Как тибетские тульпы паранормализуют популярное, или Что общего между следующим Далай-ламой, «Секретными материалами» и теорией аффектов

От редакции. В первый летний день публикуем перевод замечательной статьи антрополога-тибетолога Бена Иоффе, в которой автор на примере продолжающего набирать популярность феномена тульповодства размышляет о взаимопроникновении и взаимовоспроизведении традиционных духовных практик и современной поп-магики.

Текст прекрасен тем, что доступным языком освещает широкий спектр явлений – от сущности ваджраянских йидамов и нюансов следующего перевоплощения Далай-ламы до некоторых принципов магии хаоса и анализа эпизодов «Секретных материалов» и «Времени приключений», посвящённых мыслеформам – хорошим, плохим, злым. Забавно переводить текст, где автор не устаёт жаловаться на скоротечность предмета своих изысканий, спустя три года после оригинальной публикации – однако он явно не утратил актуальности. (За единственным исключением: в 2017 г. тульпы, как известно, засветились ещё и в «Твин Пиксе»! К чести автора, о них он также не преминул написать в чудесном тексте о зловещих тибетских дугпах, Дион Форчун, блаватскизме и визиях Кеннета нашего Гранта, заодно раскрыв тему культурной апроприации, о которой в сегодняшнем материале тактично умалчивает.) И всё это – в контексте непростых вопросов о секуляризации сакрального, «музее магии» и переносе эзотерического знания в повседневность, о сути понятия «оккультура»: поп-культура служит стимулом для изучения традиционных оккультных практик – а результаты этих экспериментов становятся медиафеноменами и даже медиавирусами. И пример тульп как такой вирусной темы более чем уместен.

Иоффе рассуждает о том, что всё усложняющаяся медиасфера и информационные технологии создают мир, осмыслить который в рамках индивидуальной метамодели становится всё сложнее – но при этом каждый получает потенциал для собственного миротворения. В таком мире магическая практика (не всегда под своим именем) становится жизненно необходимым аспектом повседневности и предметом вполне светских дискуссий. Тульпа из мистического сериала – медийный образ, получивший власть над человеком. Тульповод из реального мира – человек, получивший власть над медийным образом. Он будто стремится создать управляемого рукотворного духа, пока дух сам не вышел из инфосферы ему навстречу и не сожрал его, как киношная тульпа своего создателя.

Перевод: Алиса Апрельская

Оригинальная статья опубликована 13 февраля 2016 г. на Sav­age Minds

Хотите знать, какая самая новая и странная субкультура в интернете? Согласно журналу Vice – видимо, тульповоды.

Тульповоды (tul­pa­mancers) – это люди, которые с помощью длительных сеансов концентрации и визуализации порождают особых воображаемых друзей, которых они называют тульпами. Тульпы считаются отдельными разумными существами, обладающими собственной личностью, наклонностями и (относительной) самостоятельностью. Люди проводят многие часы, чтобы посредством разнообразных активных и пассивных процессов, известных как форсинг, закрепить образ своего творения и сделать его чем-то большим, нежели заурядный внутренний голос. (Активный форсинг подразумевает сосредоточение исключительно на облике и чертах тульпы, а пассивный – это когда тульповод изыскивает способы включить тульпу в свой обычный распорядок дня, например так называемые монологи (nar­rat­ing), где тульповод болтает со своим созданием или читает ему вслух.) Тульповоды встречаются с тульпами в воображаемой обстановке, которую называют вондерленд – пространство грёз и мыслеобразов, где есть простор для полноценного общения и где тульпа может проводить время, когда бездействует. Они также работают над наложением (impo­si­tion) – учатся видеть, слышать и осязать тульпу в «реальном мире» – и могут заниматься вселением тульпы в тело (pos­ses­sion) или даже свитчингом, когда тульпа перехватывает тело носителя, а тот временно занимает её место в вондерленде.

Если вы впервые слышите об этом явлении, вам, наверное, интересно, откуда оно пошло. Обманчиво простой ответ: из Тибета. Тульпа (sprul pa, སྤྲུལ་པ) – это тибетское слово, означающее «явление» (ema­na­tion), «наваждение» или «магическое видение», и практики современных тульповодов предположительно основаны на эзотерических обрядах тибетских мистиков, которые якобы уже много веков порождают разумные психические сущности посредством медитации. Вот только это неправда. Ну, или не совсем правда.

Ещё до возникновения сетевых сообществ тульповодов (и безотносительно своего тибетского наименования) понятие тульпы как полусамостоятельной сущности, созданной посредством сосредоточения на ней мыслей или веры одним или многими людьми, было распространено в западных эзотерических и парапсихологических кругах. Западные оккультисты унаследовали своё понимание тульп от ранних нетибетских толкователей тибетского буддизма, таких как французская исследовательница Александра Давид-Неэль (1868–1969) и американец Уолтер Эванс-Вентц (1878–1965). Во время пребывания в Тибете Давид-Неэль попробовала создать тульпу в виде «жизнерадостного монаха». Её рассказ о том, как это «мысленное творение» впоследствии наблюдали другие люди, принимая его за настоящего человека, и как оно становилось всё более зловещим, своевольным и неуправляемым, в конце концов вынудив её развоплотить его, определил дальнейшее развитие представлений о тульпах. В свою очередь, как прекрасно описано в недавней статье Наташи Майклз и Джозефа Лейкока, представления Давид-Неэль и Эванс-Вентца о тибетских тульпах были сильно окрашены теософскими воззрениями на возможности и опасности «мыслеформ» и «духов стихий». Эти идеи ходили в Европе и Америке задолго до того, как Давид-Неэль или Эванс-Вентц приехали в Гималаи учиться у тибетцев. Следовательно, как и пишут Майклз и Лейкок (и при этом вторят моим размышлениям о тибетских инопланетянах и тибетских же поющих чашах), современный взгляд на тульп – порождение сложного культурного диалога и перекрёстного опыления между Востоком и Западом. Можно сказать, что он имеет больше отношения к теософии, чем к тибетскому буддизму.

Понятие тульпы продолжало развиваться и распространяться, пока не ушло далеко за пределы прямой связи с культурными, общественными или языковыми особенностями Тибета. А в последние два десятилетия идея тульп, покинув западную эзотерику и парапсихологию, прибыла в сетевые форумы и мировую поп-культуру. Тульпы упоминаются в таких сверхпопулярных сериалах, как «Секретные материалы» и «Сверхъестественное», на протяжении уже 7 лет. В октябре 2013 г. антрополог Таня Люрман написала о тульповодах в авторской колонке для New York Times. Здесь тульповоды сравниваются с евангельскими христианами, которые занимаются каторжным когнитивно-эмоциональным трудом, чтобы переживать присутствие Бога как часть бытовой чувственной реальности. Она утверждает: опыт тульповодов доказывает заявления антропологов и эволюционных психологов о том, что «идея некоего невидимого действующего лица является основополагающей для нашей психики». Я приступил к написанию данного текста где-то на прошлой неделе, обнаружив, что мультсериал «Время приключений» всего месяц назад посвятил понятию тульп целый эпизод. Как человек, много лет изучавший и практиковавший западные магические традиции, я был уже знаком с темой тульп и с интересом следил за изображением этих сущностей в популярной культуре. Но просмотр этого эпизода «Времени приключений» – сам факт, что такое оккультное понятие, как тульпы, появилось в одном из крупнейших телевизионных «детских» мультиков (и это после нашествия сетевых тульповодов), – перегрел мой воспалённый мозг антрополога.

С самого выхода статьи Нэйтана Томпсона в Vice в 2014 г. учёные, приверженцы тибетского буддизма, западные оккультисты и тульповоды спорят, в какой же степени тульпы тибетские или не тибетские. Я решил, что пора собраться с мыслями и высказать что-то хотя бы условно осмысленное о популяризации понятия тульпы. Что надо написать обзор, очертить для читателей ход «диалога Востока с Западом о тульпах» и попробовать сказать на эту тему что-то новое и интересное, насколько позволит мой уникальный набор специальных знаний.

А потом, прямо в этот понедельник 8 февраля, вышел новый эпизод 10-го сезона перезапущенных «Секретных материалов», и, в общем, он меня опередил.

Эпизод ссылается на те самые материалы, с которыми я работал для этого текста. На фоне жалоб на относительную (не)доступность академических трудов и невыносимо медленную публикацию антрополог, конечно, рад любой возможности почувствовать себя злободневным и актуальным. Последний эпизод «Секретных материалов» более чем обеспечил мне такую возможность. Я не только мог поздравить себя с тем, что попал в яблочко, – эпизод ещё и подтвердил многие мысли, которые я уже записал. Ведь тульпы не просто стали вирусной темой: как я постараюсь показать и обосновать, они стали воплощением как фантазий, так и страхов по поводу вирусности как таковой, по поводу массового культурного производства и потребления в цифровую эпоху. Всё было совсем иначе, когда тульпа впервые засветилась как «чудовище недели» в одном из эпизодов «Секретных материалов» за 1999 г.

Как антрополог, исследующий и современные тибетские сообщества, и современную западную эзотерику, я, естественно, испытываю искушение влиться в дискуссию со своими пятью копейками насчёт того, что же такое тульпа «на самом деле». Однако вместо того, чтобы сосредоточиться только на различиях между видами тульп, мне бы хотелось порассуждать и о том, что у них общего. В последнем эпизоде «Секретных материалов» агент Фокс Малдер оспаривает своё собственное высказывание о тибетских тульпах из раннего эпизода франшизы. Новый эпизод (я расскажу о нём подробнее ниже) подтверждает мои подозрения – как тибетские, так и нетибетские тульпы дают богатый материал для размышления на ряд тем: популяризация и секуляризация эзотерического знания, вездесущие СМИ и коллективные аффекты, надзор над воображением и «воображаемым».

Так если тульпы, по сути, не тибетские, что такое тибетская тульпа? Надо отдать должное Давид-Неэль: пусть её изложение своеобразно, разнородно и не вполне достоверно, однако она не только описала собственный опыт работы с тульпой, но и оговорила многие оттенки более широкого употребления понятия тульпы в Тибете. Хотя в тибетском тантрическом буддизме отсутствует ясное руководство по «проявлению тульпы», всё же имеется множество продвинутых медитативных практик, связанных с интенсивным сосредоточением на воображаемых сущностях и их визуализацией. «Йога сновидений», входящая в шесть дхарм Наропы, в частности, включает обучение намеренному созданию психических форм в состоянии осознанного сна. А на этапе так называемого «зарождения» или «создания» (bskyed rim) тибетской тантрической йоги медитирующий должен воображать, призывать, а затем «оживлять» разнообразных йидамов (yid dam) – «привязанных к разуму» медитативных божеств – с тем чтобы приблизиться к ним, испытать их присутствие и добиться их благословения. Соответственно, и от тибетских буддистов, и от западных оккультистов можно услышать, что йидамы лучше соответствуют представлению западных эзотериков и тульповодов о разумных психических сущностях, нежели само тибетское понятие sprul pa.

Один комментатор посвящённой тульпам ленты Red­dit, представившийся как давний приверженец тибетского буддизма, приветствует деятельность тульповодов и говорит, что все их практики «очень хорошо согласуются с этапами духовного “развития” в тибетском буддизме». Согласно этому пользователю, «тульпа – верное описание таких деймонов» (т. е. йидамов). А другой пользователь, по имени Kalagni, практикующий как западную церемониальную магию, так и тибетский буддизм, высказывается скорее в раздражённом тоне и повторяет опасения Майклз и Лейкока по поводу заданного Давид-Неэль представления о тульпах. Пост в блоге Kalagni под названием «Тульпа: не то, чем вам кажется», гласит: «тульпы постоянно применяются в Ваджраяне (т. е. тибетском тантрическом буддизме), хотя само слово почти не используется». Здесь тульпы приравниваются к dam tshig sems dpa’ («олицетворению тантрического обета») – воображаемой, внутренней форме тантрического медитативного божества, в которую приглашается ye shes sems dpa’ («олицетворение осознания») – собственно само божество.

Несмотря на такие сравнения, использование тульп тульповодами в качестве друзей, спутников, собеседников и инструментов для психотерапии не имеет практически ничего общего с особенностями йидамов и их сложной ролью в тибетской культуре и в сотериологии тантрического буддизма. В большинстве своём сетевые тульповоды – не тибетцы, не обращены в тибетскую религию и необязательно осведомлены или даже просто заинтересованы в Тибете и его культурных обрядах. Невзирая и на это, и на заявление нетибетского блогера Kalagni, что тибетское слово sprul pa, дескать, не используется и неизвестно в Тибете, на самом деле понятие sprul pa играет ключевую роль в одном из важнейших и неоднозначнейших вопросов, стоящих сегодня перед тибетцами и в самом Тибете, и за его пределами, – а именно, в вопросе о преемнике текущего Далай-ламы.

Тибетское слово sprul pa, как правило, обозначает явление или магическую проекцию, посылаемую буддой, бодхисатвой, богом, полубогом, демоном или выдающимся йогом для выполнения конкретной посреднической функции. Понятие sprul pa тесно связано с термином tulku (sprul sku), если не тождественно ему. Словом sprul sku (типичное для Тибета сокращение от sprul pa’i sku gzugs – «явленное тело») называют переродившихся лам, например Далай-ламу. Считается, что высшие ламы и выдающиеся йоги, такие как Далай-лама, способны сознательно решить, когда они умрут и как предпримут (если предпримут) перерождение, чтобы помочь другим существам. (Текущий Далай-лама – не только реинкарнация Далай-ламы XIII, но и sprul pa Ченрезига – бодхисатвы Сострадания и будды, который, согласно священным текстам, стал прародителем тибетского народа посредством другого своего явленного тела, в облике кроткой обезьяны. Подробнее об этой истории – в моём раннем посте.)

Слово sprul sku изначально появилось как тибетский перевод санскритского слова nir­manakaya, связанного с буддистской доктриной sku gsum – трёх тел Будды, или трёх измерений сущего. Такая буддистская «Троица» объясняла воплощение Будды в (на вид) тленном теле, в рамках истории человечества. Она обосновывала взаимосвязь исторического Будды с запредельной вневременной природой действительности и просветлённого ума, а также с плеядой внеисторических или межисторических «небесных» будд и бодхисатв, которые столь важны в махаянском буддизме. Явления и явленные тела – это инструмент сострадательной воли высших существ. Посредством проявления высшая сила устанавливает благодатный канал связи, по которому общается и помогает существу, иначе расположенному в сознании. При этом не только просветлённые, но и такие мирские, неосознавшиеся сущности, как горные божества или даже влиятельные человеческие политики, могут посылать sprul pa или сами являться sprul pa. (В список политических деятелей, признанных тульпами будд и бодхисатв, входят, по различным утверждениям, цари древнего Тибета, Билл Клинтон и королева Виктория.)

В 2011 г., попутно с передачей политической власти демократически избранному премьер-министру в изгнании, Далай-лама выпустил официальное заявление, где подчеркнул, что китайское правительство не имеет законного права вмешиваться в выбор его преемника. Глава Тибета уже намекал, что, с учётом текущего политического климата в оккупированном коммунистическим Китаем Тибете, а также предыдущих попыток Китая переманить переродившегося ламу на свою сторону или назначить вместо него собственного кандидата, он сам, скорее всего, переродится не на территории Китая. В 2011 г. он также заявил, что его преемник, весьма вероятно, придёт посредством проявления (т. е. sprul pa), а значит, будет опознан ещё до его смерти. Чтобы прояснить разницу, Далай-лама процитировал великого тибетского учёного XIX в. Джамьянга Кхьенце Вангпо:

Как говорил Джамьянг Кхьенце Вангпо: «[Реинкарнация ламы] происходит, когда он перерождается после развоплощения телесного облика/расположения предшественника; явление ─ это когда новые проявления возникают без развоплощения их текущего носителя».

འཇམ་དབྱངས་མཁྱེན་བརྩེ་དབང་པོས། སྐུ་ཡི་བཀོད་པ་སྔ་མ་བསྡུས་ནས་ཕྱི་མ་བཟུང་བར་སྐྱེ་བ་དང། སྤྲུལ་གཞི་མ་བསྡུས་པར་སྤྲུལ་པ་གཞན་དག་སྟོན་པ་སྤྲུལ་པ་ཞེས་བཞེད། ཅེས་གསུངས།

Итак, следующий Далай-лама, вероятно, будет опознан до ухода из жизни текущего, причём взрослым, а не ребёнком. Такой стратегический ход предотвратил бы нестабильный период междувластия, когда преемник взрослеет, и ещё сильнее ограничил бы вмешательство китайского правительства в процесс передачи звания. Далай-лама также решил вернуться к вопросу о будущем своего наследия (перерождаться ли ему и если да, то как), когда ему исполнится 90 лет, и «обсудить его с великими ламами (различных) линий передачи дхармы и с тибетским народом». Таким образом, Далай-лама не только извлёк стратегическую и политическую выгоду из созидательного напряжения вокруг запутанных и многогранных взаимоотношений между проявлениями и явленными телами – он также допустил, что традиционно эзотерическая, тайная работа искусных йогов, обученных сознательному переходу между телами (‘phở ba), будет открыта для обсуждения более широкой и относительно демократической публике.

Называть это секуляризацией процессов перерождения/проявления было бы недальновидно. Сам Далай-лама подчеркнул, что перерождение – в первую очередь религиозный вопрос. Его будущий референдум и рядом не стоит с той секуляризацией перерождений, которая произошла в Китае, где Коммунистическая партия с 2007 г. требует от лам получать бюрократическое разрешение на реинкарнацию, а недавно завела сетевую базу подлинных (разумеется, утверждённых государством) «живых будд» в рамках упорядочивания и «защиты» целостности национальной веры. Искать преемника Далай-ламы всё же в первую очередь будет группа избранных духовных детективов – тибетских лам, божеств и прорицателей. Тем не менее заявления Далай-ламы – как минимум, кивок в сторону обнажения и обнародования эзотерического обряда проявления, традиционно подразумевающего личную внутреннюю работу йога-переселенца.

Тульповоды популяризуют и секуляризуют эзотерическое в несколько ином смысле. Хотя они признают раскол между метафизическим и нейропсихологическим обоснованием тульп, большая часть тульповодских дискуссий имеет явно светский оттенок. Их подход, бесспорно, многое унаследовал от западной эзотерики, в частности маги(к)и хаоса (см. здесь, например). (В отличие от тульповодов, подход западных магов к созданию «искусственных духов» часто, хотя и не всегда, подразумевал использование половых жидкостей и оргазма в рамках сексуальной магии.) Благодаря агностически-экспериментальным воззрениям на сверхъестественные сущности, наукообразной концепции магии, распространению эзотерических знаний в интернете и работе с «выдуманными» богами и духами, хаоситы сумели выйти за пределы методологии и религиозно-моральной нагрузки традиционных магических систем. Казалось бы, такой «постмодернистский» оккультизм задаёт прецедент для тульповодов – и всё же последние редко приписывают себе какие-то особенные эзотерические знания или возможности. Как Давид-Неэль методом проб и ошибок создавала своего франкенштейна в облике брата Тука, так и нынешние тульповоды экспериментируют с любыми техниками концентрации и визуализации, которые им удалось освоить. Иначе, говорят они, ничего не выйдет: залог успеха – упорные усилия и вера в возможность зарождения нового сознания, а не преданность конкретному подходу. Итак, тульповод, не являясь приверженцем какого бы то ни было духовного течения и не будучи посвящён в какую бы то ни было эзотерическую традицию, добровольно подвергает себя сопряжённой с ними психической аскезе. Более того, в то время как в магических ритуалах тульпы (точнее, так называемые сервиторы, мыслеформы, психогоны и т. д.) создаются для выполнения конкретной магической задачи (а тибетские буддисты визуализируют йидамов в рамках конкретной религиозной практики), тульповоды всячески подчёркивают отличие своих спутников-тульп от «тупых обезличенных рабов-сервиторов». Большинство признаются, что создали тульпу из любопытства и одиночества или чтобы подарить более полноценную жизнь вымышленному персонажу личного творческого проекта.

В противоположность этой картине сосредоточенного мысленного и эмоционального труда, в поп-культуре тульпы часто изображаются непрошеными и неуправляемыми. Киношная тульпа черпает силу из коллективных мышления и веры. Она появляется неожиданно, как-то слишком легко, и несёт ужас, а то и смерть. В 1999 г. вышел эпизод «Секретных материалов», в жанре «чудовище недели» («Аркадия», сезон 6, эпизод 15), где агенты ФБР Малдер и Скалли обнаруживают, что глава роскошного калифорнийского планового городка с помощью тибетской магии создал тульпу, чтобы запугивать, а потом и убивать жителей, не подчиняющихся его всеохватному своду правил. Здесь метко воплощена мысль Кэтлин Стюарт о «неудавшемся чуде» американских пригородов: тульпа временно принимает материальный облик условно человекоподобного воплощения грязи и газонов своего замкнутого городка, убивает своего создателя и вслед за этим погибает сама. В одном из эпизодов «Сверхъестественного» («Адский дом», сезон 1, эпизод 17) пользователи интернета, прочитавшие на некоем сайте историю техасского дома с привидениями, силой своей воли дают жизнь призраку из выдуманной легенды. И призрак начинает действительно убивать людей в этом доме. В другом эпизоде («Тонкий человек», сезон 9, эпизод 15) главные герои сериала – охотники на демонов братья Дин и Сэм – расследуют серию убийств, якобы совершённых «Тонким человеком» – ещё одним персонажем сетевой городской легенды. Братья подозревают, что его оживили посредством сосредоточенной веры. В конце они обнаруживают, что убийства совершали обычные люди под личиной Тонкого человека, чтобы укрепить веру в его существование.

Создатели Тонкого человека (Thin­man) из «Сверхъестественного» и его сетевые поклонники вдохновлялись Тощим человеком (Slen­der­man). Это страшилка-мем из «настоящего» интернета, миф о которой теперь оброс множеством подробностей благодаря фанфикшну, веб-сериалам, онлайн-играм и другим произведениям, а впервые появился (и произвёл фурор) в треде на Some­thing Awful в 2009 г. Цифровой фольклор, среди прочих теорий, предполагает, что это высокое существо без лица – на самом деле тульпа, созданная коллективной верой. Странным и пугающим образом эпизод «Сверхъестественного» о Тонком человеке предвосхитил реальное происшествие, связанное с Тощим человеком. 31 марта 2014 г., через 2,5 месяца после выхода серии, две 12-летних девочки из Вакеши, Висконсин, попытались зарезать свою 12-летнюю одноклассницу и принести её в жертву Тощему человеку. Девочки, которые прочитали о Тощем человеке на сайте со страшными историями Creepypasta.com, заявили, что надеялись не только впечатлить Тощего человека и заслужить звание его посланниц, но и убедить скептиков в реальности этого существа. Это покушение вызвало шквал дискуссий о влиянии интернета и поп-культуры на детскую психику. Отставной агент ФБР Джон Эгельхоф, например, высказал мнение, что интернет превратился в «чёрную дыру» пагубных веяний, и призвал родителей лучше отслеживать и контролировать, какие сайты посещают их дети.

Современные описания тульп вдохновлены обширным хранилищем идей и образов, связанных с человеческим сознанием, творчеством и сверхъестественными явлениями. Они парят в серой зоне между фантазией и реальностью, легендами и фактами, юношескими и взрослыми влечениями, сокровенными личными переживаниями и массовой культурой. Получив широкую известность, тульпы одновременно воплотили в себе загадки и опасности общеизвестности как таковой – коллективной веры, массового внимания и виртуальных сред. Перефразируя старую антропологическую поговорку, «тульпы хороши, чтобы думать, – но нехорошо думать о них слишком много». Как отмечают Майклз и Лейкок, тульповодское мировоззрение «паранормализует» культурные объяснения сверхъестественного. В противоположность поиску оправданий живучести того или иного суеверия, магией становится добровольная вера в сверхъестественное явление сама по себе. Тульпы дают «ответ» на загадку рекурсивности действительности и представлений о ней, самообусловленности культурных веяний (культура порождает мысль порождает культуру?) и в то же время нависают неловким вопросительным знаком над и без того трепещущей гранью между внутренним и внешним, собой и другими.

Тульпы любого рода наводят на размышления об информационных средах, заразительных эмоциях и воображении. С одной стороны – Коммунистическая партия Китая, стремящаяся распоряжаться ходом «иллюзорных» явленных воплощений – иллюзорных и в смысле «вообще-то неправда, но в культуре – да» (т. е. в официальном атеистическом представлении), и в смысле «магически наведённого недолговечного образа» (т. е. в буддистском понимании). С другой – родители и законодатели, обеспокоенные передачей понятий и образов с компьютерных экранов через детские умы в материальный мир. И те и другие пытаются надзирать над воображаемым, упорядочивать, направлять и сдерживать коллективный аффект с присущей ему властью. Как недавно показал Уильям Маццарелла, классическая антропологическая точка зрения на магию особенно хорошо применима к рассуждениям о СМИ и цензуре (собственно, родство между явленными телами, новыми технологиями и магией заложено в самом слове sprul: близкий к нему корень ‘phrul входит в тибетские слова, связанные со сверхъестественным, с магией, с фокусами, с машинами и технологией). Определением, которое Маццарелла даёт для «маны массовой общественности», мог бы гордиться любой чародей: «…сущностное созвучие, стратегически направленное посредством намагниченного объекта, который может быть или не быть человеком и впоследствии стать или не стать фетишем – то есть олицетворением притягательного источника этого созвучия. Его субстрат – наше коллективное хранилище подражаний, осадок, въевшийся не только в словесное изложение, обычно понимаемое под “культурной дискуссией”, но и в выстроенную вокруг нас обстановку и в наш материальный облик, в осязаемую историю нашего чувственного восприятия, в обычаи всеобщего телесного воплощения».

Тульпы, очевидно, причастны к этим процессам. Беспокойство о надзоре над воображаемым, о цензуре и насилии, страхи и фантазии о том, как частное становится общественным, о том, что на нас взирают и влияют призрачные тени, созданные по нашему образу и подобию, о тёмных уголках киберпространства, – всё это рифмуется с идеями Маццареллы о мане массовой общественности как о чём-то «экстимном» в лакановском смысле. «Другой – это нечто чуждое мне, хотя оно же – в моей сердцевине», – говорит нам этот французский психоаналитик. Это напряжение ощутимо как для тибетцев, сонастраивающих своё видение индивидуального существования-в-мире с явленным телом перерождённого ламы и по совместительству национального героя, так и для тульповодов, чьи мысленные спутники чрезвычайно близки им и нуждаются в постоянных вливаниях внимания и заботы, но в то же время обитают за пределами их мира, в виртуальных пространствах воображения и информационных сред.

Значит, тульповоды, «Секретные материалы» и «Время приключений» секуляризовали эзотерическое? Не совсем. По наблюдению социолога Кристофера Патриджа из Ланкастерского университета, общедоступность магии и оккультизма подразумевает сакрализацию современного, возвращение волшебства в быт, наряду с секуляризацией освящённых веками эзотерических традиций. Как недавно подчеркнул Патридж, начиная с 1960‑х мы видим в общемировом масштабе, что оккультное перестаёт быть скрытым, а значение знаний для «избранных» или «посвящённых» смещается. Патридж говорит: «(мировое) сообщество наблюдает слияние секуляризации и сакрализации, а в центре этого явления – обманчиво мощное (понятие) “оккультуры”». В понимании Патриджа «оккультура» – это некоторая среда, где получают зарождение, хождение и влияние идеи, связанные с оккультным, эзотерическим и конспиративным. Сегодня поп-культура служит и средством, и местом для оккультурных дискуссий.

С отходом от организованной религиозности и традиционных властных режимов, в постиндустриальной, изобильной, полной информации обстановке место религии занимает духовность. Это не значит, что современное общество менее религиозно (как предсказывал Вебер), просто сегодня священное иначе понимается и иначе претворяется в жизнь. Те слои населения, которым интересно тульповодство, уже не полагаются на организованную религию, а вместо этого всё больше вкладываются в личные переживания и полномочия. Современный человек гонится за просвещением, за самоактуализацией, преображением, осознанием, и, хотя его подгоняет интерес к запредельному, здесь также играют роль неолиберальные формы переживания эмоций и производства. Это обращение к самости и её сакрализация зиждутся на постиндустриальных ценностях: у людей появились время, деньги и средства для сосредоточения на самоисследовании и выстраивании новых представлений о себе. Востребованность тульп служит примером довода Патриджа о том, что оккультура – бытовое, каждодневное явление. Хотя широкая публика (или, если на то пошло, сами тульповоды) необязательно доверяет заявлениям оккультистов по поводу тульп, они способствуют новым закономерностям мышления и поведения. Ранее, в тексте о тибетских поющих чашах, я сравнивал стремительный диалог между популярным и эзотерическим с «перекликающимися петлями обратной связи». Потребители оккультуры открывают для себя всё более сокровенные эзотерические сведения (так как теперь они общедоступны), самостоятельно углубляются в тему, а затем переносят свои новые знания обратно в область популярного. В 1990‑х сериал «Баффи – истребительница вампиров» перенёс на экран (и показал как норму жизни) современное ведьмовство. Подростки, воодушевлённые столь доходчивым изложением, принялись искать информацию о ведьмовстве в реальном мире и сами становиться ведьмами. Далее они начали генерировать собственные экспертные, эмические знания, и эти знания теперь служат основой для изображения ведьм в массовой культуре, равно как и в этнографических исследованиях. Возможно, появление тульп во «Времени приключений» побудит зрителей больше узнать о тульповодстве или даже заняться им. Поп-культура оживляет оккультные и эзотерические идеи, говорит Патридж, – и в данном случае буквально.

Истории о Тонком человеке как Тощем человеке, Тощем человеке как тульпе, о выдуманном призраке по имени Филип, которого исследователи сверхъестественного проявили силой воображения в 70‑х, отражают очарование и тревогу, сопутствующие изучению наэлектризованной области городских легенд и теорий заговора, грёз во плоти. Их пример показывает, как трудно отслеживать траектории эмоций и внимания в цифровую эру, фиксировать виртуальное и воображаемое с этнографической точки зрения. Как прекрасно выразилась Кэтлин Стюарт в «Обыкновенных аффектах», книге об эмоциональных состояниях и городских легендах: «зрелище, приковавшее к себе общественное внимание, перетекает через ограду официальных новостей в децентрализованный поток информации». Если не приписывать мне способностей к ясновидению, то эпизод «Секретных материалов» за этот понедельник наглядно иллюстрирует её поэтическое прозрение.

В эпизоде «Снова дома» агенты Малдер и Скалли расследуют серию убийств, связанных с принудительным выселением бродяг и облагораживанием городских районов в Калифорнии. Мы узнаём, что, в пересказе автора одного из отзывов на IndieWire, «мама Скалли умерла. Очень печально. Мусорный голем убил кучу нехороших людей. Малдер и Скалли пообнимались и поговорили о ребёнке, которого они отдали на усыновление. Тоже очень печально». Этот «мусорный голем» – зловонный призрак по имени Пластырь-на-Носу, который мстит за бездомных, разъезжая в мусоровозе и разрывая в клочья чиновников, похитителей картин и председателей школьных советов. Выясняется, что его призвал в творческом порыве рассерженный граффитист и активист, напоминающий Бэнкси и известный под псевдонимом «Мусорщик». История преступлений Пластыря-на-Носу разворачивается на фоне переживаний Скалли из-за смерти её матери и вины перед сыном, которого они с Малдером отдали на усыновление: монтаж, временами болезненно неестественный, чередует две сюжетные линии. Ближе к кульминации эпизода агенты обнаруживают логово Мусорщика. После короткой стычки с несколькими «глючными» тульпами они вламываются в тёмный подвал, где расположена студия Мусорщика, и видят там скульптуру Пластыря-на-Носу из глины и мусорных мешков. Мусорщик сообщает агентам, что пистолеты бесполезны против духов и что «если они не видят меня, а я не вижу их, то они не могут мне навредить», а затем разражается следующей тирадой:

МУСОРЩИК (разглагольствует, изображая из себя Бэнкси, окружённый трафаретами, художественными принадлежностями и свечами): Люди на улице, бездомные, бродяги… у них нет права голоса, так? С ними обращаются как с мусором. Как с настоящим мусором. Прямо так. Вы выбрасываете стакан или бутылку в ведро под раковиной, вторсырьё сюда, мусор туда, и завязываете в мешок, и выносите на улицу, и кладёте в мусорный бак. Гладите себя по голове. Вы ведь хороший человек, да? Делаете правильные вещи, боретесь с глобальным потеплением, любите всех мелких животных. И вот приходит пятница, а может, среда, мусорщик увозит мусор. Он больше не ваша проблема. Магия! Но это всё ещё ваша проблема, потому что он накапливается на свалках. Происходят утечки токсинов из пластика в воду и воздух. Но если вы не видите проблему, её нет, так? Люди обращаются с людьми как с мусором.

(здесь и далее реплики в слегка отредактированном переводе от Notabenoid)

Тогда Малдер спрашивает, несёт ли Мусорщик ответственность за убийства.

МУСОРЩИК: Не, я просто пытался дать тем людям голос… единственным доступным мне способом, через искусство. Не через насилие. Что-то, что я могу развесить по городу, чтобы их не забыли. Трафарет, который изучает строителя в плохом костюме, присматривает за длинноносой дамочкой из пригорода.

МАЛДЕР: Ну а зачем вы сделали рисунок после случившегося? В утро убийства Катлера?

МУСОРЩИК: Я не делал. Это… это был не я. Я только его придумал. Понимаете? Те люди, которых убили, – это всё он.

МАЛДЕР: Он? Кто это – он?

МУСОРЩИК: Вы видели те штуки в коридоре (имея в виду страшилищ, которые то появлялись, то пропадали, слепо проходили мимо агентов и исчезали в стенах).

МАЛДЕР: Да.

МУСОРЩИК: Я их сделал. Я не собирался, но сделал. Со временем они уходят. Выцветают. Но Пластырь-на-Носу… (указывает на скульптуру, камера наезжает на неё, играет зловещая музыка) он другой. (В кадре Скалли.) (Его речь ускоряется.) Тибетские буддисты назвали бы его тульпой. Мыслеформа, использующая разум и энергию, чтобы (обхватывает руками свою лысую татуированную голову) овеществить сознание.

МАЛДЕР: Тульпа – это сделанная в 1929‑м ошибка теософского перевода тибетского слова tulku, означающего «воплощённое тело». В тибетском буддизме нет идеи «мыслеформы» или «мысли в виде формы». И… и осознавший себя tulku никогда никому не навредил и тем более не убил бы.

МУСОРЩИК: Ладно. Но говорю вам, я отдал много энергии своему творчеству. Я медитировал, создавая его. Я жаждал его. (В прошлом: Мусорщик за наброском.) Размышлял, каким он должен выглядеть, каким он должен быть и почему я его хотел. (В прошлом: роды Скалли.) Я не привёл его сюда. Он сам ко мне пришёл! (Скалли смотрит вдаль, ей чудятся подвесные детские игрушки и плачущий младенец в кроватке.) Но в конце концов он сказал мне, чем он хочет быть. Всё, что мы делаем, – держим карандаш. Всё, что мы делаем, – держим глину. Думаю, что, должно быть, духи и души (вид из-за плеча Мусорщика на набросок Пластыря-на-Носу) плавают вокруг нас. И если вы подумаете очень напряжённо и очень сильно их захотите (Малдер и Скалли баюкают своего плачущего сына), они придут к вам. А потом они обретут свою собственную жизнь. (Сцена смерти матери Скалли, Скалли плачет: «Наш сын, я отдала его».) Это… это то, что приходило ко мне во снах. Из какого-то другого места, ясно? Но теперь оно ожило и ушло. Вплоть до пластыря, который я использовал, чтобы удержать глину. Кто бы такое скопировал? И вы чувствуете запах? Ничто другое так не пахнет. У него своя собственная жизнь. Делает что хочет. Я просто хотел напугать их, напугать всех, кто отбирает достоинство у бездомных. Вот как в моей голове возникла жестокая идея. Просто эмоция, проскользнувшая в голове. Идея, даже самая простая, несёт опасность. Но теперь он использует эту жестокую идею. (Крупный план Скалли, охваченной эмоциями.) Он считает, что создан для этого.

СКАЛЛИ (наконец решается высказаться, разоблачительным тоном): Вы несёте ответственность! (Мусорщик вопросительно смотрит на Малдера.) Если вы создали проблему, если это была ваша идея… тогда вы несёте ответственность. Вы выпустили его с глаз долой и решили, что это не ваша проблема. (Обращается не то к нему, не то к самой себе.) Но вы так же плохи, как и люди, которых вы ненавидите.

Здесь Малдер несколько перегибает палку. Как мы уже выяснили, тибетские тульпы всё-таки есть. Пусть они не рождаются из мучений художника и не катаются на мусоровозах, но они являются воплощением сосредоточенного намерения йога, бога или ламы. Однако интересно то, как переосмысление сериалом своего собственного видения тульп в эпизоде «Снова дома» звучит в контексте сегодняшней оккультуры. В то время как тульпа из «Аркадии» 1999 г. олицетворяла противоречия и подавленные желания пригородной элиты, в 2016 г. мы видим поистине народную тульпу – защитника немытых ширнармасс, жертв облагораживания городских районов, живущих за воротами замкнутого привилегированного мира. Сотворённый из и для человеческих отбросов, Пластырь-на-Носу – герой злободневной притчи, предостерегающей о превращении внимания в товар, об обесчеловечивании людей, об общемировой проблеме отрицания изменений климата и городской среды. Кроме того, рост заинтересованности и осведомлённости как о создании тульп, так и о тибетском буддизме исподволь сделал Малдера более мудрым и осторожным. Если в 1999 г. Малдер мог отделаться объяснением, что тульпа – это «тибетская мыслеформа… живое существо, воплощённое силой воли мастера», то сегодня, в 2016 г., он опровергает собственное высказывание как упрощённое и недостоверное. Если в 1999‑м от Малдера требовалось только объяснять сверхъестественное экзотическими цитатами из эзотерики, то в 2016‑м его статус эксперта по сверхъестественному держится на умении критически оценивать и даже оспаривать «эмические» заявления.

Картографировать потоки народной оккультуры – непростая работа. Как отмечает Патридж, когда учёный исследовал, сформулировал, записал и опубликовал свои находки в области поп-оккультуры, они уже успели устареть. Пользователи Red­dit и Face­book обсудили и разобрали последний эпизод «Секретных материалов» раньше меня. Диалог происходит быстрее, чем его можно отследить и тем более переварить в академическом котле. Однако я убеждён, что необходимо хотя бы пытаться переварить эти потоки. Пусть тульповодами, современными оккультистами, представителями изобильных, богатых информацией, эгоцентрических обществ, с которыми работает Патридж, движут совсем другие интересы и проблемы, нежели тибетскими беженцами. Однако в современной среде, насыщенной знаниями, не прекращается сложный диалог между традициями, смешивающий разные словари и концепции. Пусть Мусорщик не настаивает на тибетскости своих творений (как и на том, что тульпа – вообще «творение»), но он знает, что привело его к успеху и что он пережил. А тибетцы и приверженцы тибетского буддизма могут не знать и не заботиться о западных тульпах, но и они тоже имеют доступ к участию в их обсуждении. Как оккультисты, так и неоккультисты видят во «Времени приключений» небрежные упоминания эзотерической религии Алистера Кроули; как тибетцы, так и нетибетцы замечают скрытые там отсылки к таким эзотерическим буддистским понятиям, как «радужное тело» (‘ja’ lus).

И вот ещё один пример перекликающихся петель обратной связи: писатель и чародей Джейсон Миллер, посвящённый в линии преемственности как западной традиции, так и тибетского буддизма, недавно рассказывал мне о брошюре, которую он пишет о создании тульп. Джейсон прекрасно знает, что под «тульпой» в тибетском и нетибетском контексте понимаются очень разные вещи. Однако, по его словам, брошюра исходит из предпосылки: «Тульпы устроены не так… А если бы были устроены именно так? Как тибетцы подошли бы к этой задаче?». Джейсон, знакомый с различными традициями ритуальной медитации, разработал подход к созданию мыслеформ и сервиторов согласно западной магии и с применением техник bskyed rim из тибетской махайоги, при этом не утверждая, что это одно и то же. Такой осознанный синкретизм, как и Малдера в 2016 г., можно считать порождением «более мудрого и осторожного» времени – эпохи большей осведомлённости и большей рассудительности, нежели эпоха Давид-Неэль. Пока неизвестно, включится ли новое поколение тибетцев в оккультурные дискуссии о тульпах. В конечном итоге производство культуры как таковое, подобно тульпам и магическим проявлениям, может показаться плотным и постижимым, а через мгновение преобразиться. Как всё магическое и фантасмагорическое, оно может выглядеть и ужасающим, и нелепым, и прекрасным – в зависимости от точки зрения.

Перевод: Алиса Апрельская