«Вечное растворение»: разговор по делу с Coil

От Редакции. 14 лет назад умер Слизи — Питер Кристоферсон, которого мы помним как участника COUM, Throbbing Gristle, Psychic TV, Coil, Soisong, The Threshold HouseBoys Choir, талантливого фотографа-экспериментатора, создателя машин времени, мастера зеркал, мальчишеского фотограф и того еще дикого мальчика; аутсайдера из аутсайдеров и алхимика музыки. Всего шесть лет прошло между его смертью и смертью Бэланса — и вот в честь этой даты мы перевели другое интервью из книги «Everything Keeps Dissolving», данное Эдвину Бринену, впоследствии известному голландскому режиссеру («голландскому Фасбиндеру»), а тогда просто хорошему музыкальному журналисту.

Интервью было взято в 1994 году — со временем Кристоферсон со все большей охотой участвовал в общении с журналистами, хотя в первые годы, видимо, стеснялся, оставляя его полностью Бэлансу. Мы остановили свой выбор именно на этом интервью по одной простой причине: именно в нем Питер Кристоферсон признается, что не верит в смерть. Переживший эпидемию СПИДа и смерть Пазолини, он признается, что смерть — вовсе не обязательно конец, а лишь сдвиг, смена перспективы.

А еще — много рассказывает о «Horse Rotovator» и том как не сразу о СПИДе стало можно говорить и петь, о смерти Пазолини и том, как хотел умереть Дерек Джармен, о преследовании в Англии людей за пирсинг и практику БДСМ… И том, что за предыдущие пару выступлений было ему неудобно.

Что ж, с возрастом это неудобство он явно перерос — что и к лучшему.

fr.Chmn

В детстве я обожал «The Visitors» группы Abba. Холодные звуки синтезатора и параноидальные тексты подготовили меня к столкновению в подростковом возрасте с Coil и Throbbing Gristle. Ровно десять лет спустя на меня повлиял уже «Love’s Secret Domain», и с «темной альтернативы» я перешел на хаус и техно, которые стали для меня источником освобождения. В альбоме было все, что мне нравилось в экспериментальной музыке, но теперь это было разумно дополнено темной клубной атмосферой — скорее Hades, чем Club Tropicana.

В 22 года мне предложили работу в vpro [Vrijzinnig Protestantse Radio Omroep, один из голландских государственных радиоканалов — прим.Редакции]. И первым делом мой босс, Жерар Уолхоф, бывший участник пост-панк арт-группы Minny Pops и автор песен Джима Тирлуэлла, отправил меня в Лондон, взять интервью у Джона и Слизи — первое интервью, которое Coil позволили себе после молчания, длившегося почти три года.

Жерар знал, что я большой их поклонник, а я чертовски нервничал. Мало того, что они были моими подростковыми героями (все странные мальчики-геи тогда увлекались Coil). Но ходили слухи, что они сильно ненавидят прессу.

Но мои опасения оказались необоснованными, Питер и Джон оказались самыми обаятельными мужчинами, каких только можно себе представить, я сразу почувствовал себя как дома. А стоило мне признаться в своей любви к Пазолини и Фасбиндеру и лед был сломан. Они пригласили меня на ужин, и в тот же вечер мы уже слушали только что записанные треки Coil. Я был искренне рад им понравиться.

Мы потом долго еще общались. Прошло много лет, и мы встретились, когда они, ко всеобщему удивлению, вернулись к живым выступлениям. Я записал серию новых интервью с Джоном и Слизи, теперь в основном про Алистера Кроули и «магию». Их живые концерты были организованы по магическим правилам, со специальными благовониями и даже вызыванием Пана.

«Мы хотим вывести людей из нормальной жизни, показать им другую реальность, чтобы у них был выбор, — сказал Джон в одном из интервью. — Мы ни к чему не принуждаем, но мы все предлагаем». Их сила была не в том, что у них был достижимый идеал нужного звучания или уникального стиля, а в том, что они менялись и смотрели вперед. Сегодня же становится понятно, почему они писали «musick» через «k». «Путь к мастерству — это нарушение всех правил», — сказал однажды Кроули, и Coil услышали его чтобы сотворить настоящую магию. Они показали нам альтернативу, предложили ритуал вызова, дали средства справиться со всем этим хаосом. А также дали нам утешение, чувство, что ты не одинок в этом темном, запутанном мире. Проект Coil был неповторимым актом мужества и изобретательности.

Черт, как же их не хватает.

Дождливым майским днем я добрался на метро из Хитроу до Чизвика, унылого западного пригорода Лондона. Трудно поверить, что именно здесь творились причудливые музыкальные упражнения Бэланса и Кристоферсона. У дверей их жуткого особняка меня встречают два рычащих монстра. Это предупреждение. А вот хозяева приветливы — и сразу угощают меня чашкой изысканного кофе.

Я рассказываю джентльменам, что в мае этого года «Horse Rotorvator» был признан одной из самых важных записей всех времен (строго говоря это повод нашей встречи). От имени vpro и Nieuwe Revu кучка критиков составила Топ-100 альбомов всех времен, не без драматизма названный «Записями века». Успех Coil, однако, не простирался дальше 68-й позиции, лишь опередив Арету Франклин, Allman Brothers, Pink Floyd, Steely Dan, Masters Of Reality и Queensryche…

Питер Кристоферсон: «Horse Rotorvator» — очень модный альбом в ретроспективе.

Джон Бэланс: СПИД тогда еще не вошел в моду. Это, конечно, звучит ужасно, но такова была реальность. Некоторым из наших друзей сообщили, что они скоро умрут от СПИДа, но, к нашему удивлению, художественной реакции не последовало. Долгое время я думал, что мы были частью «неправильной», деструктивной сцены. Но стоило начаться настоящему разрушению — и наш образ жизни пошел к черту.

Слизи: Иронично, что спустя почти десять лет после «Horse Rotorvator» такие мега-звезды, как Брюс Спрингстин, наконец-то осмелились петь о СПИДе. Наконец-то он начал существовать для всех, в том числе и для высшего класса. Лицемерно вообще-то: вот Диаманда Галас уже десять лет как об этом спела. И любопытно, что многие музыканты всерьез не интересуются изнаночной стороной жизни. Может быть, именно поэтому альбом «Horse Rotorvator» до сих пор так популярен: мы выражаем наши самые глубокие чувства по отношению к нашим друзьям, нашему поколению. По сей день мы получаем письма от пациентов и тех, кого это коснулось, с благодарностью за альбом.

Бэланс: Он предлагает альтернативу. Не в том смысле, что нужно пить таблетки и мило улыбаться пока не умрешь. А в том, что жертвы должны сами распоряжаться своей жизнью, не позволяя смерти остановить их. В западном обществе почти никто не осмеливается говорить о смерти. В Англии почти невозможно выразить свои чувства в такой сложной ситуации.

Ну и еще всех в «Horse Rotorvator» удивляет мощный и ясный гомоэротический посыл.

Бэланс: Классно, если так, на то и был расчет. Когда я вспоминаю о «Horse Rotorvator», его тексты кажутся почти сюрреалистичными. Это определенно одна из самых странных наших пластинок. На ней мои самые сильные тексты: каннибалистические, почти садо-реалистичные. Откуда пришло такое вдохновение? Я даже не знаю. Кажется, из другого мира.

Слизи: Хм, интересно. Я тоже будто в трансе над этим альбомом работал. Динамично, увлеченно. Может, это в нас высшие силы действовали, а мы работали как приемники. Помню, Марк Алмонд маниакально вел себя, а Билли МакГи, который делал скрипичные аранжировки… Прямо горел там заживо, мы его насильно останавливали. Он выглядел как христианский мученик, растрепанный, худой и истощенный. Мы каждый день проверяли его руки, не сыграл ли он их себе до крови.

Часто жаловались, что пластинка нездоровая. «Horse Rotorvator» — альбом о «чуме», смертельной эпидемии, но также и о потере вообще, о потере всего, за что мы любим жизнь. И, при всем уважении, это определенно нездоровая и депрессивная тема.

Но наш посыл в том, что со смертью можно справиться, что это не обязательно конец. Это сдвиг в вашем сознании, переход в другое измерение. Нина Симон, Джонни Кэш и Леонард Коэн относятся к смерти красиво, поэтично: того же самого мы хотели достичь в «Horse Rotorvator». Мы просто увидели то, на что другие в тот момент не обратили внимания.

Бэланс и Кристоферсон одержимы итальянским писателем и режиссером Пазолини, чей последний шедевр «Сало, или 120 дней Содома» вошел в историю как самый противоречивый фильм всех времен. Пазолини был убит за три недели до премьеры фильма Джузеппе Пелози, более известным как Пино: мужчина-проститутка, живший на улице.

Бэланс: «Сало» —один из лучших фильмов в истории. Я просто не мог принять того, что увидел. Фильм пробуждает в зрителях скрытые страхи. Когда я впервые увидел «Сало», я колебался между тем, чтобы убежать, и чтобы позвонить в полицию. В конце концов просто обнаружил стояк в штанах. Невероятно! Никогда еще ни один фильм не вызывал во мне таких эмоций. Пазолини был невероятно важен. Дерек Джармен находился под его сильным влиянием и перенял многие его идеи: жертвенность, искупление и т.д. Мы были знакомы с Дереком более десяти лет, чем я серьезно горжусь. Хорошо быть художником — столько интересных людей встречаешь.

Слизи: Быть геем — это вообще преимущество! (Смеется) Это делает тебя аутсайдером. То есть ты автоматически оказываешься за пределами мейнстрима, что позволяет тебе видеть и делать то, чего не видят и не делают другие. Чтобы выйти из шкафа приходится бороться с обществом еще сильнее. А уж в Англии, где по-прежнему куча предрассудков!.. Но кому-то, как Пазолини, гомосексуальность пошла на пользу: стала оружием борьбы с консерватизмом.

Бэланс: Это было его очень сильной стороной. Что, конечно, не значит, что геи всегда творческие и честные. Абсолютно нет. Но есть и такие.

Слизи: Убийство Пазолини стало предупреждением для противников власть предержащих архиконсерваторов. Зловещая весть заключается в том, что Пазолини описал свою собственную смерть во многих своих работах. Ходят слухи, что он хотел быть убитым, поэтому существует множество теорий.

Бэланс: Но дело не в том, кто и почему его убил. Мы фокусируемся (в песне «Ostia (The Death Of Pasolini)») на том, что он чувствовал, что это произойдет, что он поэтически предсказал это. В своем дневнике Пазолини писал: «Я буду убит кем-то, кто несет в себе поразительно темное, разрушительное чувство». В книге «Жестокая жизнь» он даже описывает точное место, где это произошло. Дерек тоже носил в себе подобный мрак. Дерек был так тронут Пазолини, что мы за него серьезно беспокоились. После «The Angelic Conversation» он попросил нас написать музыку для фильма ужасов. Он хотел, чтобы его убили во время съемок этого фильма, когда он сидел за своим столом и писал. Возможно, в этом и заключается суть жизни художника. Чертовски трудно отделить реальность от творчества.

У Coil возникли трудности с распространением четвертого альбома, поэтому группа не хочет или не может о нем сказать ничего конкретного. Работа над ним длится уже более двух лет. Очевидно, что в проблемах Coil отчасти виноваты они сами, и британская инди-сцена отвергает группу.

Слизи: Инди-сцена — пасынки крупных компаний. Они ссылают на некий андерграунд, но в гробу видали всяких странных личностей. Классика мира продаж. Нелепо высоко ценить какую-нибудь пластинку только потому, что ее выпустила якобы независимая компания. Все равно что утверждать, что в Перу демократия.

Бэланс: У меня сейчас в плеере новый диск The Orb, выпущенный крупной аудиозаписывающей компанией, Island. Странно даже для них. А теперь скажите мне, является ли The Orb инди-группой или нет…

Слизи: Инди-сцена у больших компаний на коротком поводке. А экспериментальные группы их не интересуют. В Англии Coil никогда не играют. По крайней мере, не на радио, хотя, может, можно услышать в клубах.

Бэланс: Как тогда в Torture Garden [танцевальный БДСМ-клуб в Лондоне — прим. автора]. Мы не узнали свою собственную музыку! Питер спросил у бармена, что играет. Когда тот крикнул Coil, мы убежали! (Смеется) Слава Богу, нас здесь не знают. Странно, в Америке тебя узнает даже портье в отеле, а здесь, в Англии, нас никто не знает.

Слизи: Может, оно и к лучшему. Я чувствую привязанность к идеям этой страны. Англия все так же деспотична, как и века назад. Лицемерие правительства все безумнее и безумнее. Недавно они заявили, что в парламенте можно лгать. Поневоле задаешься вопросом — Господи, да что творится-то?

Три года назад Coil рассказал Opscene об охоте на ведьм, о преследовании в Англии всего, что идет вразрез с викторианскими ценностями. Несколько друзей Бэланса и Кристоферсона были арестованы за БДСМ и пирсинг. Они получили по пять лет тюрьмы.

Слизи: Эти люди совершенно сломлены! Двое из них покончили с собой, еще трое до сих пор сидят. Это было ужасно. Никто не хотел им помогать. Я имею в виду, что вы, по крайней мере, ожидали, что все средства массовой информации будут стоять за них, в конце концов, речь идет о свободе слова, а не о морали. И вот на улице 1994 год — и ничего! Правительству наплевать на то, что люди не хозяева своей сексуальности, а именно этот вопрос стоял на кону в деле о пирсинге. Это было лишь отвлечением от реальных проблем, таких как бедность, нехватка жилья, безработица, плохое медицинское обслуживание. Если можно заставить людей забыть об этих наболевших проблемах, подняв шум вокруг порнофильмов, гомосексуальности, серийных убийц или детей, убивающих других детей… Почему бы и нет? Правительство мотивирует бульварную прессу, поэтому важные вопросы остаются на полке.

Бэланс: А тем временем они подрывают школьную систему, осуждая нравственность шестилетних детей. Англия прогнила. Вот почему я считаю, что европейское единство пошло бы ей только на пользу. Европейцы намного мудрее нас. С английскими страшилками пора заканчивать. Нам давно пора овладеть еще одним языком. У американцев тоже есть свои заблуждения и страхи. У них есть проблемы с мексиканцами, они считают, что чернокожие представляют угрозу, и это все дальше уводит страну от единства. Если есть хоть какой-то шанс на цивилизацию, она должна прийти из Европы.

 

Пара с завистью смотрит на голландскую политику. По крайней мере, когда речь идет о наркополитике.

Бэланс: Во время создания «Horse Rotorvator» мы были в глубокой депрессии… Вещества любви помогли нам выйти из кризиса. У нас случилось эдакое «лето любви», и мы стали экспериментировать со всеми видами препаратов. И вскоре втянулись в ночную жизнь домашних тусовок в атмосфере безумной энергии, которая расплескалась в те дни. Нас интересовали не столько музыка, сколько люди. Тем не менее, на «Love’s Secret Domain» сильно повлиял эйсид-хаус, мрачная атмосфера странных клубов и причудливых ночей. Позже мы сделали ремиксы на «The Snow», чтобы добиться полной интеграции в клубную жизнь.

Мы еще в Throbbing Gristle делали электронную, но не танцевальную музыку. Как и в Coil. В лучшем случае наша музыка на танцевальную похожа. Когда я сейчас переслушиваю классическую хаус-пластинку, скажем, дебют 808 State, она производит тот же эффект, что и шесть лет назад. Пальцы покалывает, тебя будто приподнимает в более высокие измерения. Такую пластинку интересно сделать. Но не что-то вроде «Doop» [голландская группа, которая в марте 1994 года стала №1 в Великобритании — прим. автора].

Бэланс: Запросто. Мы не против быть частью хаус- и техно-сцены, но и не идем на компромисс. Пока нас ни в чем не ограничивают, движ — это прекрасно. Такие люди, как Orbital, Black Dog и Ричард Д. Джеймс, оказались нашими большими поклонниками. Мы очень удивились, потому что мы-то оказались их большими поклонниками.

Выход новой пластинки Coil часто занимает годы. За «Scatology» в течение двух лет последовал «Horse Rotorvator», а вот «Love’s Secret Domain» ждать пришлось пять лет. Новый альбом тоже надо будет ждать годами. Ожидание облегчает серия дисков с оставшимся материалом и музыкой из фильмов. Когда же новый альбом?

Бэланс: Мне нравится такое трехчастное деление из одной рецензии. «Scatology» это рай, «Horse Rotorvator» — это чистилище, а «Love’s Secret Domain» — ад. Только где мы тогда сейчас находимся? Под адом? Я предпочитаю следующее разделение: «Scatology» — это тело, «Horse Rotorvator» — смерть, а «Love’s Secret Domain» — удовольствие. Новый альбом должен быть посвящен насилию и разрушению — идея, которую мы, к сожалению, не до конца проработали. Но я думаю, что было бы здорово больше экспериментировать с агрессивными настроениями и вокалом. Мы одержимы многообразием звуков и тонов, особенно эффектом, которого можно достичь с их помощью.

Такие группы, как Orbital, умеют использовать определенные звуки изобретательно и при этом достигать определенного художественного уровня. Это нас интригует. Во время записи «Love’s Secret Domain» нас обуревало множество идей о том как можно применить вокал. В новом альбоме его не будет, никакой лирики, максимум — немного высоколобой философии. Может, уже и пришло время для нового альбома? Надо только смелости набраться.

Слизи: Мы хотим плотнее заниматься языческими идеями, язычеством. Несмотря на присутствие религиозной атмосферы, «Horse Rotorvator» уже звучит довольно язычески. Язычество очень важно для нас, потому что оно ни на что не претендует, оно чистое. Мы включаем религию и духовность в нашу музыку, ведь это важная часть нашей повседневности. Такая же, как кофе, чай или презервативы. Может быть, это образ мышления хиппи, но для нас это совершенно очевидная вещь.

Бэланс: Ужасно трудно сделать альбом Coil, потому что мы возлагаем на себя большие надежды. Технологии в наши дни настолько развиты… Мы только что сыграли что-то, что, по вашим словам, звучит так, будто прилетело с другой планеты. Вот этого мы и хотели добиться. Вот почему мы никогда не гастролировали, это было технологически трудно. Но вот и эта проблема решена.

Слизи: (возмущенно) Не смей объявить, будто мы после этого в тур отправимся! Мы уже пару гигов устроили, неловко потом было!

На мгновение воцаряется леденящая душу тишина. Но Джон в конце концов успокаивает атмосферу.

Бэланс: Кстати, знаете ли вы, что это наше первое интервью за три года?

Opscene, август/сентябрь 1994 г.
Эдвин Брайенен