Превращение Тимоти Лири из учёного в психоделическую звезду

От Редакции. В честь 101-го дня рождения Тимоти Лири публикуем перевод статьи Грега Миллера, посвященной превращению профессора Гарварда в «самого опасного человека в Америке» (до Дэниэла Эллсберга этим титулом Никсон наградил именно Лири). Оригинал статьи был приурочен к окрытию архива психоделического гуру в Нью-Йоркской публичной библиотеке, откуда Миллер почерпнул множество отчетов, фотографий и тащтельных расшифровок ДМТ-сессий (официальных трип-репортов!) К ним он прибавил информацию, полученную от Майкла Горовица, архивиста и библиографа Тимоти Лири с 1970-го года, и Рика Доблина, основателя Междисциплинарной Ассоциации Психоделических Исследований.

Выяснилось, что деятельность Лири носила яркий характер противодействия антипсиходелической пропаганде. А на войне как на войне: имели место и научные ошибки (с натягиванием результатов эксперимента), и неэтичные поступки (Лири замолчал как минимум один случай острой негативной реакции на вещество). Но в целом позиция, согласно которой Лири больше помешал изучению психоделиков, чем помог, признается ошибочной – его вклад в научное изучение веществ называется фундаментальным.

Ну и сам по себе переломный момент ухода из Гарварда явно был захватывающий. Упоминаются фотографии домашних трипов, заполнение университетской анкеты в которой родом занятий Лири указал, что он (капсом!) АНГЕЛ, и в пух и прах разгромленный съемный дом, задокументированный только в подробном счете, выставленном арендодателем.

А отдельным открытием для нас стала некая созданная Лири Машина — The Expe­ri­en­tial Type­writer; эдакое устройство для стенографии трипов. На двух блоках с 12 кнопками под кажду руку человек даже глубоко безъязыкий от психоделии может характеризовать свое состояние по 24 параметрам. На выходе получается эдакая трипограмма. Увы, но в статье не упомянуты ни сами 24 параметра, ни устройство машины – и вот узнать о ней мы теперь очень заинтересованы.

fr.Chmn

Жизнь Тимоти Лири теперь открыта всем желающим. Архивы бывшего гарвардского психолога, который в 1960‑х стал проповедником расширяющих сознание галлюциногенов, обрели новый дом в Нью-Йоркской публичной библиотеке, которая недавно устроила в честь этого вечеринку [статья написана в 2013‑м году – прим.ред.].

Я родился слишком поздно и не успел застать превращение Лири из учёного в звезду контркультуры. Поэтому надеялся, что в архивах смогу найти дух того времени. С надеждой на просвещение я получил приглашение на их открытие.

По меркам Лири вечеринка была пресноватой — люди потягивали вино, какой-то мужчина раздавал павлиньи перья, экран в углу крутил странные закольцованные ролики с видеоиграми, которые Лири помогал разработать в конце жизни (он умер в 1996). Но намёки на более удалое прошлое можно было увидеть в стеклянной витрине с несколькими артефактами. Среди них было и письмо поэта-битника Аллена Гинзберга от 1960 года с просьбой к Лири раздобыть немного мескалина для выдающихся художников, абстрактных  экспрессионистов Уильяма де Кунинга и Франца Клайна.

Серьёзный учёный — или просто любопытный человек — может на месяцы погрузиться в архивы. Но у меня было всего несколько часов, поэтому я решил сосредоточиться на документах Лири, относящихся ко времени его работы в Гарварде в начале 60‑х.

В апреле я побывал на Психоделической Научной конференции и написал статью о недавнем возрождении научных исследований психоделических веществ. Учёные вновь интересуются ими, надеясь глубже изучить человеческое сознание и помочь людям, страдающим от депрессии и тревожности. Лири был в этом пионером, но некоторые современные исследователи винят его в том, что он же всё и испортил. По их словам, выходки Лири спровоцировали ответную реакцию, в результате которой психоделики оказались вне закона, и их серьёзное исследование стало невозможным на десятилетия.

После выхода той статьи я получил несколько писем от сторонников Лири, в том числе от его приёмного сына Зака. Они жаловались, что уже устали слышать эти обвинения в адрес Лири. Я встретился с Заком, и он рассказал, что зарождающееся движение психоделических исследований попало под каток культурных и социальных потрясений того времени, в которых действия какого-то конкретного человека не играли заметной роли. «Чувак, случились долбаные шестидесятые».

Справедливое замечание. Но меня не оставляло любопытство в отношении ранних работ Лири. Он действовал строго в рамках закона? Могу ли я в этих папках отыскать среди графиков и диаграмм марки с кислотой?

Не‑а. Даже просто достать ЛСД в то время было для Лири проблемой, объяснил нам помощник куратора Томас Лэннон, раскладывая документы на огромном деревянном столе в одном из читальных залов библиотеки. В исследованиях в основном использовали псилоцибин, активный компонент галлюциногенных грибов, и иногда ДМТ, мощный быстродействующий галлюциноген, получаемый из растений. (Грейс Слик, вокалистка Jef­fer­son Air­plane, говорила, что с ЛСД тебя будто утягивает через соломинку, а ДМТ будто стреляет тобой из пушки.)

Но мой краткий экскурс в архив открыл интересную эволюцию.

Лэннон выложил стопку мимеографических копий исследовательских предложений, протоколов и данных, собранных Лири и его коллегами в Гарварде. Среди них были детализированные «отчёты о сессиях» испытуемых — и самих исследователей — пережитых под воздействием псилоцибина и ДМТ.

В те дни на факультете психологии Гарварда доминировал бихевиоризм, явно ощущалось незримое присутствие его отца-основателя Б.Ф. Скиннера. Лири не разделял взглядов, согласно которым психологам следует заниматься только наблюдаемым поведением и прекратить попытки изучения мыслей, верований и других внутренних состояний ума.

Диссертация Лири на степень PhD в Калифорнийском университете в Беркли, которую он защитил в 1950 году, и его работа в последующие годы фокусировались на межличностной психологии. В отличие от Скиннера его интерес был сосредоточен на внутренних состояниях людей, а также на взаимодействии экспериментатора и подопытного или терапевта и пациента.

Лири и его коллеги детально записывали свои психоделические сессии, и некоторые записи были тщательно расшифрованы. Лэннон показал мне любопытную и загадочную расшифровку ДМТ-сессии, которая выглядит отрывочной:

Минута 12: Открой глаза, ты в мире, где сознание покинуло робота.

Минута 14: Собирай пластиковых кукол

Минута 16: Пластиковые куклы разлагаются. Волновые вибрации.

В знаменитом Эксперименте в тюрьме Конкорда Лири с коллегами отправлял в псилоцибиновые трипы заключённых, которые должны были вскоре досрочно освободиться, чтобы побудить тех переосмыслить свой образ жизни и стать законопослушными гражданами. Основной целью было сокращение количества рецидивов.

«Лири работал в Гарварде и не хотел ходить в модных костюмчиках и читать лекции детям. Он хотел ходить по тюрьмам и учить людей решать свои проблемы, – рассказал Лэннон. – Это очень благородное научное устремление».

В архиве есть подробные записи тюремного эксперимента — толстые папки на каждого заключённого с личной историей, пачками психологических тестов и результатов профилирования. Есть таблицы с данными и статистикой. С первого взгляда похоже на научный процесс.

Однако другие материалы из того же архива демонстрируют и другую сторону медали. Днём Лири работал серьёзно и по всем правилам, но вечерами эксперименты принимали другой оборот.

Лэннон раскладывает передо мной серию фотографий, сделанных в Кембридже, в арендованном Лири доме. На них изображена молодая женщина явно в трипе.  На некоторых фотографиях она смеётся и упоённо танцует с развевающимися волосами. Ещё на нескольких мужчина гладит её волосы, и, судя по выражению лица, это чрезвычайно интересный для неё опыт. Прям вау. Ещё на нескольких она смотрит вдаль обеспокоенная и, может быть, даже немного напуганная.

Ещё Лэннон показал счёт на компенсацию ущерба, который Лири получил от домовладельца в 1961 году. В нём несколько страниц и можно найти такие пункты как обеденный стол, испещрённый царапинами, «будто кто-то истыкал его вилкой». Есть там сломанные двери, сгоревшие абажуры, коврик, изгаженный собакой, а затем свёрнутый и спрятанный в кладовку, и — наверное, самое понятное — «динамик граммофона — полностью уничтожен».

Видно, как за время работы в Гарварде менялись отчёты Лири о собственных психоделических сессиях. Сначала они подробны и написаны аккуратным почерком; иногда даже набраны на печатной машинке. Но чем дальше, тем меньше они цепляются за действительность. Так, один из отчётов от марта 1963 года, за несколько недель до увольнения из Гарварда, Лири заполнил большими печатными буквами. Вместо возраста в нём вопросительный знак, а в качестве рода деятельности указано «АНГЕЛ».

Вскоре после изгнания из Гарварда Лири устроил исследовательский фонд, названный Международной Федерацией Внутренней Свободы (IFIF). Это было что-то вроде гражданской научной инициативы. В проекте могли участвовать группы от шести до десяти человек, которые должны были принимать расширяющие сознание вещества и сообщать о своих наблюдениях Лири. «В то время Лири всё ещё апеллировал к науке», – комментирует Лэннон.

В марте 1963 года Лири написал Альберту Хофману, швейцарскому химику и «отцу ЛСД», письмо с просьбой выслать ему 100 грамм (сотни тысяч доз) для дальнейших свершений во имя науки. Хофман вежливо отказал.

Я сказал Лэннону, что выглядит все так, будто тогда Лири использовал свою научную репутацию, чтобы получить наркотики. «Не знаю, – ответил он. – Даже если он просто старался достать кислоты, то это было на удивление хорошо организовано».

После Гарварда

Даже после того, как Лири пришлось покинуть Гарвард и перебраться в Миллбрук, местечко на севере штата Нью-Йорк, он продолжал заниматься тщательной фиксацией трипов окружающих и так же подробно записывал результаты.

Совместно с гарвардским медиком и инженером из МТИ он разработал прибор под названием The Expe­ri­en­tial Type­writer – Машинка для фиксации опыта. С её помощью он надеялся обойти препятствие, зачастую встававшее перед исследователями психоделического опыта. Так Лири описывал эту проблему в статье для «Психоделического Обозрения»: «Когда спрашиваешь испытуемого о том, что происходит, он не может ответить. Он непонимающе смотрит на вас или ахает: «Вау!»».

Машинка похожа на старую счётную машину. На ней есть большие кнопки с пометками, фиксирующими такие вещи как телесные ощущения, галлюцинации или чувство входа в пустоту. На выходе получается нечто вроде стенограммы трипа. (Обратите внимание, что на картинке показаны результаты эксперимента, проходившего посреди ночи.)

Что это — научный инструмент или развлечение на вечеринке? Трудно сказать.

По словам Лэннона Лири сам поставил точку в своем разрыве с научным методом – в большом интервью, вышедшем в Плейбое в 1966 году. В нём было сделано несколько скандальных заявлений, в том числе о том, что женщины обычно испытывают несколько сотен оргазмов во время секса под ЛСД.

До того момента, говорит Лэннон, психоделические эксперименты (включая давние традиции индейских и южноамериканских целителей, а также ранние работы Олдоса Хаксли и других предшественников Лири на западе) были сосредоточены в основном на интеллектуальных и духовных аспектах опыта. Люди, принимавшие вещества и получавшие мистический опыт, не выглядели угрозой для общества.

Но люди, употребляющие наркотики и устраивающие оргии, — это совсем другое, по крайней мере, для типичных американцев середины 60‑х годов. Примерно в то же время Лири придумал свою крылатую фразу, «включись, настройся, выпадай»; многие молодые люди так и поступали, отвернувшись от традиционных ценностей традиционных семей и аккуратных лужаек с белыми заборчиками.

Этого хватило, чтобы консерваторы вроде Ричарда Никсона впали в панику. В начале 1970‑х Никсон называл Лири «самым опасным человеком в Америке» (позже он оказал такую же честь Даниэлю Эллсбергу, бывшему военному аналитику, который предал огласке документы Пентагона).

 

Противоречивое наследие

По словам Майкла Горовица, архивиста и библиографа Тимоти Лири с 1970-го года, в Гарварде он занимался передовым исследованиями, особенно смелыми для своего времени.

Горовиц отмечал:

Предыдущие исследования проводились в основном ЦРУ и армией. Они пытались получить психологическое оружие и не слишком заботились о подопытных, которым зачастую вводили дозу без их ведома. Другими исследователями были врачи, которые относились к ЛСД как к наркотику, имитирующему психоз. Испытуемые получали дозу в клиниках, с кучей подключенных приборов.

Лири и коллеги, напротив, были убеждены, что ЛСД и псилоцибин дарят человеку глубокие озарения. Они стремились получить способ использования веществ для укрепления положительного поведения и творческого подхода к решению проблем.

Чтобы получить ещё одну точку зрения на научное наследие Лири, я позвонил Рику Доблину, основателю Междисциплинарной Ассоциации Психоделических Исследований. Он обрисовал мне неоднозначную картину.

Лири и его компаньон Ральф Метцнер утверждали, что псилоцибин вдвое снизил количество рецидивов в Эксперименте в тюрьме Конкорда. Но Доблин в 1998 году опубликовал повторный анализ, который убедительно показывает необоснованность такого вывода.

Лири с коллегами сравнивал уровень рецидивизма среди заключённых, принимавших псилоцибин, и в других группах заключённых той же тюрьмы. Но это сравнение оказалось нечестным. Для псилоцибиновых испытуемых они проверяли уровень рецидивизма в среднем в течение 10 месяцев после освобождения. Для контрольной группы период был 30 месяцев. Когда Доблин повторно проанализировал результаты, использовав одинаковые периоды, эффект пропал.

«Эксперимент был отличный, – утверждает Доблин. – Но с отрадением результатамов были проблемы».

Метцнер признал ошибку и написал письмо в журнал, в котором был опубликован повторный анализ Доблина. «Мы стали жертвами хорошо известного «гало-эффекта», в результате которого исследователи склонны видеть свои результаты в максимально положительном свете».

Ещё одним известным экспериментом, который Лири помогал провести в Гарварде, был так называемый Эксперимент Страстной пятницы, и с ним дела обстоят немногим лучше. В этом исследовании описаны интенсивные духовные переживания студентов-богословов, которые принимали псилоцибин. Основываясь на последующих интервью и анализе методов, Доблин пришел к выводу, что основные выводы из эксперимента подтверждаются. Однако, также он обнаружил, что исследователи обошли стороной сильную реакцию одного из испытуемых, которому пришлось дать успокаивающую дозу торазина.

Умолчать о нежелательном явлении в эксперименте с наркотиками — это совсем не круто. Это вопиющее нарушение исследовательской этики.

Доблин считает, что Лири считал оправданным совершение этих научных грехов, потому что пытался противостоять волне антипсиходелической пропаганды, которая чудовищно преувеличивала риски, связанные с наркотиками, включая не нашедшие никакого подтверждения заявления о том, что стандартные дозы могут вызвать генетические мутации, рождение больных детей и рак.

Всё же, по мнению Доблина, несправедливо обвинять Лири в затишье, которое на несколько десятилетий пришло в психоделические исследования. «Он заслуживает некоторого осуждения, но нужно также признать и фундаментальный вклад в научное изучение психоделиков. Для него он сделал много хорошего».

 

Лири остаётся в памяти

Удивительно, что архивы Лири уцелели в виде нетронутого собрания, особенно, если учесть, что этот человек был в тюрьме или в бегах значительную часть 60‑х и 70‑х. По словам Горовица, его бумаги чудом избежали двух пожаров и путешествовали с места на место в попытках избежать рейдов ФБР. Когда в 1975 году агенты ФБР, переодетые установщиками кабельного телевидения, наконец, конфисковали файлы, Горовиц придумал хитроумную уловку, чтобы избежать обвинений в неисполнении судебных предписаний во время дачи показаний перед коллегией присяжных, которая занималась расследованием побега Лири из тюрьмы в 1970 году.

В конце концов федералы вернули документы, и к 2010 году они оказались в хранилище в Ливерморе, Калифорния.

Уильям Стингон, хранитель рукописей и архивов библиотеки, дважды ездил туда, чтобы просмотреть сотни коробок и решить, стоит ли их приобрести. «Я не так уж много знал про Лири, – сказал он мне. – Моё воспитание было совсем не психоделическим».

Но материал покорил его. «Эти коробки просто лучились огромным количеством энтузиазма, предприимчивости и гуманности. Стало понятно, что архив живой и нужно его заполучить». (Сообщалось, что библиотека заплатила за архивы $900.000; правопреемники Лири пожертвовали библиотеке часть своей выручки на оплату обработки коллекции.)

Архивы Лири теперь присоединились в фондах библиотеки к документам Джорджа Вашингтона, Германа Мелвилла, Трумена Капоте и других литературных и исторических титанов.

Лири, может, и известен больше всего своей ролью в психоделическом движении 60‑х, но в более поздние годы, на заре эпохи Интернета, он был очарован потенциалом технологий в преображении человеческого общения (см. галерею видеоигр и другого программного обеспечения в архивах Лири). Также он заинтересовался темами продления жизни и космической миграции — их он обсуждал в переписке с астрономом Карлом Саганом.

Главное, что хотел донести Лири — и это ещё один из его знаменитых лозунгов — заставить людей думать самостоятельно и ставить под сомнение авторитеты, говорит Денис Берри, попечитель его наследия. И это до сих пор актуально. «Давайте выберемся из колеи, по которой мы бессознательно бредём, начнём думать самостоятельно и жить той жизнью, которой хотим жить».

«Благодаря архиву все мы можем продолжать общаться с Тимоти Лири, получить доступ к его жизни и мыслям, – сказал тусовщикам Стингон на фуршете в честь открытия архива. – В некотором смысле, с этого может начаться посмертная жизнь Тимоти Лири».