Aaos перерожденный, Zos незыблемый, Kia вечный: ведьмаки-последователи Остина Османа Спейра

«Что однажды было свободным, случайным и бесформенным, ищет произвольных законов, заковывается во Время и Пространство с практической целью, которую мы можем лишь предполагать. Цель: осуществить все вероятности в определённых рамках, пока ещё не достигнутых. Они расширяются и высвобождают создающую страсть через необходимость осуществления с помощью сотворения. Как много или как мало того, что возможно, заключено в «мистической» вере в себя, о которой мы знаем лишь как о возможной силе!»
«Логомахия Zos»

 «Знай цель мою: стать чужим себе, врагом правды».
«Анафема Zos»

Имя Остина Османа Спейра неотделимо его философии Zos Kia, оказавшей влияние на становление в двадцатом веке хаосмагии и сатанизма. Интересно, что гораздо менее известен третий компонент этой формулы, Aaos – еще один персонаж Спейра, смертный и перерождающийся мужчина, герой, переживающий философию Zos Kia на своей шкуре и служащий глашатаем выводов её автора. Фактически история Aaos – история мысли самого Спейра.

Возможно, именно Aaos может дать ответы на, казалось бы, риторические вопросы, которыми завершается статья «Выбор колдуна: сексуальная вечность Остина Османа Спейра»:

Какова могла быть смерть того, кто всю жизнь провел на уровень выше того, что смертно? И почему его Искусство все-таки притянуло столько внимания «докучливых призраков»? Возможно ли, чтобы теперь «его» страшная Любовь Себя, его Зловещий Экстаз, были направлены ко всем нам?

Aaos переходил от мира к миру как человек переходит от сна ко сну; он умирал – и не замечал этого, просыпаясь в новом месте чем-то или кем-то иным; Вселенную он мыслил как связный кошмар единого целого, ошибочно разделенного на множество, в том числе множество мужчин и женщин – и всегда предпочитал оставаться мужчиной, в каком бы сне ни просыпался далее.

Однако в каком «параллельном» сне очнулся Спейр нам неведомо. Оказался ли он после смерти в своем neti-neti, «I»-Infinite Space, настолько же близок себе, как и каждому из нас, бодхисаттвой, озаряющим теперь заблудших, ныне самое себя, всем лучшим, что у него было? Или зловещая магия Колдуна, всю жизнь выдавливавшая его отрицанием и избеганием из мира социума, парадоксальным образом сама себя расколдовала, помножив сварливость на затворничество и получив в результате известность и магнетическое притяжение? Или же Aaos продолжил свое путешествие меж нас, быть может, во множестве новых вариантов, быть может, в совершенно иной форме?

Искать ответы на эти вопросы стоит в том, что осталось после Спейра, и в том, что живет, когда тело его уже умерло. Сегодня Остин, отшельник и маргинал, вспоминается чуть ли не чаще, чем Алистер Кроули, его неудавшийся наставник, всю жизнь посвятивший в том числе и сколачиванию собственного оккультного социума с собой, любимым, Зверем 666, в центре Всего. Почему же?

Хотел Спейр того или нет, а он первым прошел по дорожке художника-колдуна, асоциального, но достаточно сильного и самостоятельного, чтобы отвергнуть саму структуру социальных отношений, признать «мораль» поступков не пустым звуком, а ужасным злом; принять общественное порицание как проклятие, лежащее на самом обществе. Его Искусство – сплав магии, визионерства и художественного мастерства – контролировало его выбор, поступки и в конечном счете судьбу.

И Спейр прошел этот путь от начала до конца, придав всему, что его касалось, такую силу, что сегодня его странные идеи фактически стали порталом в необычное пространство, которому за последние годы многие причастились. Пространство, где можно быть Единым Богом-Творцом – и задать себе все эти «риторические вопросы» о судьбе того, кто в него был вхож с юности.

Забавно, что в своих «гримуарах», писаниях, которые Спейр, кажется, создавал сам для себя, он отрицает и проклинает возможность кого-то чему-то учить, куда-то вести, что-то давать (лучше всего это передано в «Анафеме Zos»). И все же после его смерти его «учение» распространяется все шире – ну а его «поток» сегодня подхвачен, вольно или невольно, новыми колдунами-визионерами.

Сегодня, спустя ровно шестьдесят лет с его смерти, мы имеем дело с целым выводком художников-ведьмаков, каждый из которых, может, пока не приближается к тому, кому наследует, на искусствоведческом Олимпе, но сияет собственной Звездой на визионерском небосклоне. Одни наследуют и в стиле, и в магических орудиях и воззрениях. Другие пользуются методами Колдуна, чтобы порождать собственные миры – иногда весьма устрашающие, зачастую не вполне человеческие (атавистические?). Вообще, их можно было бы иногда назвать «откровенно сатанинскими мирами»…

Волей или неволей захваченные таким потоком, они разделяют тёмную Любовь Себя, божественно-сексуальный фундамент самого существования, с тем, кто сформулировал и открыл этот путь, пусть сегодня он и вывернут снаружи-внутрь. И то, что они никогда не назовут *это* Спейром (и не отделят *это* от самих себя!), только утвердит *Его* успех.

Они, воплощенные, знают, что такое Магия. Они знают, как обрести связь с Kia (как бы они это ни называли). Они знают, как использовать эту связь, чтобы превратить собственный визионерский восторг в Искусство. И, конечно, они зачастую пользуются для своих целей хаосмагией, оккультизмом, автоматическим рисованием, сигилами, атавизмами… Как если бы это Aaos просто вспоминал чуть подзабытые старые навыки на новом месте.

Вот несколько примеров. Полностью или отчасти, они принимают дух и поток Спейра, его методы и творческие координаты, не столько «творя искусство», сколько пробуждаясь в новых пространствах снов наяву, приближая их к нашему миру.

Пожалуй, из всех преемников ближе всего к Спейру можно поставить Дэвида Эррериаса (David Herrerias), мексиканского самоучку в живописи, рисовании, оккультизме и алхимии. Сам он считает, что творчество – только часть его работы по общению с высшими сферами бытия, в котором он не только не достиг окончательного успеха, но вообще еще только начинает.

Весьма талантливый, Эррериас – именно последователь, идеологически подкованный, ознакомленный, судя по его картинам, как с учением Спейра, так и с Телемой, обладающий собственным видением, собственным магическим алфавитом, системой сигил. Выверенные каббалистические счисления, оригинальное использование традиционных, казалось бы, образов – его личная вселенная не менее мрачна, чем вселенная Спейра, но грудастых нимф, волосатых пошлых сатиров и косоглазых вампиров заменило возвышенное аллегорическое повествование о Магии.

Эррериас мог бы считаться неизвестным астральным ребенком Кроули и Спейра. Напрямую заимствуя методы Колдуна (взять тот же «Portrait ba Anathema of Zos» – будто это Спейр нарисовал себе наследника!), он ведет речь не о лабиринтах дремучего бессознательного, а о возвышенных сферах, так характерных Зверю 666, – превращая их, правда, все в те же дремучие лабиринты.

Так, например, IAO, божественное имя Солнца («Божественное Имя Тиферет в мире Ацилут» – Red Flame, p. 76), «путь к бесконечному Свету» (Книга Тота, стр. 276), присваивается им картине, в которой признаки божественности (нимбы вокруг голов Матери и Дитя, сидящих на троне между Альфой и Омегой) совмещаются с признаками тленности (их лица – гнилые лица мертвецов). Это блестящая иллюстрация доктрины Кроули, утверждающей именно этой буквенной формулой «своё понимание того факта, что Вселенная совершенна во всем» – и смерть с тлением тому никак не мешают. Выполнена иллюстрация в весьма спейровском ключе…

А вот «Феникс» Эррериаса скорее напоминает химер Спейра. Это жутковатое составное существо с нимбом из Черного Солнца (солнца непреходящего, Вечности), черепом вместо головы (Вечности, которую не затмит смерть), змеиным телом вместо шеи (змей – гностический символ высшего Знания), огромными крыльями (позволяющими подниматься в небо) – в общем, полностью аллегорическое, его можно воспринимать как последовательное изложение формулы Совершенства… Однако это во всем живое, сексуальное, чуть не сходящее с бумаги создание не менее витальное, чем твари Death Posture Спейра или другие его химеры и вампиры.

Ну и, конечно, присутствует у Дэвида целая кипа чисто «спейровских» полотен – с дымными духами, исторгающимися черепами, выныривающими из черных треугольников демонорыбами, распадающимися на огонь и дым демонами с павлиньими перьями и кривыми кинжалами наперевес…

«Прокляты и вы, те, что гонимы ради ​меня​. Ибо слово мое таково: я – лишь условность, злая, извращенная, ни в чем для вас не благо».
«Анафема Zos»

 

А вот прямым антиподом Дэвида среди спейровцев можно назвать Синдре Фосса Сканке (Sindre Foss Skancke), который сам признает влияние Спейра, рассказывает об автоматическом рисунке под его влиянием и использовании магии сигил… Не признай он этого, догадаться было бы ОЧЕНЬ сложно: стиль Синдре невероятно далек от стиля Османа, а несущий его поток настолько бурлящ и своеобразен, что на его волне Сканке и сам мог бы ненароком получить магию сигил оттуда же, откуда и Спейр.

Стоит учесть, что Спейр оказал немалое влияние и на складывающийся еще только в его время современный сатанизм, и, видимо, творчество Сканке – последствие этого влияния. Он вдохновляется варварскими временами, примитивной черной магией, мечтами о ритуальных жертвоприношениях, а рисовать начал, когда сломал ногу, – накачанный морфином, он механически зарисовывал полурелигиозные полусновиденные экстатические видения.

С первого взгляда может показаться, что если бы откровенно безумному первобытному черному колдуну дали возможность самовыражаться на уровне современного сюрреализма (и с истинно сюрреалистическим размахом «встречи на анатомическом столе зонтика и швейной машинки»), то он бы провел то же, что и Сканке: инфернальные видения расширенного, но безвозвратно загрязненного сознания, полные злых духов, магических ситуаций, зияющих врат Вниз…

Нельзя сказать, что сигилы часто встречаются у Сканке (они повсеместны), – зато можно сказать, что все его творчество – это одна огромная (и даже иногда наскучивающая своей монолитностью и однонаправленностью) сигила. Это имя Атавизма, некоего инфернального существа, которое радо было бы повернуть историю вспять и развить из первобытности совсем иную действительность, гораздо глубже, волшебнее и ужаснее, чем наша. Собственно, будь черномагическая составляющая спейровского потока направляющей для нашей истории, – так бы и стало.

В общем, творчество Сканке – настоящая ода атавистическому искусству. Все, что он вещает, – из какого-то параллельного коридора развития человечества.

Но Сканке, как настоящего художника, более интересует не отвлеченность проводимого им мира, а его детали, персонажи, странные истории, которые невозможны у нас, – как и Спейра интересовали сами его видения и химеры, а не их восприятие обществом.

В отличие от картин Эррериаса, трактовать странные сны Сканке невозможно: они самоценны и самоуглубленны, а также и истинно маргинальны. Самозабвенны, словно песня стервятника Kia…

«Есть тип преднамеренного безумия, требующего больше усилий, чем здравомыслие».
«Логомахия Zos»

 

Самопровозглашенный некрореалист Дэвид Ван Гог (David Van Gough) ни про какого Юфита никогда не слышал, однако очарованности некротизмом, судя по его картинам, ему также не занимать; как и очарованности 60-ми годами, хелтер-скелтером, Кроули, Спейром, Блаватской, оккультизмом – и, конечно, смешением магического и живописного Искусства. Гог использует символику ОТО и Золотой Зари вместе с современными символами и самодельными сигилами, чтобы получить весьма оригинальный, но гармоничный результат.

Однако его отличия от Эррериаса значительны. В отличие от прямого последователя Спейра, Ван Гог еще более самостоятелен, зато столкнулся с теми же проблемами взаимопонимания, что и Спейр. Его картины называют (в частности, называл его наставник) «слишком личными», а сам художник утверждает, что у него все равно нет для них никакого другого источника, нежели «личная стратосфера» (personal stratosphere).

Влияние Спейра читается во многих картинах Гога: «Helter Skelter», например, выстроен практически по схеме сигилических плит первого. Вокруг Ока, фигурки Нюит, значка луны завихряются сновиденные образы, перетекающие друг в друга: призрачные девы; черепа, чьи рога вдруг обращаются в змей; сияющий скорпион; внезапный «нисходящий Дух» в виде не голубя, но синицы… Хотя общее значение картины (как, собственно, и плит Спейра) разгадать не получается, некую силу такая картина-узел символов и смыслов обретает: Ван Гог будто говорит в том же синтаксисе, что и Спейр, пусть и произносит собственные фразы со, скорее всего, недоступной, очень личной семантикой.

С другой стороны, есть и весьма прозрачные и однозначные картины – например, «Война» с некой неопознанной сигилой в центре. Вокруг нее – складывающиеся в свастику рвущие друг друга вороны, красный и белый, а из них вырастают руки индийского бога, держащие оружие. Значение «неопознанной сигилы» становится с помощью таких подсказок совершенно ясным – правда, сигила превращается из магического орудия в еще один прием выразительности, в эмблему.

Впрочем, у Дэвида Ван Гога мы найдем огромное количество картин, которые не хранят следа влияния Спейра; в его случае мы можем говорить про большое, совершенно самостоятельное путешествие – и тоже…

Невероятная бразильская художница, рисовальщица и иллюстратор Люсьен «Лупа» («Волчица») Ванцелос  (Luciana «Lupe» Vasconcelos) сочетает в своем творчестве мифические, мистические и оккультные мотивы, да столь умело, будто кто-то дал ей выпить запасенной при его жизни крови Спейра.

Ее картины полны астральных призраков-вампиров, магических ситуаций и мифических существ, овеществившихся сигил-заклинаний и последствий соприкосновений с Неведомым. Больше всего внимания заслуживает обширная галерея женских персонажей — богинь, жриц, божественных полу-чудовищ, — все это живое и будто пульсирующее под взглядом! Не только крепкую преемственность, но и собственную новую жизнь вдыхает эта Lupe в Искусство Старого Короля.

Невозможно в таком материале забыть и о великолепном ведьмаке-хаоте Алогосе, Alogos Dhu’l-qarnen Khidir, писателе, поэте, художнике, магистре «Cultus Sabbati», надзирателе внешней гильдии этого ордена «Общество змеиного креста», известного также как Эндрю Чамбли. Так и не завершивший свою работу над докторской диссертаций по истории религии из-за неожиданной ранней смерти (2004), в некрологе он был назван «эссекским знахарем», но был, конечно, невероятно талантливым ведьмаком-хаотиком.

С одной стороны, он стремился именно «воздеть ведьмовской посох» и всю жизнь занимался развитием «саббатического ремесла». С другой — называл себя преемником традиционной ведовской линии, а допускал, что она свободно меняется «от человека к человеку и от эпохи к эпохе, приспосабливаясь по необходимости или по наитию».

А в его случае это также значило, что он сочетал все, что было изучено и получено, с тем, что возникает из личного озарения, и считал это нормальной живой жизнью традиции. «Эссекский знахарь» призывал овладевать «трансцендентальным» колдовством, получить в практике «Квинтэссенцию, неделимую монаду Магики», носить в сердце «семя первичного Гнозиса». И это с такой-то «еще более черномагический Спейр-ведьмак»-графикой! Chaos as is.

Первая его книга, «Азоэтия», была попыткой создать Истинный Гримуар из-за неудовлетворенности любыми магическими книгами как «лишь завесами». Спустя десятилетие он признавал, что и сама она стала лишь новой завесой. Зато эта «грамматика Высокого Колдовства» создана не для того, чтобы сковать творческую свободу «горящей собственной магией звезды» установками и убеждениями пишущего, «нудными диссертациями насчет пыльных тайн», а чтобы подарить внимательному читателю живые секреты: тайны сновиденного я, руки-это-глаза, самоочарования, создания собственных магических артефактов для работы (включая, например, такие необычные, как Магическое Ложе).

Вторая его книга, сборник поэзии «Кутуб (точка)», — это не гримуар, а нечто противоположное: иллюстрированный сборник сетианской поэзии, галерея 72 мистических прозрений и диалогов с Запредельным. Можно сказать, что она посвящена Тайне Противника на Вечных кривых путях колдовства. Комментарии, прилагающиеся к сборнику и снабженные наравне с отсылками к Изумрудной Скрижали Трисмегиста также стихами удивительного суфийского мистика «вычесывателя сердца» Аль-Халладжа, подробно описывают, как на этих кривых путях странно и упоительно живется. Кроме того, из них становится понятно, что «Кутуб» — это вторая дверь, через которую можно прийти к Квинтэссенции, возможность пройти не магической и эпической тропой (для которой есть «Азоэтия»), а лирической, мистической. Тут же раскрывается значение магического имени Чамбли: a voice unto the Quintessence: the Revelation of the Qutub as both Word and Silence — A-LOGOS.

Meet me at the Altar-table,
Meet me beneath the Black Noon Sun.
Drink from the Cup of Thine own blood,
And seek for That which all Men shun.
At Midnight ‘mid the Field of Corn
The Bull is slain, the Snake is born.
Thy Path — this Moment — hath begun.

Такой великолепный современный художник как Самуэль Арайя (Samuel Araya) вообще начал со Спейра. Он, мол, «заново открыл для себя Остина Османа Спейра» — и это изменило всю его жизнь. «Спейр, его тексты и картины буквально изменили моё мировоззрение. Для меня они стали вызовом к тому, чтобы найти собственное значение для символов и образов. Они также сподвигли меня переоткрыть для себя прерафаэлитов — и вся эта странная археология наложилась на мой интерес к ужасу и разложению. Откуда у меня этот интерес? Боюсь, у меня нет ответа — полагаю, некоторые из нас просто хотят быть прокляты».

В картинах Арайи религиозно-мистическая символика сливается с оригинальными находками художника, в результате чего рождаются новые образы для вечных идей, бессмертных духов и демонов. Мотивы Брейгеля и Доре при этом совмещаются с «Sinister Tarot» Моулта, а вдохновение Самуэль (известный также, как Самаэль) черпает из творчества уже упоминавшегося Спейра, а также Лавкрафта, Томаса Лиготти, Борджеса, Алана Мура, Артура Мейчена и Роберта Чамберса.

Ну и, наверное, лучший художник, работающий в стиле тёмной психоделии, Джесси или же Иессей Пепер (Jesse Peper) появился в поле зрения нашего проекта ещё и одним из первейших (уже в 2012 году). Однако только теперь пришло время взглянуть на его творчество пристально – всё равно отвести взгляд от его волшебных кошмаров нам уже явно не удастся.

Навязчивое, чрезмерно плодовитое воображение вкупе с нескончаемым «внутренним диалогом из ада» – источники вдохновения художника, который учился всю жизнь, начиная со средней школы. Правда, в определённый момент формальное образование он бросил ради собственного пути – ну и естественно, с такими-то дарованиями карьера художника не задалась. Прежде чем начать зарабатывать иллюстрациями и артом, Пепер успел побыть поваром, посудомойкой, барменом – классический путь человека, торящего собственную дорогу сквозь холодный и равнодушный мир.

Ожидаемо: очень уж своеобразны миры Иессея Пепера, миры ранимой, беззащитной искажённости, неуправляемых психоделических трансформаций, психозно-цветастого кошмара, переплетающегося с болезненно реалистичной плотью. Всё, что мы видим на его полотнах, – где-то, где никогда не светило солнце; бесконечные колодцы, лестницы, залы, чьи полы покрыты хитро-простыми геометрическими узорами… Колодцы, из которых приходили ранние кошмары Гигера? Залы, в которых расцветали парадоксальные видения Эшера? Геометрические узоры пола, пленившие на самой глубоководной рыбалке Дэвида Линча?

Не зря творчество Пепера ассоциируется с неуправляемыми, будто имеющими собственную волю явлениями – кошмарами и психозом; не зря многие из его работ – будто зарисовки из зала кривых зеркал или парейдолии лиц в дымных клубах. Кажется, это главный его художественный поиск: ухватить такие образы, какие нельзя специально измыслить – скорее уж они сами за тобой придут. Будто заглянул в чашу оракула или в чёрное зеркало заклинателя духов – и оттуда на тебя глянуло чудо: живое, опасное, равнодушное к твоим о нём ожиданиям – безумное? сексуальное? нелепое? – торжествующее в собственной реальности кошмара.

Мир, вывернувшийся наизнанку, внутреннее сделавший внешним, а внешнее – внутренним (Берроуз был бы доволен таким апокалипсисом!).

…Ну и конечно, кто бы вы думали его любимый художник? Конечно, Остин Осман Спейр. За ним в личном списке любимцев: Розалин Нортон, Суехиро Маруо, Сальвадор Дали, Генри Дарджер (!), Клайв Баркер; ну а о податливости форм он явно немало почерпнул у Пьера Молинье (Pierre Molinier).

«Всякий, кто за мной последует, не от меня – но и не от себя».

«Логомахия Zos»

Судя по ее плодам, сила, которую привел в этот мир Остин Осман Спейр, – это творческий и магический поток, свободное любвеобильное излияние Kia в наш иллюзорный для него мир. Через Спейра оно умножило количество сущностей, но сохранило как минимум часть личности, сквозь которую пришло в этот мир. Был один Колдун – стало много ведьмаков, и только малая часть из них – освещенные здесь художники.

Преломляясь сквозь отлично для нее подходящие личности, эта введенная в мир Спейром сила множит в нашем мире свободную и живую магию, дарует возможности и вдохновение. Эта сила увековечила впустившего ее Спейра, она увековечит тех, сквозь кого пройдет, возьмет от них лучшее и направится к тем, перед кем сможет открыть своим присутствием новые горизонты.

Страшная Любовь Себя, Зловещий Экстаз Остина Османа Спейра сегодня с нами как никогда ранее – и он лишь становится сильнее и ощутимее. Тщеславные, мы спрашивали, не направлен ли он ко всем нам. Но он направляется из нас и становится нами.