. Я спросил, можно ли мне взглянуть, и издатель придвинул статью ко мне.

Статья призывала к сексуальной революции, ­но не совсем обычной.

Давнишнее научное образование Тома, так долго подавляемое его политической деятельностью, вернулось в любопытной форме, и он доказывал, что при нормальной половой функции за жизнь каждый мужчина может вступить в связь с (насколько я помню) пятью тысячами женщин, а каждая женщина — с пятьюдесятью тысячами мужчин, а количество «любовных связей» между любыми двумя людьми, входящими в три с половиной миллиарда населения нашей Земли, к 2000 году может быть доведено примерно до четырёх. Другими словами, совершенно точно, что если бы все последовали его плану, в 2000 году любой мужчина или любая женщина, что живёт, скажем, в Пеории в штате Иллинойс, стали бы звеном основанной на сексе цепочки, которая также включала бы в себя кого-то, скажем, из Кантона в Китае или французского Парижа. «Расширенная семья», сегодня встречающаяся в некоторых коммунах, к тому времени практически распостранилась бы на всю планету. Чтобы доказать это с точки зрения математики, приводились демографические и сексологические таблицы, но за всем этим стояло грандиозное и непроверенное предположение, что люди не будут убивать других людей, которые потрахались с кем-то, кто потрахался с кем-то, кто потрахался с кем-то, с кем они потрахались.

Этот выдающийся образец религиозно-статистической сексологии пришёл от «Церкви Единой Плоти», согласно адресу, находившейся на берегу Кони-Айленда. Очевидно, церковь была переделана из лавки зеленщика или магазина скобяных изделий. Мне стало интересно, сколько последователей у преподобного Тома, и как много времени пройдёт, прежде чем на него насядут копы.

Во всей статье не было ни слова про капитализм, или социализм, или анархизм, или даже «йиппизм». Много хорошего секса решит все проблемы человечества — предположение, которое в современной радикальной социологии достаточно часто наполовину высказывается и наполовину принимается на веру — это принималось тут с присущей математику буквальностью и доводилось до логического завершения. Все прочие панацеи или реформы старательно игнорировались. То была Сексуальная Революция в своей высшей форме.

ЛСД было, я думаю, интеллектуальным афродизиаком в данном случае.^[18]

Примечания

[12] В ходе других экспериментов испытуемые видели зелёный круг не как красный, а как круг цвета, близкого к красному (оранжевый или жёлтый). ­Объяснения этому нет, но читатель может развлечь себя, пытаясь придумать собственное объяснение.

[12] Сведений об этом, по крайней мере в английском и русском сегментах Интернета, немного и вполне вероятно, что галлюциногенные свойства шелковицы являются мифом — прим.пер.

[13] То есть удачливый соискатель получает три удара бича, потом семь ударов, потом девять, и, для кульминации, 21 удар. Очень весело, случись вам быть мазохистом

[14] Быт. 30:14–15.

[15] Быт. 30:16–17.

[16] Перед тем, как попрощаться с ведьмовством и паслёновыми, стоит­ упомянуть, что Джон Диксон Карр написал детективный триллер под названием «Согнутая петля» (The Crooked Hinge), сюжет которого вертится вокруг возрождения ведьмовства, участвующие в котором пьют белладонну и воображают, что летают туда-сюда на мётлах или совокупляются с демонами. Карр придумал этот сюжет до начала нынешнего оккультного возрождения — его книга вышла в 1937 году! Она до сих пор часто переиздаётся и стоит потраченного времени. Внезапная концовка — это что-то с чем-то.

[17] Необычный эффект «толерантности», который быстро проявляется и так же быстро исчезает. В целом, любой принявший дозу кислоты в течение трёх или четырёх дней после своего последнего трипа не получит никакого результата. Период ожидания, таким образом, предусмотрен самим веществом.

[18] Позднее я снова встретил Джерри; она жила в сельской коммуне в Нью-Джерси. Она сказала мне, что они с Томом продолжали быть в дружеских отношениях, и что он часто навещал её и детей. Что до его религии, она была не против неё, но, похоже, её саму более интересовала традиционная хатха-йога.