Три солнца алхимии

Корни освещенного ритуала — алхимические. Три солнца, черное, белое и красное – не что иное, как нигредо, альбедо и рубедо, три стадии алхимического делания. Сведения о них именно в такой форме можно найти, например, в работе главы флорентийской Платоновской академии Марсилио Фичино (1433–1499), одного из светил Возрождения – в своем труде Liber de Arte Chem­i­ca в 14 главе он пишет: «тело также растворяется под воздействием собственных тепла и влажности; в реторте княжество души, срединной природы, полностью погружается в Черноту – эту природу Черноты древние Философы называли головой ворона или же черным солнцем».

Там же фигурируют белое и красное солнце – точнее, три круга с тремя лицами и трех разных цветов, и первым из них идет черное; другой источник этого образа – знаменитый Splen­dor Solis (это уже следующий, 16 век), в котором наличествует солнечный дракон с тремя головами понятно каких цветов, а также отдельный лист, посвященный восходу черного солнца, просвечивающему сквозь землю, небо и горизонт (!). Впрочем, тут оно вступает в свои права гораздо позже: в трактате 22 изображения, и черное солнце появляется только лишь на 17‑м из них.

Наиболее распространенное изображение черного солнца – Putre­fac­tio, 9 эмблема трактата Philosophia Refor­ma­ta (17 век): на ней скелет стоит на черном горящем шаре и держит в руке ворона. За его плечами – солнце и луна, а также два ангела, производящие жесты в сторону черной сферы. У алхимика Василия Валентина (1394–1450) есть очень схожее изображение на одном из первых ключей (IV. иногда V. Clavis) – правда, гораздо менее напыщенное: без ангелов, светил и даже черного солнца. Лишь скелет стоит на столе, да горит не погасшая свеча; однако намек тот же: кое-чему (да почти всему – «вся плоть, которая вышла из земли, должна распасться и снова стать землей, которой она прежде была») пришел конец, и то, что будет дальше, будет уже совсем иначе.

Нужно сказать, что во всех этих восхитительных источниках, само прикосновение к которым рождает восторг, с черного солнца ничего не начинается. В Splen­dor Solis оно поставлено далеко не на первое место, у Валентина ему также предшествует чуть ли не четверть всего процесса, в Philosophia Refor­ma­ta Putre­fac­tio предшествуют Con­junc­tio, Solu­tio, кальцинация и т.д.

Однако сегодня расхожий образ черного солнца, употребляемый в алхимическом или околоалхимическом контексте, скорее означает то же, что и цитата из Rosar­i­um Philosopho­rum «Если ты видишь, что сущность твоя чернеет, возрадуйся, ибо это начало работы». Восход Черного Солнца – это пробуждение духовной искры в глухой тьме материи, это безжалостная вспышка ее неотвратимой победы – и понимание огромной, грозной цены, которой та победа достанется.

Восход Черного Солнца, конечно, запускает мельницу кармы, которая обязана с того момента в пыль смолоть все, что мешает деланию, а если нужно – то и того, кто мешает; не зря Бэланс и Кристин Амброзия поставили во главу угла «обеспечение безопасности» посетителей своего магического перфоманса. Конечно, он был гораздо ближе к хаос-магии, чем к старой-доброй алхимии, однако ценность его велика: то, на что алхимические трактаты могут лишь намекнуть, подобного рода ритуал позволяет пережить, ощутить; в лучшем случае – запустить собственный процесс.