Книга Черного Солнца: введение в эонику

От редакции. Предваренный вступлением Евы Кингсепп гримуар «Liber Nigri Solis» (LNS) открывается разделом «Æonic Com­ments» – введением в эонику, эдакую неогностическую космологию, в рамках  которой будет изложена система Черного Солнца. 

Обычно любая магическая или мистическая система ведет речь с позиции обладания окончательной истиной – такой перспективой, которая недоступна непосвященным (не посвященным конкретно в нее одну, любимую и неповторимую) и с которой все происходящее наконец складывается в разумную, осмысленную картину, в которой можно прогрессировать и занимать предписанное ее законами место (обычно все более и более высокое).

Система Черного Солнца с этой точки зрения оказывается шире и депрессивнее: она предполагает понимание множественности таких замкнутых систем, множественности историй и их истин, начинающихся, расцветающих и приходящих к своему концу вместе со своими любимыми игрушками, которые неизменно оказываются стертыми в пыль. Она предлагает понять, что наша эпоха и наша цивилизация, а также все ее культуры и культурные конструкты – лишь часть очередного исторического цикла и что десятки разных «обретенных смыслов», отметившие целые прошедшие эоны, – приношения на алтаре божества, которого они никогда не знали.

LNS позволяет себе говорить не столько о мистических, мифологических и магических системах, сколько о культурах и мировоззрениях, а также об учениях о них – в частности, о моделях Шпенглера и Тойнби; но выдвигает и собственную оккультурную доктрину. Оговаривается (правда, мельком) и то, как она должна касаться личной магической практики, и даже то, что должно стать ее окончательным плодом и как в этом может быть полезна (или нет) эта космология.

Несмотря на то что эта космология космологий повторяет их ошибку (дается с установкой на объективность и окончательность), она призывает к дельной точке зрения, которая эту повторенную ошибку отменяет: тот, кто научен различать дух времени каждой эпохи в мире и в личности, научен видеть сквозь него и выходить на перспективу, где он очевиден, тот и такой вот иллюзорный дух надвременья различить сумеет.

Впрочем, как замечает сама LNS, создание культурных систем для прогресса всех в них включенных участников скорее благо, даже если они повторят обычный исторический путь от золотого века до разложившейся мусорной кучи.

fr.Chmn

В качестве введения в данную работу читателю предлагается небольшой экскурс в практику и методологию эоники. Концепция эоники, как и само понятие «эон», появилась в результате последовательного развития, сложности и нюансы которого напрямую влияют на опыт магов, применяющих эоническую магию на практике. Эффективность этого искусства зависит от того, насколько оператор способен согласовать свою деятельность с психоисторическими процессами и течениями, не будучи при этом вовлеченным в них.

Латинский термин æon – транслитерация греческого αιών. Хотя во времена Гомера его использовали для обозначения длительности жизни человека, для Гесиода оно уже обозначало «поколение». Позже оно начало обозначать период времени и само время во всех его смыслах.

Эти метаморфозы можно интерпретировать по-разному. Гностическая космология отражает спектр фаз развития эонов онтологически, но не обязательно линейно и последовательно. Концепция духа времени обозначает набор духовных принципов конкретного времени или эпохи. В современной эонической магии идея эона отсылает нас к определенным временам или эпохам различных религиозных, исторических или магических космологий. Все эти интерпретации имеют отношение к Черному Солнцу как знаку или символу конца мира: волк, поглощающий солнце во время Рагнарека, сверкающее чернотой солнце апокалипсиса или же просто темнеющее при распятии небо. Подобные события интерпретировались многими как затмения – как буквально, так и метафорически. Изображение черного солнца с девятью лучами, сверкающего над Распятием, можно наблюдать на фреске Жана Кокто во французской церкви близ Лестерской площади в Лондоне. Более ранние версии Черного Солнца можно найти в алхимических манускриптах, демонстрирующих критическую фазу алхимического процесса, аналогичную по накалу моменту распятия.

Скорее всего, на развитие концепции эонов как фаз в цикле времени оказал влияние зурванизм, названный так по имени персидского бога времени, в котором, видимо, соединились традиционные индоиранские верования, халдейская космология и постзороастрийская теология. Оригинальная зороастрийская теология предлагала трехчастную схему веков: от века духовного и материального совершенства через оскверненное время, характеризующееся смесью добра и зла, к очередному совершенному веку, но только после заключительного морального обновления. Это линейная морально дуалистичная космология, пересекающаяся в своей эсхатологии с хилиазмом, и она родственна всем монотеистическим системам, которые пришли на Запад через апокалиптический иудаизм.

Однако другие эонические космологии, будь то линейные, как телема, или циклические, как теософия или традиционализм, в равной мере предлагают некую модель прогресса/регресса. Различные идеи прогресса, отраженные в эонических космологиях, были развиты в рамках теологического или философского контекста: от Иоахима Флорского и его века Святого Духа, что должен был последовать за веком Отца и веком Сына (эта концепция оказала влияние на розенкрейцерство), до диалектики Гегеля и через нее до диалектического материализма Маркса. Древние идеи регресса были отражены в трудах Платона, где они воплотились в четырех «металлических расах» человечества и в отсылках к падению Атлантиды, наиболее широко известному мифу о величественной, но исчезнувшей древней цивилизации.

Черное Солнце олицетворяет катастрофические изменения, инверсию или полный откат к исходной точке, которые, по-видимому, претерпевает любая система в момент потенциального перехода в неизменный, бесконечный, устойчивый хаотичный порядок, предшествующий всем относительным флуктуациям пространства-времени, а также завершающий их. Это подходящий символ для точки сосредоточения гнозиса, единственного и уникального фокуса сознания. Именно оттуда инициируется, регулируется, упорядочивается и реформируется эманация эпох (вне зависимости от того, через призму какой космологии ведется наблюдение).

Каждый эон характеризуется конкретным качеством, духом времени, что постоянно пронизывает сознание этого времени и придает особый оттенок его восприятию периодов, которые были до и будут после него. Быть свободным от своего собственного эона – значит распознавать эти оттенки, а видеть сквозь них – узнавать безвременную природу реальности, скрытую за ними.

Особенности различных эонических моделей и их механизмы не так важны, как понимание того, что вечно изменчивый калейдоскопический поток устойчивых форм – лишь внешний признак непреходящего хаоса. Гнозис хаоса обозначается некоторыми как Pan-dai­mon-æon, как будто его всеобщность можно постичь целиком и вынести оттуда нечто неизбежно духовное, возможно даже такое, к чему можно напрямую прикоснуться прямо сейчас.

Бытует мнение, что он может быть познан сам по себе как ультимативное воплощение всех постмарксистских утопических фантазий об имманентном эсхатологическом освобождении. Другие предлагают утопический сценарий единения в качестве всеобщего панэонического продукта, приготовленного для вечного поглощения. Будучи точкой слияния всех времен, безумие хаоса предполагает возможным первый, второй или оба варианта сразу, но вместе с тем отменяет их «истинность» – на основании того, что само не является ни тем, ни другим. Таким образом, возникает постэонический, постхаосовый тупик: нигилистическое осознание всех образов, эонов и моделей реальности ширмами, прикрывающими сияющую пустоту, демонстрирующее также их относительный полезный потенциал.

С имманентизацией эсхатона (апокалипсис как провозглашение «конца истории» наступил) понятие «нигилизма» становится избыточным: для активных нигилистов бессмысленность стала всеобъемлющим фетишем, для пассивных – заменила смысл, но для оккультиста это ничего не значит. Гнозис вечного хаотического становления – гнозис силы ради и для нее самой – предполагает лишь падение в эту бесформенную слепоту и тут не поможет.

Но если мы «оккультивируем» это неопределенное, беспредельное великолепие, ограничим и сформулируем его, то это его сфокусирует – и вот открывается око, способное увидеть само себя: око, созерцающее самость.

Гнозис Черного Солнца позволяет познать не столько новый эон, сколько новый порядок эонов. Хотя его лучистая тень пронизывает природу каждой из эпох, его суть – мрачно блистающие цепи, сковывающие эти эпохи воедино. Он подобен змею, оплетающему тело львиноголового бога Аримана, владыки Сияющей Темноты, лорда затмения, держащего ключ от Бездны и воплощающего эон эонов.

Этот гностический ключ открывает врата в бездны за пределами истории, откуда маг способен трезво наблюдать порядок эпох, прежде чем вернуться в поток становления. С линейной точки зрения это течение представляется как спиральное повторение психоисторических паттернов, движущееся по пути увеличения сложности и технологического прогресса и в то же время уходящее дальше и дальше от своего гностического центра, пока не достигнет в нигилистическом экстазе пустоты хаоса.

Эти нисходящие волны бездонного психоисторического океана образуют паттерны, описанные в различных традиционных космологиях: осознанность, блаженство и благородство, кажущиеся в своем золотом веке нескончаемыми, со временем постепенно деградируют. Века преумножающейся нечистоты заканчиваются в грязном омуте постмодернизма, в котором оригинальные культурные формы теряются и заменяются путаным многообразием, отражением финального единения с хаосом.

В своем постепенном вырождении эонический цикл представляется монументальным клиохимическим nigre­do (если астрохимия – это астрологическая алхимия, то клиохимия – клиологическая, т. е. историческая алхимия). Это поэтапное разложение «вульгарного солнца» отдельно взятой цивилизации, которое, подойдя к моменту затмения и окончания своего жизненного цикла, тем самым сигнализирует о возможности преобразования в абсолютную сингулярность сознания. По крайней мере, так он выглядит для тех, кто смог растождествиться с мирской внешней оболочкой, одновременно с этим осознавая свою не имеющую формы оккультную суть.

Это сознание, активно поддерживающее себя вокруг некой центральной оси, запустит новый цикл времен. Стоит ему сосредоточиться на глубоком созерцании, как эон коллапсирует в точку сингулярности, подобно звезде, превращающейся в черную дыру. Полнейшее разрушение, открывающее врата в иную реальность.

Подобное Черное Солнце обязательно существует независимо от течения времени, в котором оно проявилось или проявится. Какими бы культурными формами и эоническими символами ни обрастало вульгарное, или мирское солнце, восславленное в одной эонической империи как Sol Invic­tus (Непобедимое Солнце) и низведенное всемирным моралистическим гуманизмом до обезличенного солнечного диска Атона, – за всеми ними неизменно стоит Черное Солнце. Оно остается в роли оккультного потенциала, являя собою возможность пережить смерть эпохи, но избежать финальной стагнации с помощью впечатляющего катастрофического коллапса.

Порядок устойчивых эонических форм, описанных выше, существует как в микрокосмическом, так и в макрокосмическом масштабе. Наш подход старается совместить традиционные взгляды на эонику с психоисторическим подходом, что предполагает эволюцию и развитие духа времени различных культурных эпох, некий клиохимический гнозис истории.

Спонтанным прозрением природы этого порядка является работа философа истории Освальда Шпенглера. Несмотря на то, что Шпенглер достиг большого успеха в определении возможности существования параллельных эонических циклов, варьирующихся от одной культуры к другой, его детерминистская модель в буквальном смысле сравнивает культуры с живыми организмами. Поэтому данная модель неспособна объяснить различные феномены, связанные с частичным выживанием имперской культуры в «тяжёлые времена» и после них – в те фазы распада и хаоса, когда влияние Черного Солнца особенно масштабно.

Более поздний историософ Арнольд Тойнби принял во внимание указанные проблемы воззрений Шпенглера, но его собственное решение (являющееся принятием церковного христианства как мультикультурного, глобального противоядия от потенциально разрушительного влияния культурного размытия) выглядит одновременно как неприемлемый компромисс с культурным размытием и как лицемерная попытка скрыто продвинуть глобализацию как нечто вроде паразитического суррогата империи: бессмертие не божественное или демоническое, но бессмертие зомби.

Концепция культурного размытия является ключевой для практики эонической магии. Вне зависимости от того, принимает ли человек тезисы Шпенглера, что культуры аналогичны живым организмам, или предположения Тойнби, что они скорее подобны неорганическим формам, которые тем не менее живут и изменяются согласно своим предсказуемым законам, фактом остается то, что каждая культура имеет в своей основе ряд простейших базовых форм: этническую (расовую), этическую (идеологическую), лингвистическую и материальную. Каждая из этих форм способна выражать, развивать и раскрывать архетипичные магические силы и откровения, в итоге – возможно – превращаясь в уникальное воплощение сингулярного сознания, достигая вневременной, внепричинной стойкости.

Маги могут использовать и используют эти культурные формы для ряда целей, но лучше всего получается у тех, кто развивает свое сознание и самосознание своей культуры в симбиозе, вероятно даже генерируя новые культуры, связанные с предыдущей или наследующие ей. Подобный ход вещей был бы идеален для создания непрерывной цепи традиционной инициации, тянущейся через весь цикл эонов и вслед за этим начинающей новый такой цикл. В хаосе исторической реальности, однако, такая стойкость ультраредка или вообще не имеет письменных подтверждений, возможно затерявшись в темных водах доисторических времен. Но существует мнение, что подобная цепь свойственна, например, тибетской цивилизации или иным азиатским культурам.

С точки зрения эонической теории магии, особенно катастрофично, когда сценарий воплощается в тех архетипических формах, которые сами по себе являются антикультурными. Например, когда культура находится в состоянии терминального декаданса или когда архетипы, олицетворяющие хаос, диссонанс, рассеяние и растворение, становятся ближе к центру и преобладают над архетипами, поддерживающими культурную связность и согласованность. Также губительна ситуация, в которой архетипы происходят из искаженных, паразитических взаимоотношений между конкретной культурой (обычно больной, уродливой или практически подавленной) и принимающим ее обществом.

Примеры связи культурного размывания с эоническим развитием разнообразны и исторически очевидны. В постведическом индийском обществе многие проявляли детерминистический фатализм, вероятно порожденный комбинацией архаических индоевропейских концепций трансцендетного духа и религии местной дравидической культуры, возникшей после индоевропейской миграции. Развитие иудейского монотеизма, возможно, происходило под влиянием более раннего, скоропостижно скончавшегося монотеизма, который пытался насадить египетский фараон Эхнатон во время своего недолгого правления. Идеями монотеизма он, видимо, проникся с раннего детства, когда находился под влиянием индоевропейских хеттских религиозных форм. Зороастрийский моральный дуализм развился в результате встречи гиперрасистских индоевропейцев с коренными иранцами или схожими этносами, разительно отличавшимися от них в культурном плане. Этот дуализм, вкупе со своей склонностью к монотеизму, был заимствован евреями, изгнанными из Вавилона после того, как зороастрийские персы свергли местное правление. Таким образом, иудаизм окончательно превратился в переносчик трансцендентального монотеизма. Вдобавок возникновение того, что мы знаем как «Западная» цивилизация, началось с парадоксального синкретизма постимперского романизма (католицизма) и наиболее пролетарской из семитских религий – христианства.

Несмотря на то, что не все культурно размытые формы продвигают крайний моральный дуализм, присущий многим вышеупомянутым концепциям, ни одна из них не предлагает героический путь магии, возвышающий индивидуальное сознание. Большинство, наоборот, его демонизирует. Знак Черного Солнца, источника и запала черного пламени самосовершенствования и самосознания, зачастую является для подобных учений объектом страха и ужаса. Зороастризм описывает Аримана, своего дьявола, как повелителя затмения. Средневековая и возрожденческая христианская астрология клеймит затмения как дурное знамение, которого нужно избегать или которое нужно предотвращать любой ценой. Эдды, судя по всему, ассоциировали затемнение солнца с возрождением хаотических, демонических сил и смертью богов, однако к нему относились скорее как к природному, нежели моральному процессу. Оно могло быть интерпретировано в том числе как способ для Одина, бога колдовства, пережить Сумерки богов с помощью своего сына Бальдра. Упоминание использования гнилостного, ядовитого nigre­do Черного Солнца с целью продолжить собственное героическое развитие, видимо, относится к различным антиномическим видам инициации, таким как употребление яда и его превращение в эликсир в зловещей тантре. Но также стоит отметить, что подобные концепции имеют наибольшее значение в сценариях, где культурное размытие уже произошло, например в постведической Индии. Веды не содержат известных отсылок к антиномическим трансмутациям, также как и демонизации природных феноменов. Оригинальные ведические божества, особенно Варуна, являются в той же степени олицетворением трепета и страха, сколько и радости и изумления.

Концепция культурного размывания и эоника связаны тем, что магические формы и формулы, зависимые от культурно размытых передач, склонны становиться сравнительно ослабленными или даже разрушительными – пропорционально их размытию. Такие формы склонны паразитировать на использующих их магах, ибо для поддержания своего существования нуждаются во внешних источниках акаузальной силы, которую они, в отличие от самодостаточных источников архетипических смыслов, не в состоянии производить. Часто в таких условиях избежать паразитирования можно лишь став хищником – и вот некоторые маги обнаруживают себя борющимися против эонической эволюции: ради собственного выживания им приходится поворачивать развитие и эволюцию сознания через психоисторические и культурные формы вспять. Но подобная модель не предлагает никаких моральных выводов из таких процессов – зато предлагает конкретные поправки для индивидуальной магической практики.

Из-за культурного размытия оценка собственной магической практики по таким критериям, как ее распространенность или прагматическая эффективность, будет непоказательной. Эти критерии больше не могут помочь магу в определении архетипических форм, наилучшим образом подходящих для его или ее Великой Работы – вознесения индивидуального сознания до независимой, самодостаточной сингулярности, что является единственной альтернативой неминуемому уничтожению в момент восхода Черного Солнца над окончанием очередного цикла эонов. Это не значит, что существует некая причина, по которой конкретная культура или некие маги, к этой культуре принадлежащие, обязаны достигнуть этой сингулярности. Нет подтверждений и тому, что эонически корректные магические формы являются более эффективными или пригодными для достижения мгновенных результатов. В достаточно размытом культурном контексте приверженность эоническим методам может оказаться альтруистической или даже суицидальной. В идеале, однако, эонические практики сохранения и усиления полезных архетипических культурных форм, противостоящие размытым и паразитическим, уничтожающие их, а также создающие новые формы, в которых подготовлены все возможности и условия, одновременно усиливают мага и позволяют обеспечить преемственность культуры, в отличие от культурного размытия. Вместе с тем они обеспечивают целостность сознания.

Каждый маг сам должен судить о степени, в которой он может пожертвовать своими сиюминутными интересами ради завершения Великой Работы. Стоит вспомнить о пари Паскаля: если даже величайшие магические достижения временны и рано или поздно окончатся смертью, то мы ничего не потеряем, используя те методы, что, скорее всего, позволят нам избежать окончательного уничтожения. Такова логика вступления в nigre­do: оно может уничтожить вступающего, но отказ от вхождения приведет к окончательному магическому поражению – абсолютно точно и вне зависимости от того, сколько временной силы было получено. То же верно для любой переходной фазы в магической работе, от nigre­do к albe­do и rube­do и в итоге к самой инверсии сознания, которая поглощает всю объективную, подверженную времени славу и превращает ее в монолитное индивидуальное бессмертие внутреннего Черного Солнца сознания.