«Звуки черноты»: интервью с Джоном Бэлансом о магии, снах и Zos Kia Kultus

 

От Редакции. Известность пришла к Джону Бэлансу не как к ведьмаку, художнику или сошедшей с ума птице, которой чудится, что она — человек, а как к музыканту, и практически все интервью с ним или с группой Coil — конечно, о музыке, и потом уже — немного о магии/магике, Спейре и снах.

Поэтому нам очень радостно было наткнуться на целое интервью не с Coil, а лично с Бэлансом, полностью посвященное в первую очередь его магическим воззрениям и опыту. Мы перевели его (единственную попытку русскоязычного перевода читать невозможно, и пришлось использовать ее как подстрочник — все равно к оригиналу приходилось обращаться через строку) и рады представить вам на следующий день после 56-летия Джона.

А речь в интервью идет о вещах действительно самых сегодня актуальных и животрепещущих: о разнице магических путей Coil и Psy­chic TV, о влиянии на звукозапись чизикских гоблинов, о том, насколько важно для Бэланса представлять Zos Kia Kul­tus, и о самом важном обучении, которое он прошел в школьные годы — обучении музыке у волшебных грибов; ну и конечно, о том, что стоит рассказать «покойному» Берроузу во время сновиденной встречи.

fr.Chmn

 

Вот уже 15 лет как Джон Бэланс и Питер Слизи Кристоферсон из Coil, в сотрудничестве со множеством самых разных компаньонов, используют звук для исследования новых граней известного. Их музыка — мистический визионерский канал, который в разные времена направляли Джон Ди, Уильям Блэйк, Алистер Кроули и Остин Осман Спейр, канал, влиянием последних обогатившийся добрыми порциями юмора, психоделии и космических чудес.

Музыка Coil — это переменчивый поток, виляющий от чего-то тонкого, почти не слышного, до брутально-конфликтного (как можно слышать на многих их танцевальных и попсовообразных треках). Их первая запись, “How To Destroy Angels” 1984 года, — это 20-минутная ритуальная работа для «аккумуляции мужской сексуальной энергии», сыгранная на гонгах и трещотках. За следующие 15 лет ими было выпущено всего 3 альбома и большое количество компиляций, под завязку набитых насыщенной и захватывающей музыкой самых различных жанров, в том числе и поныне не возникших.

Недавно Coil вновь стали необычайно продуктивны и дали живое выступление в первый раз с начала 80‑х. Их последние релизы — глубокий, гипнотический Time Machines; космические волны, мягко ласкающие берега бесконечности — Astral Dis­as­ter; хрустящая, эйфорическая, мелодичная электроника на Music to Play in the Dark, части 1 и 2, — их свободно можно рекомендовать людям с нестандартным музыкальным вкусом.

В окружении оригинальных рисунков Остина Османа Спейра и Алистера Кроули, Марк Пилкингтон побеседовал с Джоном Бэлансом за кружкой любимой выпивки Coil, любовно называемой “Ссаки Короля”, в их доме на дальних окраинах Западной Провинции.

 

FT: Альбом Wor­ship the Glitch подписан одновременно Coil и ELpH. Кто или что такое ELpH?

ДБ: Coil работают под рядом псевдонимов, Eska­ton, Black Light Dis­trict и т.д., но когда мы начали проект ELpH, у нас возникло чувство, что мы вынуждены это сделать, это было странно. Обычно, когда мы используем музыкальное заимствование, мы говорим: “Давай сделаем альбом в стиле Clus­ter”, — затем мы выводим какую-то общую идею и движемся по касательной, но в том, что касается ELpH, трое из нас — я, Питер и Дрю МакДауэлл — действительно чувствовали, что получаем инопланетные послания, и мы просто следовали им. Звук создал или создало тот/то, что проходило через нас. Кстати, сессия звукозаписи началась с фразы Уильяма Берроуза “Звезды плещут серебром, ответьте”. Мы сделали все за неделю, и всю неделю поток этой передачи долбил по полной, а к концу недели кончился. И с тех пор мы больше не получали его, вот почему от имени ELpH’а больше ничего не записывали. Мы продолжаем надеяться, что он или оно — чем бы это ни было — снова войдет с нами в контакт, потому что мы бы этого очень хотели. Возможно, это было только начало.

 

FT: Вы пытались потом вызвать это с помощью ченнелинга или чего-либо подобного?

ДБ: Я не очень доверяю ченнелингу, хотя, изучая магию, я научился изгонять и защищаться. Думаю, ченнелинг может быть очень опасен. У нескольких моих знакомых был крайне негативный опыт, связанный с ним. Хотя надо сказать, что я бы мог прибегнуть к нему при определенных обстоятельствах.

 

FT: Возможно, ваше оборудование было причиной всего этого?

ДБ: Я не знаю, это вообще не было похоже на электрическое послание, это было очень текучим ощущением. Это могло иметь скорее земное происхождение, нежели инопланетное. Земной дух, или что-то вроде этого.

 

FT: Где происходила запись?

ДБ: Чизик, Лондон! Знаменитые чизикские гоблины за работой!

 

FT: Экспериментировали ли вы когда либо с Феноменом Электронного Голоса?

ДБ: Нет. Обычно мы покупаем старые магнитофоны и используем сообщения, которые на них находим. Но это другое, найденные звуки противопостовляются найденным объектам. Мне это все-таки интересно, да и Берроузу тоже. Сродни тому, как люди принимают радиоволны зубами, — такие люди действительно есть.

 

FT: Как магика просочилась в вашу музыку?

ДБ: Целиком и полностью. Я всегда интересовался и магией, и магикой Кроули, изучал ее — в юности я пытался покупать работы Кроули, но мои родители напрочь отказывались иметь с этим дело и активно отговаривали меня. Я написал Алексу Сандерсу (Королю Ведьм), когда мне было 14, и он мне ответил — сказал, мол, спасибо за письмо, очень рад, что ты хочешь этим заниматься, но напиши, пожалуйста, как станешь совершеннолетним. Он не мог принять никого столь молодого в свой ковен. Я также поклонялся луне, я вдохновлял других мальчиков в школе этим заниматься. Я делал это просто инстинктивно.

Я учился в одной школе с сыном Дэвида Томлинсона, который снимался в Bed­knobs and Broom­sticks (диснеевская комедия о ведьмах). Мы оба научились у преподавателя астральной проекции, и на основе этого разгорелся скандал: все решили, что нас троих объединяют гомосексуальные отношения, хотя их не было. Однажды я пошел в школу, и возле нее стоял лимузин Дэвида Томлинсона — он схватил меня, когда я вылез из школьного автобуса, и спросил, были ли у его сына и у меня гомосексуальные отношения с этим учителем. С тех пор все учителя следили за мной!

 

FT: Значит не было никакой конкретной цели научиться магии?

ДБ: Нет, я занимался ею даже будучи ещё ребенком. В нашей семье больше детей не было, я вечно разговаривал с животными, выдуманными созданиями и духами. Я делал пластилиновых божков и поклонялся им. Я просто родился с языческим мироощущением. Я животное, я никогда не был человеком — для меня не существует разницы между животными и людьми. Я думаю, это один из признаков истинного язычества.

Некоторый жизненный опыт может просто подтолкнуть вас к этому. Я дважды заболевал краснухой в тяжелой форме, и мне нельзя было соприкасаться со светом, чтобы не ослепнуть. Заточение в темной комнате стало для меня чем-то вроде инициации, мне кажется.

 

FT: Был ли Алекс Сандерс вашим первым соприкосновением со структурированными магическими техниками?

ДБ: Ну, я бы отдал пальму первенства Максу Эрнсту, хотя он таковым был весьма косвенно. Я понимал, что он безусловно относился к шаманическому типу. Именно тогда я осознал, что вокруг было некоторое количество людей, связанных с магией. До этого моим единственным опытом столкновения с колдовством был момент, когда по Anglia Tele­vi­sion шли страшные истории о ковенах, связанных с исчезновением людей. Именно тогда я понял, как предвзято средства массовой информации относятся к магии, и это еще более подтолкнуло меня в этом направлении. Каждый раз, когда на моем пути возникало какое-либо препятствие, я становился еще более убежден в своей вере в то, что нахожусь на верном пути моей жизни и моей работы.

Затем я поступил в университет, но покинул его, проучившись семестр, и присоединился к Psy­chic Tele­vi­sion (экспериментальная группа начала 80‑х, образованная из Throb­bing Gris­tle Дженезисом Пи Орриджем и Питером Кристоферсоном). Через TG я был представлен Уильяму Берроузу и познакомился с основной концепцией магии как ежедневной жизненной практики. Затем в PTV мы все, как группа, начали активно исследовать ее и играть с ней – провокационно и, возможно, опасно. Дженезис — маг, и он следует своим путем — он развивает в себе организаторские cпособности и любит быть лидером, но это не наш путь. Когда это все зачахло, начало распадаться и стало слишком сложным, я решил создать свою группу, Coil. Когда я открыл для себя Остина Спейра, я понял, что мы оба были одиночками и практиковали свою собственную магию. Это мой стиль магии, шаманский путь — а Спейр, без сомнения, был шаманом.

 

FT: Считаете ли вы, что стоит разграничивать более ритуализированный путь Psy­chic TV — возможно более связанный с западной традицией ритуальной магии — и ваш собственный, более интуитивный подход?

ДБ: Что ж, большинство людей в PTV было шаманами (в особенности Дженезис), использовавшими идеи из различных традиций, но облачившихся в мантии организованной религии, копируя определенные аспекты Церкви Процесса, Джима Джонса и современного клерицизма, и мы превратились в культ, но на самом деле индивидуально практиковали сексуальную магию. Таким образом, это было маскировкой, превратившейся в ловушку, из которой нам пришлось выбираться. Я был абсолютно уверен, что мы должны отойти от этого.

 

FT: Существовало очень негативное отношение к культовым аспектам на этой сцене. Было ли это чем-то, от чего вы старались уклониться, или же вы играли на этом?

ДБ: Мы сознательно играли на этом, если быть честным. А в то время можно было играть с подобными вещами. Это уже много позже, когда Тетчер пришла к власти и правительство начало проводить репрессивные реформы законодательства, началась паника, связанная с Кошмарным Видео – всё, с чем мы играли, было ассоциировано с чем-то гораздо более ужасным и серьезным. Ради нашего же собственного блага Coil тогда вынуждены были распасться.

Когда Джен подвергся рейду полиции в 1992‑м (в результате ложных обвинений в документальном фильме Четвертого Канала об Ужасном Сатанинском Ритуале: видеоклип Psy­chic TV был продемонстрирован, как “доказательство подобного ритуала”), во время которого они забрали огромное количество редкого архивного материала, его ответом стало уехать в Америку.

Мы не подверглись рейду, но жили в страхе, потому что в то время мы могли стать следующей целью по тем же самым причинам, и нам пришлось очистить наш дом от всего, что могло быть расценено хоть сколько-нибудь провокационным. Это было кошмарно, абсолютно ужасно. Я очень за него переживал, но Джен получил передышку и ему разрешили уехать, в то время как мы в течение 5 лет жили в страхе, никогда до конца не зная, не обернутся ли против нас последствия того, что мы делали абсолютно законно и ни о чем не подозревая.

 

FT: Кажется, периодически вновь появляются утверждения об Ужасных Сатанинских Ритуалах, но, как думаете, самое худшее уже позади?

ДБ: Ну, внимание сейчас сместилось на педофилию, маятник качнулся в сторону другой целевой группы. Сатанисты ненадолго в безопасности!

 

FT: Вас обвиняют в использовании сатанинской символики…

ДБ: Это Пан, разница здесь огромная. Я не христианин, Сатаны не существует в моей космологии. Даже на уровне Антона Ла-Вея или рок-н-ролла Мэрилина Мэнсона. Это Сатанизм шоубизнеса, я на такое не покупаюсь. Пан, безусловно, — одно из моих божеств, то, в котором я нахожу утешение и поддержку. Пан олицетворяет ноль, круговорот и природу, оба аспекта. Дикая сторона. Это живая изгородь. Я глубоко убежден, что вместо того чтобы строить Купол тысячелетия им стоило бы посадить деревья, все живые изгороди должны быть восстановлены. Это мое основное магическое ощущение на данный момент, более сильное, нежели что-то ритуальное или Кроулианское: восстановить сельскую местность — важнее всего. Кто-то обвинил нас после нашего первого концерта (в Roy­al Fes­ti­val Hall, Лондон, 1999), что мы фанаты деревьев, и я подумал — что, черт возьми, здесь неправильного? “Мы будем сражаться на пляжах”, как говорится. Я слышал, что теперь, если вы состоите в Earth First, вы считаетесь террористом, вот на что МI5 теперь тратит свое время. Это безумие.

 

FT: Не могли бы вы рассказать нам немного о своих отношениях с Остином Спейром.

ДБ: Что ж, у меня очень интимные отношения со Спейром. Он мой наставник. Я общаюсь с ним через его картины и часто спрашиваю совета, как у предка. Многие из его убеждений были шаманическими, связаными с поклонением праотцам. У меня не слишком близкая связь с моими собственными предками, моей настоящей семьей, с родителями матери, так что я прошу советов у Спейра. Я думаю, он все еще существует — в своем искусстве и в эфире. Он всегда поблизости и может прийти на помощь. Звучит немного обыденно, не так ли? Возможно, мне стоит выражаться в кибернетических терминах!

 

FT: Я полагаю, что лучшее искусство — живопись, литература, фотография, музыка, фильмы, что угодно — действует, как машина времени, переносит вас в другое сознание, время или место.

ДБ: Тут я бы использовал метафору магического потока. К Остину приходили на помощь люди, духовные наставники; кроме них существуют также магические потоки. Возможно, он открыл врата собственному потоку — или что-то типа того — но теперь он течет струями, ручьями, целыми течениями. Вот почему так важно, что мы представляем Культ Zos Kia — магическую философию Спейра, или его код — и используем его изображения во время выступлений, чтобы усилить поток Спейра и добавить к нему нашу энергию. Сделать его чем-то живым, дышащим, энергетическим, прекрасным. Под Культом я не подразумеваю культ, но, скорее, образ жизни, философию, код, который подводит меня к тому, что я действительно должен делать на этой планете.

Как и у Берроуза или Спейра, не существует разницы между нашей философией, нашем стилем жизни и нашим искусством. Это то, что мы делаем. Мы — то, что мы делаем. То, что Спейр сотворил в живописи, мы пытаемся творить через музыку. Вот почему мы используем сидерический звук. То, как он искажал свои рисунки, так, что геометрия искривлялась — мы так же пытаемся сделать, создать странную геометрию с помощью звука, так что он идет как бы со стороны. Мы добиваемся этого с помощью технологии, 3D устройств, фазеров, противофазеров, всевозможных штуковин. Нет какой-то одной коробки, которая способна на такое, мы пытаемся сделать это любыми возможными средствами. На следующем большом выступлении, во Франции (на Mon­treau Jazz Fes­ti­val!), мы, скорее всего, будем использовать квадрофонический звук.

Спейр устраивал речевые битвы, во время которых он проецировал звук в эфир — который, я думаю, является реальной физической вещью, что-то типа космического клея — истинной субстанцией, или не-субстанцией — которая связывает всё и позволяет передавать необъяснимые вещи и идеи.

 

FT: Как вы думаете, существует ли определенный тип людей, собирающих картины Спейра?

ДБ: Люди, обладающие целостностью. Он действительно отфильтровывает придурков. Вы либо понимаете Спейра, либо нет. Хотя они зачастую декоративны, но скрытое за декорацией намерение вы почувствуете в первую очередь. Большинство людей, которые соприкасаются с работами Спейра получают от них что-то позитивное.

Там скрыта огромная энергия, он наделил каждый рисунок энергией, специально. Они резонируют на физическом уровне, некоторые сильнее, чем другие, но они все обладают энергией, которая передается вам. Вы можете взаимодействовать с ними, и они будут изменяться. Некоторые хаотичны, вы смотрите на них с одним человеком — и видите определенные вещи, а когда смотрите с другим человеком, видите совсем другое. Всё, что он делал, было магией. Некоторые работы были сделаны специально для определенных людей в качестве магических заклинаний, как, например, стелла или магический алфавит. Но он жил жизнью мага и стоика. Он мог целую неделю жить на одной селедке.

 

FT: Психоделики стали отдельной темой в последних работах Coil…

ДБ: И как ни странно, мы их больше не употребляем! Мы были так ими увлечены до сих пор, что перестали выпускать записи! После Horse Rotor­va­tor (1987) мы были полностью поглощены психоделиками в течении примерно 5 лет. С нами общался Теренс Маккенна — писал по e‑mail “Coil рулят!” Мы очень сожалеем о его смерти, хотя, я уверен, сам он видит свою смерть не как смерть, но как трансформацию.

 

FT: Он теперь с Машинными Эльфами.

ДБ: С само-трансформирующимися Машинными Эльфами.

 

FT: Психоделики изменили ваш подход к звуку. Как они относятся к проекту Time Machines?

ДБ: Они сделали даже больше. Я принимал волшебные грибы с 11 лет — постоянно, до 18 лет примерно, прям в школе. И они никогда не делали мне ничего плохого, всегда учили меня прекрасным вещам. Они научили меня правильно подходить к музыке, и, в конечном итоге, делать музыку самому. Как я уже говорил, я чувствую, что грибы воспитали меня. Они мои учителя.

Time Machines по сути являются комбинацией звуков с психоделическими тонами. Молекула Har­ma­line B, как любой другой сложный алкалоид, вызывает звон, но когда вы принимаете DMT или Йаге, или Айахуаску, также возникает звенящий тон, психический тон. А под DMT появляется нечто вроде шуршащего звука. Таким образом Time Machines были вдохновлены идеей Терранса МакКенны, что Машины Времени появятся здесь лишь однажды, когда будут созданы, и они вновь вернутся к нам.

 

FT: Деннис Маккенна, брат Теренса, написал, что слышал пение собственной ДНК, под воздействием Айахуаски.

ДБ: Да, он путешествовал очень далеко много раз.

 

FT: Идея альбома состояла в том, чтобы создать музыкальные машины времени?

ДБ: Да, но вам вовсе не обязательно находиться под воздействием наркотиков, упомянутых в названиях. Это попытка воссоздать одно из этих психоделических состояний, используя звук. И мы провели длительное исследование, проверяя, действительно ли эти тональности могут отправить вас в путешествие. Те, которые могут, мы назвали и включили в альбом.

 

FT: Нескольких названий я раньше не слышал — например, Hecate. Это одно из творений Александра Шульгина?

ДБ: Вообще, мы получили его от «Спирального Племени» (рэйверское сообщество начала 90‑х), которое называло вещество DOET. Это очень странный препарат, мы принимали его несколько раз в Тайланде. Однажды мы были в Шанг Май, городе на севере Тайланда. Изначально он был окружен крепостной стеной и рвом, хотя сейчас расширился за них. Мы стояли возле рва, возле крепостных валов приблизительно 14-ого века. Сначала мы почувствовали обычную эйфорию и чувство расширенного восприятия, светящегося величия Всего, затем, когда мы приняли больше, все это рухнуло, слои времени начали ускользать, и местность вновь стала пустым полем. Вот откуда выросла вся идея с путешествием во времени.

Но если отправиться с помощью DOET дальше, вы не найдете ничего, все ваши чувства столкнутся с этим абсолютным ничто. Даже не пустота, потому что и у нее есть имя, а просто серость. Затем через час вы вернетесь. Очень странно.

 

FT: Что-то типа сенсорной перегрузки, белого шума?

ДБ: Да, типа того. Мы намеревались сделать бокс-сет из 5 CD, где каждый CD был посвящен определенному тону. Все вместе было посвящено псилоцибину. Это очень благоприятное вещество. Я поклонник грибов.

 

FT: Микофил?

ДБ: Микофил? Но я их уже сто лет не ел.

 

FT: Вы скучаете по ним?

ДБ: Скучают ли они по мне? Я не знаю. Как сказал Теренс Маккенна: «Если вы однажды побывали там, зачем идти снова?» Я больше хочу отправиться в Мексику и принять пейот с индейцами Яхе. Мне нужно переместиться из области психоделического знания в новую. Если бы я отправился в Юкатан или Паленк и принял бы там грибы вместе с шаманами, это было бы более уместно. Мне не очень нравится Англия на данный момент, и я не хочу учиться ничему психоделически в этой стране…

Вы видели эту программу о лемурах недавно? У одного из них была большая ядовитая гусеница, которую он постоянно засовывал в рот и жевал, и этот лемур явно триповал! Его глаза закатывались, он едва не падал с дерева и делал это снова и снова. Хотел бы я, чтобы Уильям Берроуз увидел это. Расскажу ему об этом во сне.

 

FT: К теме сновидений: проводя мониторинг мозговых волн у птиц, ученые обнаружили, что они поют во сне. Насколько важны сновидения для вас и вашей музыки?

ДБ: Мои сны постоянно осознанны. С помощью астральной проекции я научился делать это по собственной воле. И сейчас я больше не занимаюсь астральной проекцией, но 1 сон из 3 — это сон наяву. Это очень изнуряет. Я ставлю себе задачи – например, очищение темных областей или просто прогулки во сне. Но на сон это не так уж и похоже, я ведь нахожусь поблизости и общаюсь со всеми этими людьми всю ночь.

 

FT: Полагаю, во многом это на самом деле не сон, потому что ваш мозг работает, как если бы вы бодрствовали.

ДБ: Я не совсем уверен, что на самом деле делает мозг. Но я чувствую себя невероятно привилегированным. Я же там могу летать. У меня были случаи, когда я во время сна видел себя дома, и обстановка не была искажена, как это обычно бывает во сне. И я спросил себя: “Сон ли это?” — и в этот момент я взмыл в воздух и полетел. Появляется сильное чувство эйфории, когда ты начинаешь свободно парить. Я люблю выделываться во сне!

 

FT: У вас были когда-либо вещие сны?

ДБ: Нет, но — и это абсолютная правда — наш самый первый альбом в 1985‑м мы собирались назвать «Funer­al Music for Princess Diana». Это было основано на моем сновидении. Я был уверен, что она умрет несовершеннолетней. Я не помню, как она умерла во сне, но не думаю, что это была автомобильная авария.

 

FT: Ваши последние представления в Roy­al Fes­ti­val Hall были очень мощными и физически, и психически. Как у вас получается создавать что-то подобное?

ДБ: Мы пытаемся вкладывать магию в музыку, и это требует тщательных приготовлений, начиная от нахождения правильных частот на модульных синтезаторах и заканчивая применением правильных благовоний или правильных цветов на экране. Мы обычно берем все это из книги магических соответствий «777» Кроули и мешаем с плодами наших собственных интуиции и исследований.

Это безусловно очень мощно, но мы определенно не хотим причинить вреда! В Тайланде мы наткнулись на реабилитационную клинику для наркоманов, которая также была психиатрической лечебницей. Они использовали громкие шумы, чтобы изгнать духов, обычно усиливая басы в больших динамиках с одной стороны головы больного, били в гонги и почти сводили людей с ума, но делали это чтобы изгнать духов. На последнем альбоме Con­stant Shal­low­ness Leads to Evil, мы пытались сделать нечто подобное.

Мы работаем над этим проектом прямо сейчас, хотим усилить его для изгнания самого страшного зла. Посмотрите, что происходит сейчас с мобильными телефонами — у людей мозгов, наверное, скоро совсем не останется. Вот, что мы пытаемся сделать во время концертов — вымарать это, используя белый свет, белый шум и видео-проекции. Надеюсь, мы можем создать безопасное пространство, где всего этого не происходит, чтобы позволить людям побыть собой в этом конкретном времени/месте. Снаружи вы больше не можете этого избегать: визуальное загрязнение рекламой, шумовое загрязнение, аудиальное и неаудиальное, микроволновое загрязнение. Это некоторые из тех вещей, которым мы пытаемся противостоять.

 

FT: Каково вам теперь, когда вы не играли вживую почти 15 лет?

ДБ: Странно, я достиг в своей жизни точки, когда я многому научился, многое впитал и получил много всего, и теперь я хочу это отдать, встать на службу того потока, в котором мы живем. Если бы я подошел к этому эгоистически, я бы никогда не вышел на сцену. Я действительно нервный и застенчивый. Я с трудом могу разговаривать с людьми в магазинах, куда уж мне оставаться одному на сцене в Roy­al Fes­ti­val Hall. Но это мой долг.

 

FT: Многие люди описали бы вашу музыку как темную, хотя теперь это уже не совсем так, вы впускаете свет. Это сознательное решение?

ДБ: Ну, это частично возраст, хотя я не подобрел, я становлюсь злее, если надо. Это, как сказал бы Рембо, «оргия чувств», к которой я стремился всегда. Раньше я был гораздо более хаотичен и настроен на самоистязание. Если я вставал, то оставался на ногах в течении 5 дней, если я устраивал живое выступление, оно включало в себя кровавые клизмы и шрамирование.

А потом я понял, что это нормально — заниматься всем этим, но мы хотели делать музыку, которая будет влиять на людей, будет более конструктивной, если угодно, и для меня, и для других. Я буквально разрушал себя, создавая вещи, подобные, например, Love’s Secret Domain (1990) — было очень, очень тяжело делать этот альбом, и в смысле наркотиков, и во всем остальном. Так что мы решили делать музыку более целительную или холистическую, но не в смысле Нью-Эйджа, так как она все еще включает в себя шум и искажение. Но намерение, скрытое за ней — исцеление. Это просто действительно другой подход, но я не могу сказать, что мы подобрели.

Нам нравится думать о том, что мы сейчас делаем, как о «Лунной Музыке». Когда мы жили в Чисвике, на берегу Темзы, мы стали очень озабочены чистотой реки, мы спускались к ней каждый вечер. Поэтому мы решили переехать к морю. Мы стали лунными, включились в лунные фазы. Первая вещь, которую мы сделали, How to Destroy Angels, была заклинанием Марсианской энергии, мужской, гомосексуальной энергии. А люди решили, что она была женоненавистническая, и Rough Trade не хотела ее продавать — буря в стакане. Но сейчас мы в лунной фазе, очень ориентированы на луну.

Арабская культура использует лунный календарь, у них есть лунные буквы и солнечные буквы, и дохристианские кельты также его использовали. Это гораздо более естественно. Моя миссия состоит в том, чтобы вновь вернуть луну в перспективу. Подобно тому, как бог Ра прилетел с Сатурна, мы в данный момент находимся на луне. Возможно однажды мы достигнем Сатурна.

Оригинал – Fortean Times, 2001