Говорит Эрнст Фукс

 

ГОВОРИТ ЭРНСТ ФУКС
эксклюзивное интервью с Л. Каруана

В июне 2001 года у меня появилась возможность взять интервью у Эрнста Фукса и задать ему множество вопросов на разные темы: об источниках его вдохновения, повторном открытии смешанной техники, проекте Музея визионерского искусства.

Мы сидели в студии на его вилле недалеко от Монако: я у камина, а он – перед большим полотном “Триумф единорога”. На протяжении всего интервью он работал над одной из фигур, без особых усилий достигая поистине визионерских эффектов.

VR: В чём вы черпаете вдохновение? Что движет вами, пока вы пишете?

ФУКС: Что ж, впервые я начал писать, положившись исключительно на воображение, когда мне было около двенадцати. И с тех пор я воспринимаю реальность сквозь призму воображения… и таким образом придаю ей форму. В то же время я занимался тем же, что и остальные: ходил в художественную школу, обучался на курсах и так далее… рисовал с натуры. Мне кажется довольно захватывающим перерабатывать реальность в наиболее убедительную форму, максимально используя свои способности.

В то же время я всё больше убеждался в том, что реальность воображения практически тождественна обычной, что они суть одно. Поэтому, обучаясь, я шёл обоими путями: писал с натуры, делал наброски – и рисовал из головы. Так, будто изображал нечто, доступное взору каждого… вот только увидеть изображение можно было только в моих работах.

VR: Когда вы говорите “из головы” – оно приходит к вам в процессе рисования или раньше?

ФУКС: Хм. Спросите человека, пережившего гипноз: когда он под него попал и что было в процессе… (смеётся)

VR: Ок…

ФУКС: Здесь всё довольно расплывчато, потому что… это как сновидение: спящий не может изменить ход сна. Возможно, ему удастся вспомнить, о чём был сон. Но он никогда в полной мере не поймёт, что же он означает. Это другой язык – язык, который сам ведёт беседу. Человек его не выдумывал, однако он выдуман. И я думаю, что это и есть источник визионерского, или же воображаемого искусства.

VR: Вы сказали “визионерского, или воображаемого”… Проводите ли вы разницу между тем, что раньше называлось фантастическим искусством, а сейчас – визионерским?

ФУКС: Не вижу особой разницы. Путаница возникает из-за разных стран и из-за того, что в их языке зовётся “фантастическим”. “Фантастический” в английском не обязательно означает “визионерский”, или же “fan­ta­siste”, как у нас во французском. Это сложно, потому что можно было сказать, что многие художники работают именно в этом жанре, а они живут в разных странах.

VR: Вы достаточно долго вынашивали проект музея фантастического искусства. Как вы его себе представляете? Что в нём будет?

ФУКС: Однажды я выставлялся в Венеции, и рядом с моими висели работы тысяч художников со всего мира. Там мне стало очевидно, что визионерское искусство бесконечно многогранно. Поэтому невозможно с уверенностью сказать, каким именно будет этот музей. Его постройка – многоэтапный процесс, который ещё не оформился. Начиная с моего поколения понимание прерафаэлитов и сюрреалистов сильно изменилось. А в то время, когда я начинал как художник, скажем, в 1945‑м, эти направления ценились по-разному…

VR: Вы продолжаете развиваться как художник. Что вам больше всего нравится в процессе рисования?

ФУКС: Честно говоря, ничего кроме этого я и не умею… (смеётся) То есть я пытаюсь что-то сделать – и мне кажется, что я это смогу, – но на самом деле не получается. (продолжает смеяться)

VR: Чувствуете ли вы сейчас тягу к определённым темам, возвращаетесь ли вы к каким-то из них?

ФУКС: Как я уже говорил, это похоже на загадывание перед сном: “Я хочу побывать в Калькутте”. Но потом, после пробуждения, понимаешь, что ничего не снилось. По крайней мере ничего, относящегося к Калькутте! А затем испытываешь огромную тягу что-то создать, и это становится какой-то манией или одержимостью. Становишься одержимым картиной, которую видел ранее, у другого художника… и начинаешь рисовать.

Искусство – это открытие всех художников, которые были до тебя… и того, что они в тебе… и тебе нужно воскресить их. И мне кажется, что это воскрешение продолжается из поколения в поколение. Представьте Микеланджело, смотревшего на Лаокоона и видевшего не старую греческую скульптуру, но свои собственные работы, заключённые в вечности. И тут же он смог выразить это так, что греки, создатели этого стиля, прониклись бы к нему уважением.

VR: Та скульптура что-то в нём пробудила.

ФУКС: Да. Художник реагирует на нечто в самом себе. И когда смотрит на искусство, это нечто пробуждается к жизни. Думаю, именно это было важно для меня во все периоды моей жизни. Я знаю, что меня вдохновляло. И я даже знаю, что хотел бы повторить – просто чтобы узнать, хватит ли мне навыков. Возможно, это стало неким “заклинанием”. Вы смотрите, как кто-то показывает фокус, и понятия не имеете, как он это сделал. Стоите перед картиной и задаётесь вопросом: “Как он это сделал?”. А затем приходите домой и пытаетесь это повторить, снова и снова. А потом – внезапно – у вас получается! Это действительно завораживает – раскрыть художника, который жил за много веков до тебя, сделав то, что он умел делать.

VR: Вас ценят за повторное открытие смешанной техники. Как она развивалась в ваших работах?

ФУКС: Когда я наблюдал за коллегами, кладущими слой краски за слоем, мне это напомнило выпечку. Лично я не понимал, как мазки жёлтого, пусть и достаточно толстые, могли сделать работу ярче. Я также не понимал ценности рельефа в картинах, за исключением, может быть, Боннара или Брака, где это очень важно. И, конечно же, Рембрандта!

Лично мне разбазаривание такого большого количества краски казалось бессмысленным героизмом. И я выяснил, что глазирование поверх белого фона делало цвет ярче. И задумался об изучении различных возможностей – разработке богатой цветовой палитры с наилучшей глазировкой. Если пойти в музей и рассмотреть работы Дюрера или Гольбейна, можно увидеть, сколь высока в них роль глазировки. Столетия назад эту технику разработали иконописцы русской и греческой школ. И столетиями они пользовались тем, что по сути является основой смешанной техники.

VR: Во время создания ваших первых работ в этой технике вы также работали над гравюрами. Повлияла ли гравюрная техника на ваши картины, на работу над ними?

ФУКС: Да. Она открыла мне очень многое. Когда я работаю, я полностью погружаюсь в процесс, я попросту люблю это дело – рисовать линию, свет, тень – пользуясь только карандашом. Это было так прекрасно… И это всё ещё прекрасно! Но я очень быстро понял, что карандашные работы никогда не продаются по справедливой для них цене, и поэтому пришлось бы “брать массой”. А мне нужно было посвятить своё время и изобретательность гравюрам и травлению.

VR: Но разве вы не перенесли ваш подход к гравюрам – который, к слову сказать, состоит из большого количества линий и штрихов – на живопись? Или это произошло само собой?

ФУКС: Да, всё случилось само собой. На самом деле я применял этот приём ещё в детстве, в своих первых работах. Для меня штрихование подобно письму – графизму или даже леттерингу. Потому что есть огромная разница между наложением тени штриховкой, цветом и хорошо замешанным тоном с палитры, накладываемым широкими мазками большой кистью. Это разное видение. Мне больше нравится штриховка. Я творю линией. И, как по мне, с нанесения штрихов в гравюре и началось изобретение картин.

VR: Представляете ли вы, как картина будет выглядеть в итоге, или же идея раскрывается в процессе?

ФУКС: Как во сне – никогда не знаешь, как именно он закончится… даже если этот сон в какой-то мере осознанный.

VR: Значит, в начале у вас нет чёткого представления, что же вы хотите изобразить…

ФУКС: Верно. Некоторые мои работы изначально были гравюрами, а потом стали живописью. И если сравнивать гравюру с написанной впоследствии картиной, в последней, кроме композиции, не остаётся и следа оригинала.

VR: Она становится другой работой.

ФУКС: Да, она становится другой работой. Композиция сама по себе остаётся неизменной. Но что касается цвета… цвет сильно меняется, намного больше, чем ожидаешь… Опять же, некоторые картины пишутся без предварительного наброска – очень спонтанно и сразу на доске или холсте… И знаете, в конце я говорю себе: кто-то должен был знать, что всё обернётся именно так!

VR: Однажды вы написали: “Я развил своё воображение, фокусируясь на поверхности картины”. Важно ли вам работать именно так?

ФУКС: Да, важно. Например, здесь [указывает на картину, над которой работает]. За счёт фиолетового и зелёного появляется определённый цвет, который невозможно сразу смешать на палитре. А затем я следую за этим цветом и говорю: “Что ж, учитывая цвет тени, свет должен быть чуть более оранжевым”. Понимаете, о чём я? Всегда возникает какой-то “прозорливый процесс”, который ведёт тебя – если, конечно, следовать за ним, имея достаточные знания и интуицию, – к идеальной картинке. Он идёт изнутри.

Я даже не могу сказать, что видел это изображение в своих фантазиях или представлениях, нет. Оно проявляется, чтобы предстать моему или чужому взгляду, будто впервые. Заранее его не видно.

VR: Но уже после, напоминает ли оно вам о месте, созданном вашей фантазией… или же реальном месте из жизни?

ФУКС: Оно напоминает мне… об определённых чувствах, которые я испытывал, работая над другими картинами. Иной раз я что-то делаю и говорю: “Никогда прежде такого не видел!” – но не обязательно, что это произойдёт и с этой работой (показывает на неё и смеётся).

VR: То есть вам нужно удивить и себя.

ФУКС: Да. Если работа превращается во что-то, что меня не удивляет, то она отправляется на покой, или же объявляется законченной.

VR: То есть вы постоянно взаимодействуете со своими работами…

ФУКС: Да.

VR: Недавно вы завершили свои мемуары. Что вы чувствовали, оглядываясь на свою жизнь и проживая её заново? Кажется ли она вам цельной?

ФУКС: В некоторые места невозможно вернуться… Мы помним, но также и забываем. Особенно те вещи, которые сложно пережить… И когда оглядываемся на все эти годы, оказывается, что по большей части забыли печаль (длинная пауза). Но мистер Альцгеймер с этим очень помогает!

VR: Кажется, что большинство ваших работ несёт в себе как личный, так и мифический аспект. Рассматриваете ли вы свою жизнь сквозь призму мифа? Что для вас значит миф?

ФУКС: Что ж, именно это я иногда и делаю – интерпретирую мою собственную работу и, в то же время, интерпретирую себя и смысл моей жизни. Всегда кажется, что там должна быть какая-то связь. И лично для меня мифология – это вечное предвосхищение человеческой жизни.

VR: Значит, когда вы читаете миф, вы?..

ФУКС: Да… Я отождествляюсь с ним. Думаю, все так делают. Так завораживал античный театр – театр как религия, – где мы созерцаем непреходящие узоры жизни.

VR: И к чему это вас приводит?

ФУКС: Что ж, если разобраться, это довольно фаталистично… И мне кажется, что… будучи пойманный в ловушку физической вселенной, во все эти узоры и паттерны… нужно научиться с ними жить – несмотря на то, что не можешь ничего изменить.

VR: Открыли ли ваши работы для вас новые двери? Открыло ли вам искусство что-то, что не смогла открыть философия?

ФУКС: Конечно. Один из самых важных уроков, который преподносит изобразительное искусство: язык – это далеко не всё. Вербальное выражение – далеко не всё. Слова и изображения усиливают друг друга. И затем сходятся в песне или в опере… Не думаю, что искусство, если оно изолировано или сосредоточено на чём-то одном, может на самом деле создать культуру. Тут нужен культ. А театр – это культ, и опера тоже. Следовательно, изоляция художника сегодня объясняется его интересами – они слишком ограничены.

VR: А для вас искусство может взаимодействовать с литературой и…

ФУКС: Оно должно взаимодействовать. Так всегда было. Можно ли отделить работы Бернини как скульптора от его работ как архитектора? А от его современников, которые работали вместе с ним? Связь всегда была, несмотря на зависть. Несмотря ни на что, они все работали над одной общей вещью – своей культурой.

VR: Пытаетесь ли вы понять свои работы?

ФУКС: Всегда.

VR: Но не делитесь этим с публикой.

ФУКС: (вздыхает) Знаете, я осознал, что не очень хорошо понимал те вещи, которые делал в прошлом. А затем внезапно я начал понимать их намного лучше. Поэтому я осторожно отношусь к тому, чтобы делиться своим пониманием, ведь оно может сильно измениться.

VR: Но всё, что вы понимаете, затем проявляется в следующих работах.

ФУКС: Вот почему стоит отложить на какое-то время картину, над которой работал. Чтобы потом увидеть её свежим взглядом.

VR: В своё время вы стали довольно успешным художником с финансовой точки зрения. Что вы посоветуете современным художникам, которые едва сводят концы с концами?

ФУКС: Ну, во-первых, способность рассматривать искусство с коммерческой точки зрения – отдельный навык, которым должен овладеть художник: определить ценность работы и её возможное влияние на известность. Когда я только начинал, я дарил мои гравюры всем, кому они нравились. И многие гравюры тех лет сохранились именно потому, что я их раздарил. Да, всё просто: если кому-то работа нравилась, он получал её в подарок. Это стало своего рода визитной карточкой, а также оригинальным подходом. И большинство людей, с кем я таким образом подружился, стали моими сподвижниками, коллекционерами или, можно даже сказать, импресарио. Думаю, сегодня начинающие художники ожидают слишком многого. Потому что, в конце концов, это профессия… искусство – это профессия.

VR: И нужно практиковаться, развиваться, расти.

ФУКС: Да. В конце концов, у нас больше нет Werk­stat­te. Ну, знаете, мастерских – как, например, были у художников во времена готики и барокко. На Рубенса работали минимум тридцать подмастерьев! Сегодня у нас нет возможности обучаться на практике, работая в студии, которая продаёт множество картин и получает множество заказов.

VR: У вас, как у художника, был свой “год странствий” – период, когда вы много путешествовали и набирались опыта. Необходимо ли это для того, чтобы стать художником?

ФУКС: Хмм. Я бы сказал, что да – потому что я люблю искусство и люблю рассматривать шедевры. Когда я приезжаю в город, то всегда знаю, где можно посмотреть на них… где мне стоит сходить посмотреть на Бёклина, Грюневальда и других. Возможно, это просто моя особенность: я чрезвычайно интересуюсь работами других людей.

VR: А так на вас действуют только художники прошлого?

ФУКС: Нет, конечно же, есть множество художников, с которыми мы были дружны, например Хундертвассер и Брауэр, да и вообще все фантастические реалисты.

VR: За последние тридцать лет вы вдохновили второе и даже уже третье поколение художников. Как думаете, возможно ли, что со временем возникнет целое движение, подобно фантастическому реализму?

ФУКС: А вам не кажется, что оно уже возникло? Влияние визионерского искусства очень велико, во всём мире есть множество его последователей – сотни хороших и плохих художников… Его любят даже очень молодые люди. Это факт: фантастическое искусство завораживает и привлекает. Музей, который я наполню творениями художников-визионеров, будет иметь успех.

VR: Очень надеюсь, что так оно и будет.