Крючья, капканы, подложные сны: «Суспирия» Луки Гуаданьино

В 2018 году Лука Гуаданьино выпустил фильм «Суспирия», через 41 год после оригинальной «Суспирии» Дарио Ардженто.

И режиссёр, и исполнительница главной роли Тильда Суинтон не раз заостряли внимание на том, что фильм – не ремейк ленты Ардженто, а кавер – собственное высказывание на классический уже мотив. По сути мрачная и до скрежета зубовного реалистичная, «Суспирия» Гуаданьино во многом противоположна предшественнице, несовместима и не сравнима с ней. Вместо экспрессионистской сказки, прикидывающейся фильмом ужасов, мы имеем дело с прикидывающейся хоррором мистической драмой, в которой внимание заострено на связной и сложной истории, в которой без изучения «мифологического» источника и внимательного анализа происходящего не понять даже, кто есть кто.

Рассказ Гуаданьино сложнее, менее сказочный и яркий, более болезненный – и человечный. В нём находится место и истории, и политике, и современной хореографии… Магическое вдруг оказывается не бегством от реальности и даже не зловещим довеском к ней, а просто ещё одним аспектом действительности – пусть и таким, с каким лучше не встречаться. Как верно замечает доктор Йозеф, не так-то много отличий между ковеном ведьм и Третьим Рейхом: манипуляции, обряды, «высшая истина», братство адептов присутствуют и там, и там.

Однако изнанка действительности и могущество мифа доступны оказались лишь первым – и то, что могло бы быть детективом или политической сатирой, становится обновлённым, омытым кровью деспотов и тиранов мифом… или притчей о тяжёлом, кровавом перерождении.

Мир Трёх Матерей

At the very moment of birth, just as the infant tasted for the first time the atmosphere of our troubled planet, it was laid on the ground. But immediately, lest so grand a creature should grovel there for more than one instant, either the paternal hand, as proxy for the goddess Levana, or some near kinsman, as proxy for the father, raised it upright, bade it look erect as the king of all this world, and presented its forehead to the stars, saying, perhaps, in his heart, “Behold what is greater than yourselves!” This symbolic act represented the function of Levana.

Levana and Our Ladies of Sorrow

Thomas De Quincey

 

Мало что можно придумать более чуждого магии и ведьмовству, чем разделённый стеной Берлин в самый разгар холодной войны. Поющая чуть ли не «Марсельезу», рассказывающая про гонящихся за ней ведьм, а потом вдруг предлагающая «занять лучшие места, пока этого не сделали мальчики» в кабинете у психоаналитика Патриция делает происходящее ещё более мрачным и реалистичным: тяжело больные сумасшедшие – это тягостно и не очень волшебно.

Однако именно в этой мутной заводи и ловит свою рыбку целый шабаш современных ведьм. Маскируясь под танцевальный коллектив, полтора десятка немолодых колдуний незаметно промывают головы милым молоденьким танцовщицам, прикрывая художественным профессионализмом недоброе колдовское делание.

Гуаданьино подробно и любовно прописывает мир ведьм – настолько любовно, что зрителю без знания фильмографии Ардженто начинает казаться, будто в основу истории действительно легло мистическое «дохристианское учение», о котором говорит доктор Йозеф. Нет, всё любопытнее: вместо оккультизма в основе мифа Трёх Матерей – как в изводе Ардженто, так и в версии Гуаданьино – лежит классическая английская литература.

Три Матери происходят из продолжения «Исповеди англичанина, употребляющего опиум», сборника «Suspiria de Profundis» Томаса де Квинси, точнее, из эссе «Levana and Our Ladies of Sorrow». По сюжету это не столько злые, сколько неоднозначные существа – не колдуньи-сатанистки из «Молота ведьм», не сказочные «ведьмы-людоедки», подстерегающие в лесу неосторожных путников. И не «воплощения смерти» Ардженто, вовсе нет.

В первоисточнике от де Квинси Матери – что-то вроде Граций, только проявляющие Печаль, горе; они служат римской богине Леване, которая является обучающей силой, способной вознести человека выше звёзд – ни много ни мало! Их миссия относительно человека – «to plague his heart until we had unfolded the capacities of his spirit». Матери – это негативные силы, созданные для освобождения человеческого духа.

Так что мы, быть может, имеем дело с эдаким классическим и по-джентльменски элегантным «Мифом Ктулху», в который кроме самого де Квинси уже успели вложиться как минимум два режиссёра. Впрочем, вложились они очень по-разному, прочитав Миф Трёх Матерей противоположными образами.

Танцевальная группа Хелены Маркос

После просмотра фильма становится понятно, что Гуаданьино сделал свою «Суспирию» ближе к английскому источнику. Хотя ковен Бланк и Маркос на момент начала фильма то ли полностью, то ли частично отпал от своей изначальной «религии», видимо, это произошло из-за исторических испытаний: недавнее на момент происходящих в фильме событий давление национал-социалистической партии не уничтожило танцевальную группу только благодаря защите Бланк и Маркос, так что спасительницы стали для ведьм равны богам. Правда, Бланк сумела сохранить здравомыслие, а вот трепещущая от близости смерти и одолеваемая сонмом болезней Маркос, видимо, сошла под таким давлением с ума и сама уверовала, что она – Матерь.

И это уже необычно. Ведьмы ни в кинематографе, ни в литературе, как правило, с ума не сходят: это персонажи статичные, расчеловеченные носители зла. Но это не про местных ведьм… Хотя в фильме собраны, кажется, все до единого устойчивые ведьминские типажи: от чернокожей чаровницы до мужеподобной колдуньи и от волевой женщины-мага в алом хитоне до оплывшей нечеловеческой мясной массы-карги – все они при ближайшем рассмотрении оказываются в первую очередь людьми, пусть и странными.

Вообще линия ведьм очень неоднозначна. Это мрачные существа: вероломнейшие манипуляции и тончайший обман вкупе с магическим могуществом делают их кошмаром наяву – но человечности они не лишаются. Наоборот, получив в свою власть пришедших с обыском полицейских и лишив их воли, они раздевают их, шутят, хихикают и потом сплетничают, как разыгравшиеся школьницы. За трапезами в городских кафе они иногда обсуждают неким безмолвным образом колдовские планы – а иногда напиваются, горланят песни, пристают к собственным ученицам. Они любят, боятся, исповедуют верность к кому-то или, наоборот, сомневаются – и, конечно, они скорбят по умершим, они плачут, обнимая своих мертвецов, в конце концов, от безысходности они кончают с собой.

Это может быть сложно понять, но весь фильм – одно большое восстановление гармонии в ведьминском ковене. Своеобразная «чистка рядов» мрачного, но изначально предполагавшегося «благотворным» для человека тайного сообщества. Жуткая, кровавая, иррационально ужасная концовка – это хэппи энд, и хотя сложно представить, чем таким «благотворным» может помогать людям ведьминский ковен, происходящее в эпилоге явление Матери Суспириорум, которую открыла в себе главная героиня, Сьюзи, болящему «Свидетелю» чистки, доктору Йозефу, – явление победившего милосердия: оно подтверждает, что далее ковен двинется по какому-то иному пути.

Что ж, этот путь явно будет ближе к тому, о чём писал де Квинси, – по крайней мере, он точно будет неоднозначным и необычным.

Нужно сказать, что для Тильды Суинтон роль очаровательного, традиционно негативного, но для зрителя скорее положительного героя не нова. В «Выживут только любовники» она уже играла вампира – не зловещего кровососа, а практически изысканного сверхчеловека, лишённого дурных черт. В роли ведьмы Бланк она смотрится даже лучше, так как её образ сложнее: утончённая и испорченная гордыней, двуличная и искренне любящая, обладающая железной дисциплиной, но теряющая почву под ногами в решающий момент… в противовес потерявшей себя Маркос, она воплощает всё то, за что ковен ещё достоин жизни.

Крючья, капканы, подложные сны

Человеческое человеческим, а суть происходящего за дверями танцевальной студии – колдовской кошмар. В каких-то общих чертах он соотносим с настоящими эзотерическими традициями. Например, в момент сближения Бланк рассказывает Сьюзи о том, что танец, по сути, является телесным воплощением абстрактной формулы – заклинание, произносимое телом, а не голосом, «молния любви», которая уже никогда «не сможет быть радостной или весёлой» (ну а какой ещё может быть любовь последовательницы Трёх Матерей!).

Западная традиция прекрасно знакома с этим принципом – правда, не в форме танца, а в форме особых магических поз, складывающихся в церемониальной магии в ритуальные последовательности. Восточные учения – даосские, буддистские или индуистские – ещё богаче на мистическое использование языка тела в форме асан или мудр.

Однако конкретика традиции «Трёх матерей» – огромная заслуга Гуаданьино: получилось всё крайне оригинально и впечатляюще. Например, у ведьм приняты не волшебные палочки или посохи, а серебристые крючья-«серпы», прекрасно подходящие и для того, чтобы трупы таскать, и для того, чтобы мастурбировать (магическое использование сексуальной энергии у шабаша явно в чести). «Навеваемые ведьминские сны» похожи не столько на кошмар, сколько на сюрреалистическое видеополотно в духе «Андалузского пса», сквозь которое проглядывает тонкая манипуляция с самосознанием того, кем манипулируют. Ну а ведьминские артефакты, будь то картина с рамой из волос (и наверняка мочи!) или эротосюрреалистический фарфор, наводят на мысли о доисторических – синкретических и обрядовых формах искусства.

Возвращаясь к хореографии: центральный танец фильма «Volk» (основывающийся на «Медузах» франко-бельгийского хореографа Дамьена Жалье) деформируется, объединяя в себе одновременно исторический (по сюжету «Volk» был создан во время угнетения группы нацистами) и магический (исполняется на магической звезде) подтексты. Естественно, для ведьм это обряд, а не танец, так что всё ясно; но когда на экране начинают исполнять его «утяжелённую» версию, которую уже совсем без хореографии – экстатически изображают беспамятные обезумевшие на шабаше ведьмы, танцевальное в нём улетучивается вообще, оголяя Бездну дикости, дарующую ведьмам их силу.

Однако дикость, властность и злобство хоть и правили балом десятилетиями, внезапно оказываются фарсом – и заклинательные формулы вдруг обращаются против той, что решила заменить собою Матерей. Любопытно, что, как и в «Преисподней» Ардженто, фигура Матери напрямую связана с фигурой смерти – только теперь это две разные фигуры: обожествлённая девушка и хтоническая сила, которой та обуздывает зарвавшихся ведьм.

Правосудие, наказание, милосердие – ковен, урезанный вдвое, продолжает свою жизнь, хотя одна его руководительница мертва, а вторая, кажется, больше никогда не скажет ни слова и даже не сможет двигаться. Однако в горниле иррационального и злого чуда явно выковано нечто ранее невиданное – любопытно, найдёт ли оно продолжение в кинематографе?

Слёзы, вздохи, темнота

«Поспорить с классиком» – самый первый мотив, который приходит в голову, когда узнаёшь о выходе «ремейка, который на самом деле кавер». Однако в случае «Суспирии» придётся признать, что спора не получилось бы: фильмы 1977 и 2018 года – это два высказывания на одну тему на двух языках и, кажется, от кардинально разных существ. Дискуссия тут не то что бы невозможна, она просто излишня: нечего делить.

«Суспирия» Гуаданьино сложнее, запутаннее и мрачнее. Кажется, если дело зайдёт о продолжении Мифов Трёх Матерей, пионером, естественно, будет Ардженто, но продолжаться будет линия Гуаданьино – хотя бы потому, что ей есть куда продолжаться; но также и потому, что к изображению романтического, утончённого, неоднозначнного образа де Квинси ближе он.