Вдохновение Мэнсоном: правда и неврология

Тут же Бэланс упоминает, что они с Psychic TV потолкались локтями над некой «речью Мэнсона». Действительно, есть два очень различных трека, отсылающих к одному историческому событию — огнищенской речи Чарльза Мэнсона (каким бы он ни был человеком, но та его речь вдохновила многих). Ещё до полного размежевания Coil одалживали оборудование Psychic TV для выступлений, и на одном из них записано приложенное исполнение ZOS KIA/Coil трека «Truth». Psychic TV использовало ту же речь Мэнсона видимо для трека «Neurology» 1984 года, и по духу, конечно, первая гораздо ближе.

Интересно, что перевода этой речи в сети не находится. Так что мы перевели выдержки из неё сами.

Почему я должен принять бремя вашей вины за ваши грехи? Я всю жизнь провёл в тюрьме, расплачиваясь по вашим долгам, чтобы вы могли ездить на велосипедах, праздновать день рождения, вот эту вашу жизнь жить. У меня такой не было, знаете ли. Я отправился в пустыню — и мне не позволили даже жить в пустыне, я ни на что не годен, кроме как стать вашим козлом отпущения.

Мной всю жизнь пользовались — выбросили на улицу, ограбили, преследовали, шпыняли, сломали мне ребра. Один и тот же человек вам продаст билет, а мне череп продырявит…

Позор: чтобы добраться до правды, приходится быть пронырой. Правда стала такой грязной, злой, мерзкой вещью. Осуждаемой. Правда теперь в газовой камере. На скотном дворе, скотобойне. В резервациях, на принудительных работах, в мусоровозе. В гетто, в тюрьме. В юной любви. Не на суде, не в конгрессе, где старые судят юных. Что, черт возьми, старик может понимать в юности? Нарисовали на долларе старого Джорджа и втемяшивают: вот твой отец, кланяйся.

Все обезумели. Нельзя уже доказать ничего, что произошло только вчера. Только настоящее реально. Каждый день — новая реальность. Каждая новая реальность — это новый горизонт, совершенно новый опыт жизни. Вчера я получил записку от друга. Он пишет в этой записке, что боится того, что ему, возможно, придется сделать, чтобы спасти свою реальность, как я спасаю свою. И ничего потом не доказать. Нечего доказывать.

Каждый человек судит сам себя. Каждый знает, кто он есть. Ты знаешь, кто ты есть, как я знаю, кто я есть, мы все знаем, кто мы есть. Никто не может судить, только притворяться, что судит и контролирует массы. Нас можно запереть в тюрьмах и клетках, но это ничто. Вы преследуете сами себя. То, что не можете вынести в себе — правду.

…

Я никогда не ходил в школу, поэтому так и не научился хорошо читать и писать. Я так и остался в тюрьме, остался глупым, остался ребёнком. И наблюдал, как вокруг меня взрослеет ваш мир. И теперь я смотрю на то, что вы творите, и не понимаю…

Вы жрете мясо и убиваете что-то, что лучше вас самих. А потом ругаете своих детей, обвиняете их в убийствах. Так вы же их такими и сделали… И вот они пришли за вами с ножами в руках. Ваши собственные дети. Вами наученные, не мной. Я пытался лишь помочь им встать на ноги.

Большинство людей с ранчо, которых вы назвали моей Семьей, это ваши нежеланные дети. Родители выбросили их на улицу, а они не захотели попасть в колонию для несовершеннолетних. Я сделал всё, что смог — привёл их на свою помойку, рассказал им, что нет ничего дурного в любви. Рассказал, что всё, что делается для братьев и сестер с благими намерениями, это благо.

Я наводил порядок в собственном доме. Этим должен был заниматься Никсон, но он предпочел не собирать детей с улиц, а сидеть в Белом Доме и отправлять их во Вьетнам. Не понимаю вас и не хочу. Потому что я-то никого судить не хочу. Я знаю, что могу судить только сам себя… И ещё знаю, что так же ответственнен за вменяемые мне в вину смерти, как вы все ответственны за Вьетнам.

Никого из вас не могу судить… Нет у меня против вас ни свидетельств, ни улик. Но пора вам подумать о себе, осудить ложь, в которой вы живете. Не то чтобы вы мне не нравились, но вам надо услышать вот что: скоро вы поубиваете друг друга, потому что вы безумны. Вы, конечно, считаете безумцем меня… Но немного меня живёт в каждом из вас.

Я рождён тюрьмой. Я рождён вашей системой. Я рождён вами. Я ваше отражение.

Я жрал с ваших помоек, чтобы не вернуться в тюрьму. Носил одежду, которую вы выбросили. Из кожи вон лез, чтобы вписаться в ваш мир, а вы теперь решили убить меня. Да посмотрите на себя! Вы меня убить хотите? Ха! Да я давно мёртв. Всю свою жизнь прожил мертвецом. 23 года жил в могиле, вами выкопанной.

Иногда я думаю о том, чтобы отомстить вам. Прыгнуть на любого из вас и дать себя пристрелить… Вырвать этот микрофон и забить кого-то из вас им до смерти, чтоб мозги по полу. Именно этого вы заслуживаете, именно этого вы заслуживаете.

Если бы я только мог на вас разозлиться, то так бы и поступил… Если в том была бы вина, я бы принял её. Эти дети, всё, что они натворили, они сделали ради своего брата… Я показал им, что ради брата можно пойти на всё — в том числе и отдать жизнь на поле боя. И вот они подняли боевой стяг, выступили и сделали что посчитали нужным, и я не несу за это ответственности. Я никому не указывал…

Эти дети нашли себя. Чтобы они не сделали, это на них. Они перед вами и отчитаются.

Всё из-за вашего страха. Ищете на кого бы свалить свой ужас! Нашли козла отпущения, жрущего из помойки, которого даже в тюрьму посадить брезгуют, который прошёл через ады, которые вы себе представить не можете, и судите.

Решили сломать меня? Никогда! Я сломан уже много лет. Я много лет как мертв.

[…]

Я не чувствую никакой вины. Я всегда говорю: руководствуйся своей любовью, а я буду руководствоваться своей. Моя ли вина, что ваши дети так поступают? Они же ваши. Их была горстка, говорите? Их грядет много, много больше. Они бегут по улицам, и они идут за вами!

Есть, конечно, некоторый вайб койловского Манифеста в этом яростном потоке — впрочем, менее возвышенный.