История о прощении: 5-й сезон «Фарго»

На излёте осени прошлого года вышел пятый сезон «Фарго», сериала-криминальной драмы и чёрной комедии Ноя Хоула. Хотя мы не писали ни об одном из первых его сезонов, хороших и не очень, именно для пятого решили сделать исключение. Дело в том, что этот сезон посвящён экономике долга, причем не только и не столько долга материального, сколько совсем других его видов: долга крови, долга религиозного, долга клятв, долга перед обществом, а в конце концов — [первородного?] греха как высшей формы долга.

И все персонажи, и вся их динамика, все перипетии сюжета завязаны на долгах. Главная героиня должна сильным мира сего. Антагонист одновременно исполняет своеобразный долг ставленника высших сил, влачит эдакую тяжесть небесного мандата, и испытывает давление более современных форм кредитования. Долг перед обществом исполняют второстепенные персонажи, утопая в долгах материальных, а на самом дне местного мира копошится и вовсе нечто примордиальное, воплощение греха, вечно бормочущее про долги крови и плоти. Это — ситуация в США 2019 года; это — срез отношений человеческого общества на протяжении всей его истории…

Наверное, и этого было бы недостаточно для нашего интереса, если бы эта чёрная комедия не заканчивалась бы абсолютно неожиданным выходом в освобождение — и речь уже совсем не о материальных долгах. Стоящая за сюжетом сериала история очень стара. Но понять её можно и через этот актуальный сюжет, через этих одновременно и зловещих, и впечатляющих, и комичных персонажей.

Грех

По причинам сначала неясным главной героиней сериала является странненькая домохозяйка. Но самые заметные персонажи это, конечно, король и королева сериала, главные, казалось бы, злодеи, но из разных времен. Первый — шериф северной Дакоты и главный местный Белый-Цисгендерный Рой Тилман. Вторая — Лоррейн Лион, бизнес-стерва, миллионерка, глава компании по взысканию задолженностей — и глава своей семьи.

Рой — как уже было сказано, монарх в своём маленьком царстве. Хотя он избран местными жителями, сам считает свою власть данной Богом, много времени проводит в церкви и ни в грош не ставит федеральные и демократические институты. Фбровцев может встретить принимая ванну посреди рабочего дня, на их вопросы куда делось боевое снаряжение на пол-миллиона долларов — пожать плечами, ну а заместителем сделать своего сына. Это естественно: Рой живет в прошлом мира кредитования, больше исполняет долг перед богом и укладом, чем перед избирателями; деньги в его мире берутся не из бюджета, их «Аллах даёт».

И мотивация его оттуда же: с главной героиней его связывают клятвы церковного венчания, которые он понимает именно в разрезе «мне должны/я должен». И это понимание очень подробное: провинившемуся «холопу» Рой простит домашнее насилие, если тот станет вести себя послушно и набожно. Искупление подразумевает и определённые сексуальные практики со стороны жертвы домашней тирании, конечно.

Нужно сказать, Рой ответственно подходит к своей роли праведного христианина. У него есть нелюбимый сын-неудачник — и пока тот не станет совсем бесполезным, Рой будет давать ему шанс за шансом. Если среди его подручных есть чернокожий — он будет к нему относиться как к остальным [холопам], и если он надёжен и беспрекословен, то может стать практически правой рукой Роя. Как говорило одно краснозадое совершенство из книг Берроуза, есть на свете и «порядочные цветные!» И, конечно, никакие федеральные законы не помешают Рою щедро жертвовать оружие своему тестю на нужды «самого боеспособного ополчения» северо-запада, готовясь к местному аналогу «традиционалистской революции».

В общем, Рой кредитуется у традиций и платит по своим счетам как ими заведено. Он не видит и не увидит, почему нехорошо для «исправления» женщин истязать их до полусмерти или преследовать много лет. И не понимает, что заработал своим архаичным поведением такие грехи/долги, которые искупить/отдать, оставаясь «королём» или хотя бы свободным человеком не получится до конца жизни.

Но кто способен с ним потягаться? Разве что Королева Долгов — вторая злодейка, капиталистическая акула и железная леди Лоррейн Лион. Именно на её стороне правда современности — а потому и сила. У неё нет пушек, нет собственного военизированного соединения, но её кредитуют юриспруденция, политтехнологи и сложившаяся система общественных отношений. А потому она может всё и ничего ей за это не будет; будь её воля — стала бы чудовищем похуже Роя. И человеческим обликом она вроде не особо дорожит: снимает всю семью на рождественском фото с автоматами наперевес, с удовольствием унижает банкиров, с кричащим презрением в лоб рассказывает копам о том, что они — её сторожа от отребья.

Но это всё бравада. Хотя зубов у неё больше, чем у шерифа со всей его армией ковбоев, всё-таки в нужные моменты что-то на месте души у неё шевелится. Напоровшись в конфликте с невесткой, о старом замужестве которой никто ничего не знает, на нежданную смертельную угрозу, Лоррейн обещает ей смерть. Однако хватает её только на попытку упечь ту в психбольницу. Получив выговор со стороны высокопрофессиональной полицейской (по совместительству большой должницы!) не давит нахалку левым мизинцем, а предлагает ей трудоустройство и помощь. А уж ознакомившись со всеми избиениями, истязаниями и преследованием невестки встаёт на её сторону и принимает её в семью.

Как и Роя, её окружают вспомогательные персонажи. Её главный рыцарь — адвокат её семьи, преданный Дэниш Грейвз; к сожалению, слишком самонадеянный. Он способен победить Роя по воле хозяйки, но по собственной не может даже пережить встречи с ним тет-а-тет на его территории. Что даже самые грамотные и остроумные политтехнологии, манипуляции и судебные тяжбы могут против сырой военной силы?.. Индира Олмстед, офицер полиции, готовая стать наёмным работником Лион — ведь долг материальный сильнее, чем долг перед обществом, особенно для талантливых, честных… но загнанных в угол.

Там, где Роя «поддерживает» капризный и слабый сынуля, Лоррейн опирается на опытного и преданного юриста. Где у шерифа молчаливый и исполнительный негр — у Лоррейн появляется инициативная и норовистая бывшая полицейская. Семейные и квази-семейные связи старого мира заменяются профессионализмом и искусностью, эффективностью нового — хотя личной, почти родственной связи с этими «ближайшими профи» это не отменяет.

Ну и, конечно, наигранно-слабые мужчины при сильной женщине: муж-мыльный пузырь и играющийся в автосалон сын. Нет никакого «короля долгов» — вся власть у жёнушки; и нет никакого наследника трона. Но, может, будет наследница?

Кроме коллекторов Лоррейн опирается на связи в полиции, налоговой, ФБР, прокуратуре, нанимает охранные агентства или частные клиники — для неё ничего не стоит разорить или исчезнуть человека. Она — чистое воплощение капиталистической логики, в которой долг — и условие жизни, и высший, первородный грех, ну а княгиня грехов — княгиня мира сего.

Парадокс, но всем нам видный: владея материальными долгами людей нередко становишься также и владельцем тех, кто отдаёт свой собственный долг обществу. Может, она не может никому отдавать открытых приказов, но её скрытый контроль безупречен. Она достаточно могущественна, чтобы и Рою свернуть шею — что с удовольствием и совершает; однако ничего не может поделать с Дот.

Кто же Дот в этой истории? Почему она столь сильна, что с ней не справляются короли мира сего? Зачем на самом деле они преследуют её? И почему сама она не царствует, а лепит у себя на кухне какие-то оладьи?

Прежде чем ответить на эти вопросы, заметим, что история о том, как владыка прошлого Бегемот в ковбойской шляпе боролся с федеральным Левиафаном нового мира и был повержен, уже и сама по себе хороша. И тем, что наглядно показывает вечный конфликт — как отживающее, но ещё крепкое, сгнивает с головы. И тем, что демонстрирует расхожую современную ситуацию нежелания отжившего отмирать. И как отражение конкретного столкновения, повторение которого ждёт США в недалёком будущем. Ну и, чего уж там, эта история отлично развлекает — всё-таки «Фарго» не перестаёт быть прекрасной чёрной комедией, а его персонажи — и живыми, выпуклыми образами, а не возвышенными «типами», и выразителями идей — не лишёнными временами внутренней силы, а иногда и настоящего величия. Но и одновременно карикатурами сами на себя: смешными, мрачными, жалкими…

Прощение

Однако за этой историей также лежит притча, эдакая кода, завершающая сюжет и выводящая его на более абстрактный уровень повествования. Увидеть и понять её помогают некоторые отсылки, а также названия серий.

Первая серия называется «The Tragedy of the Commons» —  «трагедия общин», так называется конфликт индивидуальных и общественных интересов, например, за общинное поле или общую нефть. В сериале общим ресурсом является Дот, принадлежащая сразу двум полюсам силы, двум семьям и двум мужьям. Что в ней за «ресурс» такой будет открыто только в конце, но уже в первой серии видно, что не принадлежит она ни тирану Рою, ни злобной Лоррейн — и не хочет ни быть традиционной женой, ни акулой капитализма, а хочет испечь свои бисквики.

Другое значимое название у третьей серии — «Insolubilia» или «неразрешимость» иногда называли парадокс лжеца, высказывание, которое само себе противоречит. Это реальное положение Дот: какую бы сторону она ни выбрала, она лжёт. Если признает, что была мужем Роя, то это не перечеркнёт то, что сейчас она принадлежит семье Лорейн. А если попытается забыть старое — ну, Рой уже объявил на неё охоту; старое актуально, хотя не может отменить новое.

Ещё одна подсказка — в названии пятой серии, «Тигрица». Это отсылка к рассказу Франка Стоктона «Леди или тигр?», в котором заключенному предлагался выбор из двух абсолютно одинаковых дверей, за одной из которых скрывалась женщина, а за другой — тигр, смерть. Дот — и то, и другое. «Она, оказывается, не леди, а тигр!» — обиженно восклицает Оле Мунк, странный наёмник Роя, который должен был украсть Дот, но потерпел фиаско. Восклицает так, как будто доверился — и был обманут; странное заявление для похитителя, готового расстрелять офицера полиции на месте!

Однако оно обретает смысл, если привлечь сюда другую связанную с тюрьмой дилемму, дилемму заключенного. Согласно ей рациональные люди не всегда будут сотрудничать друг с другом. Даже если это в их интересах, всегда есть страх быть преданным. Мунк привык жить именно в таком мире — его всегда предают, а он всегда наказывает за это. Ведь каждый участник дилеммы заключённого может наказать другого.

Все перипетии конфликта приводят героев в девятую серию, называющуюся «Бесполезная рука». Значение этого названия озвучивает сам Оле: «когда человек одной рукой даёт, а другой тут же забирает, он нарушает соглашение. Его нужно проучить. Ворующая рука отсекается и вручается ему… всё та же, но теперь бесполезная».

Похоже, это ключ к сюжету, к конфликту и даже к самому этому персонажу. Вечная чехарда долгов и грехов не закончится никогда. Лоррейн может принять Дот, но менее Левиафаном от этого не станет. Однажды ведь и «Рои» пришли к рычагам контроля, однажды и Лоррейн от этих рычагов кто-то уберёт, отсечёт её руку. Снова и снова должникам-ворам будут отсекать руки — без конца.

Этот Оле Мунк — он и сам как отсечённая рука. Сначала он кажется чуть ли не случайным персонажем — наёмником, добавленным как бы в продолжение галереи харизматичных нелюдей из сериала «Фарго». Неуязвимый, непобедимый в бою, нелюдимый, с явными проблемами в социализации, поведением напоминающий призрака или нежить, с дебильной причёской в стиле «я — Антон Чигур из «Старикам тут не место»». Мунк — не талантливый наёмник-маньяк, не лунатик-язычник, не помешенный на долгах и их возвращении «коллектор по призванию».

На самом деле он — человек-долг, воплощение греха и воздаяния. Да, он — бессмертный наёмник, взыскивающий долги, но стал он таким почти случайно: принял однажды на себя грехи какого-то высокопоставленного человека несколько веков назад и с тех пор так и бродил по земле. Он сам — отсечённая рука, и умереть не может потому, что не живёт.

Это практически фольклорный персонаж, соприкасающийся со всеми остальными героями сериала именно с мифологической стороны. Для Дот — он призрак прошлого, узы оставленных клятв. Для Роя и его сына — воздаяние за неоплаченный долг крови. Для случайной старушки — сам по себе заведшийся у неё дома призрак-защитник, правда, ни от чего не способный защитить, только покарать зло постфактум. А сам для себя… Загадка без ответа, бесконечная череда возвращённых долгов, отрезанных рук. Чего он хочет? Только однажды ему зададут этот вопрос. И он ответит неожиданно тонким голоском: «Оладушек!»

Для зрителя же его магические ритуалы, языческое бормотание, жизнь нежити и поведение злого духа делает Оле и символической фигурой, через которую продолжится или завершится вечный круговорот зла, и… дьяволом. Ведь кто собирает грехи людские чтобы обвинять их души? Кого в конце своего пути видят даже коронованные грешники/должники? Конечно, Сатану/коллектора, по крайней мере в логике мира долгов.

И после того как дурной цикл, казалось бы, продолжился, Оле заявился и к Дот. Ведь она повредила его плоти ещё в первой серии — и теперь должна вернуть взятое (фактически, он пришёл отрезать от главной героини кусок мяса). И тут вся его мертвечинная логика рушится.

Дот принимает его в семью, делает его частью жизни за пределами логики кредитования. Все вместе они готовят всё те же оладьи, «Бисквик», Дот даже показывает мертвецу, как замешивать тесто. Садясь вместе за стол узники дилеммы заключенного абсолютно друг другу доверяют — настолько, что старый мертвец пересказывает всю историю своей унылой безразмерной жизни и скитаний. И причащается пищи, приготовленной «с радостью и любовью», выходит за рамки логики долга и воздаяния, получает прощение. Мёртвый — обретает жизнь.

Это притча о спасении. О чём-то несбыточном и всем нам необходимом, желанном. Невероятно близком и недостижимо далёком — как, казалось бы, столь простое и одновременно невозможное безусловное доверие между всеми людьми. Как поворот с привычного маршрута недостижим для казалось бы неудержимо несущегося локомотива, ведь едет он только по рельсам. Это притча о чуде — о прощении долгов. Всех — от долга крови и золота до первородного греха.

Притча в очень христианском стиле, легко читаемая, скажем, в логике «Слова о законе и благодати»: грех и долг, мол, в теории преодолеваем существованием в законе, легитимирующем этот грех и долг, но жители этого закона чаще им оправдываются, а не спасаются, склонны к делам тьмы и отрицанию благодати — что, собственно, и правда видно и в Рое, и в Лоррейн. А спасаются любовью, благодатью — безусловной, носителем которой в сериале является Дот, а непосредственным воплощением — «оладушки», которых так просил Мунк.

Притча слегка гностическая, в стиле Оригена, утверждавшего, что спасётся и Дьявол, в стиле идеи апокатастасиса. Мифологическая ситуация причащения язычника к благодати через преломление хлеба. Но… ни одного Иисуса или креста за пределами роевской церквушки.

Так кто же после всего этого Дот? Пожалуй, пришить её к какой-то конкретной мифологической фигуре невозможно. Это не «Христос в юбке», хотя и способна наготовить бисквиков безусловной любви, не Богородица, не Родина-Мать, не «Свобода, озаряющая мир». Пожалуй, стоит обратиться с этим вопросом к любимой нами оптике Даниила Андреева, который считал, что у каждого народа есть особый дух — своя собственная коллективная душа именно женской природы, объединяющая этот народ в единое целое и дающая силы продолжать.

Дот — душа Америки. Вышедшая из-под руки домашнего тирана, но с любовью обнимающая новую недобрую капиталистическую мачеху. Способная хитроумно убить врага и свободно обращающаяся с автоматической винтовкой, но без вопросов привечающая проклятых изгнанников со всего света. Стряпающая на своей кухоньке искупающие грехи бисквики и собирающая деньги на книжки для библиотеки. Очень домашняя, любящая жена и мать, желающая мира в своём доме — и тигрица, готовая убить за то, чего достигла, хранящая очень недобрые секреты о своём прошлом. И убивающая — Бегемотов, тиранов, случайных боевиков… И, немного истекая кровью после боя, замешивающая на ночной кухне оладушки. Как и положено в «Фарго» — и эталон, и карикатура.

Вся же оптика долгов — долгов крови, веры, золота, профессионализма и преданности, — и иерархия должников оказывается лишь интересной историей, её историей, обрамляющей путь к её пониманию. И к понимаю искупления, без которого история утопнет в грязи и крови.