Гипнагогическое черное солнце Жерара де Нерваля

Очень интересно было обнаружить в предисловии к Liber Nigri Solis целый ряд замечаний о присутствии образа мрачного светила еще с творчества ранних романтиков; впрочем, нас заинтересовало не столько присутствие там черносолнышка, сколько несколько необычных совпадений, притянувших наше внимание — в первую очередь присутствие Черного Солнца в «Аврелии» Жерара де Нерваля.

В этой гипнагогической повести сон сливается с явью, каталепсия — с мистическими видениями, реальная женщина — с фантастическим совершенным образом, герой вынужден уживаться в одной действительности с практически гофманским двойником, а также мечтать о метарелигии, соединяющий элементы всех религий мира, такой, чтобы не нужно было «подвергаться проклятию Троицы» если вдруг решишь «проникнуть в тайну».

Как очень уместно отмечает Д. А. Кудрявцева в исследовании «Сновидение как способ познания инореальности («Аврелия» Ж. де Нерваля)», «видения и сны в «Аврелии», по сути, представляют собой мифы, наполненные символическими образами разных религий: это античные и скандинавские боги, христианские святые, персонажи восточных легенд. Это и нисхождение в подземное царство — загробный мир, к первородному огню, знакомство с умершими предками; посещение идеального утопического города; теогонический миф об элохимах, миф о сотворении мира, эсхатологический миф о гибели мира».

Странно видеть горящее над всем этим Черное Солнце — хотя, если учесть космогонию Эоники, в которой перспектива ЧС открывается именно когда речь начинает идти о множестве культурных Историй и устойчивых паттернах их развития и падения, что может быть логичнее? «Мне казалось, я вижу чёрное солнце на пустынном небе и кроваво-красный круг над Тюильри. Я сказал себе: «Начинается вечная ночь, и она будет ужасна. Что случится, когда люди увидят, что солнца больше нет?»

Интересно, что рифмуются строки «Аврелии» и с «Меланхолией» Теофиля Готье — тут нас ждет тот же персонаж Дюрера, о котором мы писали неделю назад: «Какое-то существо непомерной величины — не знаю, мужчина или женщина, — тяжело летало над этим пространством и, казалось, отбивалось от кого-то среди густых облаков. Ему недоставало ни духа, ни силы, и наконец оно рухнуло посреди сумрачного двора, цепляясь и обдирая свои крылья о крыши и балюстрады. Одно мгновение мне удалось его рассмотреть. Оно было окрашено в оттенки алого, и крылья его переливались тысячей меняющихся отблесков. Одетое в длинное платье с античными складками, оно напоминало Ангела Меланхолии Альбрехта Дюрера. — Я не мог удержать криков ужаса и рывком проснулся».

Впрочем, обычно образ мрачносолнышка появляется в своей «плоской» версии. Например, в стихотворении друга Нерваля, Генриха Гейне, «Кораблекрушение» (1826):

Живет на севере жена!
Прелестный образ, царственно-прекрасный!
Ее, как пальма, стройный стан
Обхвачен белой, сладострастной тканью;
Кудрей роскошных темная волна,
Как ночь богов блаженных, льется
С увенчанной косами головы
И в легких кольцах тихо веет
Вкруг бледного умильного лица,
И из умильно-бледного лица,
Отверсто-пламенное Око
Как черное сияет Солнце…
О черно-пламенное солнце,
О, сколько, сколько раз в лучах твоих
Я пил восторга дикий пламень,
И пил, и млел, и трепетал…

Однако, увы, в нем черное солнце просто являет себя как единственное светило, которое может освещать катастрофу, потерю, горе («Надежда и любовь, все, все погибло!..»), но перспективы следующей главы в жизни страдающего или даже ее возможности не открывает.