«23 разреза для Уильяма Берроуза»: первая и вторая главы

От Редакции. Сегодня у нас удивительный день — впервые мы публикуем перевод книги с польского языка. Работая над прошлой статьей «Вирусные топологии и нарезки Уильяма Берроуза» мы обнаружили там ссылки на работу Рафала Ксенжика «23 разреза для Уильяма Берроуза» (Księżyk, 23 cięcia dla Williama S. Burroughsa). Выяснилось, что ее пока никто не перевел не то что на русский, но даже на английский (или же не выложил в сеть), так что мы решили взять ее в работу и нашли волонтера, который помог нам с новым для нас языком — конфидента, музыканта и мага Ладо. 

«23 разреза…» кажутся своеобразным приношением Берроузу: приношением признания и понимания. Это внимательное, и вдумчивое, и по-своему эмпатическое исследование жизни и творчества Инспектора Ли с одной стороны как почвы для Мифологии Сверхновой, но с другой и как предтечи исчерпывающего видения информационной эпохи задолго до ее начала. Рафала одинаково интересуют мелкие, но влиятельные биографические подробности и детали жизни Берроуза, книги, которые он читал, люди, с которыми он общался, впечатление, которое он производил, даже то, чем остались известны его родственники. История некоторых, напоминающая прозу самого Билла, оказалась для Редакции любопытным сюрпризом, так что книга будет интересна как тем, кто много читал Берроуза, так и тем, кто просто знаком с его творчеством.

Ксенжик пытается объять жизнь и замыслы Берроуза как целое, как проявленное в творческих и личных исканиях понимание действительности — и, судя по первым двум главам, это получается у него хорошо и в цепляющей литературной форме. Берроуз в его представлении виден одновременно и с точки зрения высокой культуры как люциферианский мятежник, дошедший до разрыва со всем, что его породило, и в восприятии обывателей в качестве «пидора, джанки, убийцы сожительницы», и в своем собственном искании: свободного и собранного «ассасина» на вражеской территории в поиске мутации, которая позволит освободиться от ловушки — собственного биологического вида.

fr.Chmn

Я увидел ужасающую метафору человеческого бессилия в спасении мира с помощью культуры.
Юрий Андрухович, «Перверсия»

Всё есть иллюзии, только одни работают, а другие нет.
Уильям С. Берроуз

Каково это — жить, оглядываясь?

«По-моему, оглядываться вполне естественно», — говорит главный герой «Джанки» Ли. Но так ли это? И как глядит оглядывающийся? Славой Жижек и Паскаль Киньяр дали собственные определения взгляду искоса, и теперь это сложный вопрос. Попробуем сопоставить факты. Каково это — оглядываться? Оглянуться — не просто взглянуть назад. В этом действии есть что-то скрытое и сдержанное, что не позволяет полностью развернуться. Ты находишься в состоянии неусыпного и всё время рассеянного внимания: ты смотришь одновременно вперед, в сторону и назад, но не концентрируешься ни на одном из этих направлений. Однако ты уверен, что охватываешь вниманием и контролируешь значительный объем пространства. Не далекий горизонт, а твои собственные плечи задают точку отсчета, ты будто становишься ближе даже к дороге, по которой шагаешь.

Искоса смотрит человек, за которым наблюдают: преступник или заговорщик, параноик или наркоман. Кто чувствует, что его контролируют, но в то же время сам пытается овладеть ситуацией. Для Уильяма С. Берроуза такой взгляд был естественным. Если искать наиболее значимый импульс, задающий направление его поведению, творчеству и экспериментам, то окажется, что это был контроль.

Этот парень просто выпал: сначала из веривших в американскую мечту, а затем и из атомной цивилизации. Пидор, наркоман, убийца сожительницы, он утверждал, что никогда не верил ни в какую религию и систему, социальную или экономическую. Он ставил под сомнение не только государство, нацию и семью, но и самого человека как вид, который считал биологической ловушкой. Единственное решение — мутировать!

Берроуз искал освобождения словно очередной люциферианский мятежник западной культуры. Но по итогу порвал с ней и продемонстрировал шокирующую перспективу: постметафизическую и постгуманистическую. Это конец света, как говаривал Сан Ра, и Билл начинает искать выход из эсхатологической ситуации со всей изобретательностью первопроходца с пограничья. Бриколер, роющийся в руинах павшей цивилизации с лишь ему свойственными наивностью, дальновидностью и внимательностью к деталям.

Он вел себя жестко и холодно. Аристократически держался в стороне, храня каменную, лишенную эмоций мину. Люди, встретившие его впервые, удивлялись: Уильям напоминал им скорее банкира или дипломата. Говорил звучно, но бесстрастно и тихо, гнусаво, с утонченным акцентом Среднего Запада. Невозможно было услышать, как он на что-то надеется, в чем-то сомневается. Слова его всегда были выдержаны и точны, он всегда носил шляпу, серый костюм-тройку, всегда был при галстуке. Не бросающийся в глаза, серьезный и вызывающий уважение: такой образ создал себе Берроуз. Он источал такую строгость, от которой любой хотел собраться. Это была бодлеровская строгость точно подобранного галстука, строгость денди — но Берроуз сочетал ее с раскованностью хипстера, белого негра [здесь и далее отсылка к эссе «Белый негр: поверхностные размышления о хипстере» Нормана Мейлера, которое «принято считать основополагающим манифестом хипстеризма» — прим.Ред].

Некоторое время назад ко мне пришёл молодой человек и сказал, что сходит с ума, – пишет Берроуз в скетче «Оно принадлежит огурцам». — Ему казалось, что уличные вывески, случайно услышанные разговоры и радиопередачи каким-то образом обращаются к нему. Я сказал: конечно, так и есть! Ведь именно ты их видишь и слышишь.

Когда мы приходим к Берроузу за уроком, он говорит прямо и сухо: «Здесь и сейчас невозможно уйти от жестокой игры хаоса и контроля, однако существуют методы борьбы с ними.

Он изобретал эксцентричные и экспериментальные решения: процедуры, позволяющие изменить свою личность, сновиденные импровизации, коллажи из слов, звуков и изображений, воображаемые путешествия во времени и пространстве, магические инвокации. Он компилировал маргинальные или даже запретные идеи Альфреда Коржибского, Вильгельма Райха, саентологического учения и Константина Раудиве чтобы получить странный, отдающий конспирологией опыт. Из него Берроуз создал собственную мифологию космической эпохи. Миф Сверхновой.

Проза Берроуза звучит голосами своих персонажей: наркоманов, сумасшедших врачей, офицеров-психопатов, работающих сразу на много сторон секретных агентов, космических полицейских снов и разносящих вирусы космогангстеров. Он предсказывает мир смешения культур и рас, окруженный всемогущими манипулятивными средствами массовой информации и глобальными корпорациями, постоянно совершенствующими свои механизмы контроля. При этом Уильям даёт инструкции по выживанию человеку, упустившему контроль. Все это сделало Берроуза одним из самых важных мыслителей информационной эпохи задолго до ее начала.

Миф Сверхновой — это хаотичный каталог полезных техник, собранный из несовместимых фрагментов. Он отображает выход из-под контроля, рассматриваемый одновременно в космическом измерении и на молекулярном уровне. Выражаясь языком Делёза: в своей параноидальной склонности Билл искал «линию ускользания», создавая свою собственную кочевую машину войны. Именно Жиль Делёз утверждал, что Берроуз меняет точку зрения автора и авторитета на точку зрения контролируемого и управляемого.

Вот таково это — жить, оглядываясь. Это тактика. Подвергнуть сомнению привычные роли и устоявшиеся идеологии, познать мир через призму соотношения разных сил. И всегда начинать с установления фактов. Однажды ученики спросили Берроуза: что будет после смерти? «Откуда ты знаешь, что ты еще не умер?» — ответил он. И в этом и был весь Билл.

Хипстерская жизнь за плинтусом

«Когда грабишь алконавта прямо в вагоне, – объяснял Рой, – подстраивайся под ритм движения поезда. Хорошо подстроишься – все пройдет гладко, даже если ханурик очнется».

На сленге это называлось «обработкой покойника» или «работой в долине». По сути — грабеж заснувших пьяниц в вагонах или на вокзалах Нью-Йорка. В 40-х годах, когда Биллу позарез были нужны деньги на наркотики, он отправлялся в такие поездки, что потом описал в своей первой книге «Джанки», опубликованной в 1953 году. Одно из самых подлых занятий в воровском ремесле, но именно оно помогло ему научиться практическому чувству ритма — базовому навыку в искусстве хипстерской жизни.

Первый шаг Берроуза, благодаря которому он отличился как личность, ставит его в положение белого негра. Он отказался от своего (среднего) класса, стал аутсайдером и пристрастился к проклятому наркотическому экстазу. Со смертельной решимостью он намеревался пробудить остроту ума психопата, перестроить свою нервную систему и уйти от прошлого и будущего. Об этом писал Норман Мейлер в знаменитом манифесте «Белый негр», представляя хипстера как белого афроамериканца. Берроуз метался из крайности в крайность, пытаясь мутировать.

«Американская мечта — это деньги, а не свобода», — поставил диагноз Билл. Он не понаслышке знал, о чем говорил. По его оценке семья Берроузов потеряла состояние в тридцать миллионов долларов. Он признавал, что, будь у него такие деньги, он бы, вероятно, никогда не стал писателем.

Этот капитал был нажит дедом по отцовской линии, Уильямом Берроузом Первым, образцовым янки, который всего добился сам. Он начинал свою карьеру как банковский служащий, затем изобрел счетную машину и организовал компанию по ее производству. Семья преждевременно скончавшегося Уильяма, к сожалению, продала акции компании Burroughs Adding Machine Company, которая в 1953 году превратилась в Burroughs Corporation. Как себя чувствовал Билл в мире, где существует корпорация с его именем?

«Джанки» он опубликовал под фамилией своей матери, как Уильям Ли. Лора Ли была одной из двенадцати детей набожного методистского пастора с Юга, претендовавшего на родство со знаменитым генералом Конфедерации. Одним из её родственников был Айви Ли, прославившийся за разработку принципов профессии «связи с общественностью».

Его история будто сошла со страниц прозы Берроуза или Томаса Пинчона. Он прославился своей работой на Рокфеллеров: изображал безжалостных капиталистических акул альтруистами. Затем его нанял немецкий концерн IG Farben, и тот начал популяризовать Третий рейх в США. Билл вспоминал, что работой Айви стало убеждать деловые круги, что Гитлер на самом хороший парень.

Отец Билла, Мортимер, владел стекольным заводом, складом древесины и компанией по ландшафтному дизайну. Еще он торговал антиквариатом, а в старости, после переезда во Флориду, управлял сувенирным магазином. Целеустремленный бизнесмен Мортимер и полная мистического вдохновения и отвращения к своему телу Лора ладили друг с другом, но в доме царила эмоциональная недоступность.

Билл родился в 1914 году и воспитывался в лучшем районе Сент-Луиса. Он запомнил конные экипажи, несколько слуг и охоту на уток. Хотя к обедневшей семье окружающие относились сдержанно, Берроузы стремились влиться в высшее общество и старались поддерживать свой статус. Что касается денег, то в «Интервью» Берроуз сравнивал их с героином: «Деньги — как джанк. Доза, от которой вставило в понедельник, в пятницу уже не действует. (…) Деньги — это говно. Чем же питается денежная машина, что она превращает в дерьмо — в деньги? Молодостью, непосредственностью, жизнью, красотой, но главное — творческим духом. Она глотает качество, испражняясь количеством» (пер. Нияз Наилевич Абдуллин).

Дом своего детства он вспоминал как отрезанный от жизни бункер. Отмычкой от замка его дверей стала автобиография вора и наркомана Джека Блэка с красноречивым названием: «Ты не сможешь победить». Благодаря ей четырнадцатилетний Билл почувствовал вкус жизни на окраине, законов выживания в гетто. Может, Берроуз и начал с идеализации такого образа жизни, но вскоре испытал на себе самые жестокие его проявления.

Герберт Ханке, подлинный хипстер, познакомил Берроуза с этим миром и оставил после себя воспоминания, книгу «Виновен во всем». Она пропитана тоннами печали и отверженности подобного образа жизни. И все же Билл считал реальность насилия, преступности и наркотиков более живой, чем его собственное окружение.

На пике зависимости от опиатов Берроуз писал Аллену Гинзбергу из Танжера, что в Соединенных Штатах ему не хватает воздуха, особенно в пригородах. «”Палм-Бич” — настоящий фильм ужасов. Никаких трущоб, никакой грязи, никакой бедности», — вспоминал он свой короткий рождественский визит к родителям во Флориду. После поездки в Копенгаген он охарактеризовал Данию как Свободную Землю, страну процветания, где во всеобъемлющей уступчивости есть угроза подавления личности. «Я за ликвидацию всего глупого среднего класса», — говорил он в интервью 1960-х годов. «Они мертвы. Они — ходячие магнитофоны. И я не имею в виду уничтожение человеческих существ, мы должны избавиться от ходячих магнитофонов». Он считал, что в системе по-настоящему живы только те, кому пришлось бороться, чтобы выжить.

Таким был Ханке. Будучи на год младше Билла, он ушел из дома в возрасте двенадцати лет и жил в дороге, занимаясь мелкими кражами, проституцией и торговлей наркотиками. Он был гомосексуалистом и наркоманом. В 1940-е годы он оказался в Нью-Йорке, где его и поймал Берроуз. Ханке стал вдохновением будущих пророков поколения битников. И Билл ценил его за байки из преступного мира и как проводника в его глубины. Он покупал у Ханке опиаты, помогал их распространять, хранил украденные вещи и участвовал в его аферах.

А Ханке активно использовал доверие, которое внушали манеры и внешний вид Билла. Однажды он ограбил магазин одежды, чтобы Берроуз очаровал жену врача подарками, элегантными платьями. Благодаря такой работе в паре они получили кучу рецептов на морфий. За десять долларов Ханке дал интервью для доклада доктора Кинси. Главным шоком этого новаторского исследования сексуальности стало открытие: во всем американском обществе больше всего наслаждаются сексом уголовники. Когда в 1949 году на след банды хипстеров вышла полиция, студенту-Гинзбергу удалось улизнуть от ареста под залог, симулируя психическое заболевание. А Ханке отправился в тюрьму на пять лет — не в первый и не в последний раз. Неудивительно, что под конец жизни он стал любимцем богемы и жил в основном на подачки от нее, а дожил он до восьмидесяти одного года. Арендную плату за его комнату в отеле «Челси» платили музыканты группы Grateful Dead.

Хипстерскую погоню за энергией Берроуз реализовывал также и способами, неизвестными на улице. Например, сидел в ящике, сбитом из дерева и покрытом куском жести — в оргонной камере, которая должна была приумножать его жизненную силу. Эта конструкция была изобретением эксцентричного учёного и провидца Вильгельма Райха, труды которого Билл изучал на рубеже 1940-х и 1950-х годов.

Теории Райха об оргазме как регуляторе энергии тела дали о себе знать и в Мифе Сверхновой. Немецкий еврей, родившийся в Австро-Венгерской империи, начал свою карьеру одним из любимых учеников Зигмунда Фрейда. Однако идея совмещения терапии с массажем стоила Райху исключения из психоаналитических кругов. А книги, исследующие связь между сексуальными блоками и авторитарными идеологиями, вынудили его бежать из нацистской Германии. В то же время он был исключен и из коммунистической партии.

В 1933 году он оказался в Дании, затем перебрался в Норвегию, а с 1939 года жил в США, где сосредоточился на исследованиях оргонной энергии. Именно так он назвал биологическое излучение, присутствующее в каждой частице живой материи, фундаментальную жизненную силу, подобную ци и пране восточных традиций. Оргонный аккумулятор использовался для получения этой силы из атмосферы. Райх также создал «укротители облаков», предназначенные для улучшения потока оргона в природе. Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств (FDA) запретило ему распространять оргонные аккумуляторы. История эта закончилась тем, что Райха посадили за решетку за неуважение к суду.

Он умер в тюрьме в 1957 году. Прерывание исследований, изъятие архивов и снятие с продаж изобретений Райха вызывали у Билла подозрения, что правительство может захотеть использовать его исследования по смертельному оргонному излучению (DOR), то есть выбросу радиоактивно загрязненного оргона, которое могло работать как оружие массового поражения. Прочитав книги Райха, Берроуз научился сам собирать аккумуляторы и во время своих путешествий в 1950-х годах устанавливал их везде, где жил.

Билл постоянно искал острых ощущений и риска, чтобы вынырнуть из рутины повседневной жизни. Юношеская жажда побега от реальности в его случае оказалась путешествием к ее травматической сути, встречей с хаосом. Однажды во время разговора с Джоном Джорно он заявил, что величайшая награда, которую можно получить в западной культуре, — это свобода от страха. «Итак, есть два пути, — ответил Джорно. — Стань миллионером или торчком». Билл ответил: «Никто не охвачен страхом больше, чем героиновый наркоман. Он же боится больше не получить джанка».