Паранаука и субкультуры

Какое-то время назад друзья попросили меня написать что-то вроде статьи для сборника на тему паранаучных дискурсов в современных (молодёжных в основном) субкультурах, переработав и расширив старую мою заметку про «семантические опухоли». Насколько я понимаю, там в сборнике будет много всего интересного, а мои заметки вот, кому интересно.

Субкультуры и наука

В данных заметках я хочу коснуться интересного явления – взаимодействия научно-математических дискурсов с формирующимися субкультурами. Среди всевозможных учений, сект, групп развития личности, религий и так далее уже долгое время присутствуют такие, ядром которых являются некие наукообразные построения. Это могут быть физические теории (всевозможный «квантовый мистицизм», «физика веры» супругов Тихоплав), особые воззрения на время и пространство («майянский календарь», «ритмология»), лингвистические построения (творчество Чудинова, Вашкевича и др.), биологические модели («волновой геном», «древние расы», Мулдашев), астрономия (Захария Ситчин и планета Нибиру, уфология), психологические конструкции (сайентология, соционика, НЛП).

Я не рассматриваю вопросы альтернативной науки (научных моделей, не согласующихся с «общепринятой»), а также вопросы «истинности» тех или иных воззрений. Моя задача – продемонстрировать структурные особенности восприятия научных конструкций определёнными субкультурами.

Первый вопрос, которым имеет смысл задаться – это каким образом вообще возможно влияние науки на субкультуры, не связанные с наукой непосредственно. Как мне видится, тут существенны некоторые условия, реализовавшиеся в полной мере лишь к концу 20-го столетия. Во-первых, научный дискурс должен стать доступен, в той или иной мере, рядовому человеку. Поскольку элементы науки прочно вошли в популярную культуру, появилась масса научно-популярной литературы и фильмов (разной степени научности и популярности), да и сами научные работы можно легко найти и с ними ознакомиться, так что вероятность «натолкнуться» на те или иные концепции вполне велика. Однако не всякого они заинтересуют. Заинтриговать, привлечь к себе они могут только человека достаточно живого ума, человека, озабоченного вопросами, выходящими за рамки бытовых, склонного к размышлениям. Такие люди могут объединяться не по принадлежности к определённому социальному слою, музыкальным вкусам или профессиональным интересам, а именно по определённым мировоззренческим, философским особенностям. Для простоты можно назвать их людьми «ищущими», я думаю, смысл этого термина вполне понятен. Это люди с развитым интеллектом, озабоченные «глобальными» или «экзистенциальными» вопросами, тонко чувствующие, склонные к поиску «глубоких причин» происходящего, с желанием перемен в личной жизни и в окружающем мире.

При определённых условиях такие люди становятся учёными или философами – наука может увлечь своей объяснительной мощью и своей глубиной. Однако это происходит не всегда. Дело в том, что наука – это весьма специфическая деятельность ума, её семантическая структура организована определённым образом. Для проникновения «вглубь» науки требуются серьёзные усилия, во многом «рутинного» характера, своего рода тренировки. Кроме того, эта самая глубина должна быть уже видна – а с этим в популярной культуре дело обстоит не так хорошо. Методология науки и вопросы теории познания гораздо менее популярны и хуже освещены, чем поверхностные признаки – научные термины и формулы. В популярную культуру проникают штуки яркие – «парадоксы», E=mc2, лазер, атомная реакция, мутации, бесконечность, и т.п. Поэтому интерес к научному дискурсу может остаться исключительно на уровне этих внешних признаков, и при этом быть достаточно сильным, чтобы лечь в основу увлечения и формирования мироощущения.

Карго-дискурс

Похоже, взаимоотношения таких субкультур с наукой напоминают известное явление «карго-культа» в примитивных племенах. Обнаружив, что из «небесных машин» –самолётов вышли люди, принесли консервы, оружие и прочие «чудесные дары», островитяне принимаются за строительство «насыпных самолётов» – из листьев, камней и вёдер – в надежде, что из них тоже выйдут боги.

Понятно, что «умозаключение» (беру в кавычки, так как не уверен, насколько сознательно происходят в умах островитян эти процессы) тут примерно такого рода: функция явления (рождать богов) связана с внешней формой (наличием крыльев, фюзеляжа, шасси и т.д.)_ Поэтому можно попытаться задействовать желанную функцию, просто воспроизведя форму. Это совершенно естественное движение ума, и если оно и его результаты вызывают у нас улыбку, так это потому, что мы очень явно видим глубокую ошибку дикарей: они не имеют никакого представления об устройстве самолёта, его внутренней структуре – хотя бы просто потому, что настоящий самолёт никогда не попадал им в руки для исследования. И потому, что соответствующий курс инженерных наук им никто никогда не преподавал. Так что они воспроизводят, настолько прилежно, насколько могут, то единственное, что доступно их вниманию – внешние признаки.

Очень похожее явление можно увидеть во взаимодействии изначально далёких от научной методологии субкультур с сознанием её представителей. Они воспроизводят, достаточно подробно, все внешние признаки науки – наличие «заковыристых» терминов, «физико-математические» понятия (энергия, пространство, размерность, фрактал, ДНК, голограмма), звучащие достаточно интригующе и рождающие некие эмоциональные ассоциации; арифметические и геометрические операции, принимающие, правда, своеобразный вид; вводят свою богатую сеть неологизмов; апеллируют к научной литературе, к интерпретируемым по-своему работам известных учёных; копируют стилистические особенности речи – в надежде, что выстроенная таким образом символическая система принесёт дары вроде тех, что приносит «настоящая» наука… Но остаётся незамеченным как раз то, что в первую очередь делает математику математикой, а науку наукой – особенности устройства понятийного аппарата, вся эта иерархия абстракций и определений, от наиболее конкретных к наиболее общим. Поэтому глубокие закономерности (обнаруживаемые наукой и составляющие её суть) остаются незамеченными, а их место занимают внешние простейшие сходства – иногда абсолютно произвольно толкуемые или буквально понимаемые.

По аналогии с карго-культом это явление можно назвать «карго-дискурсом». Правда, его уже использовал ранее Виктор Пелевин, и для сходных целей:

«Московский карго-дискурс отличается от полинезийского карго-культа тем, что вместо манипуляций с обломками чужой авиатехники использует фокусы с фрагментами заемного жаргона».

(Empire V)

На самом деле аналогия эта, как мне кажется, идёт глубже поверхностного сходства, и вскрывает общие корни подобных явлений. Как уже отмечалось, дикарь не принимает в расчёт важность внутреннего устройства самолёта просто потому, что у него нет представления об этих принципах – ни почерпнутого в опыте, ни выученного откуда-то. Способность самолёта летать в воздухе кажется ему натуральной аномалией, чудом, и он пытается объяснить эти особенности через другие – особенности формы. Если бы у дикаря было представление об устройстве самолёта, о принципах его полёта (хотя бы общее, без технических подробностей), он бы сразу понял абсурдность своих карго-ритуалов. Точно так же, людям, очарованным достижениями науки (технологическими и социальными), но не понимающих ни того, как наука устроена, ни того, почему она действительно позволяет всё это делать, остаётся приписывать причины столь чудесных её свершений внешним признакам – всем этим «параллельным измерениям», «полям», «излучениям» и «вибрациям».

Очарование непонятности

Возникает вопрос – что же так притягивает в наукообразных построениях людей, от науки далёких? Какие такие «дары» приносят эти странные символические системы?

Моё предположение такое: эти системы вводят «пользователя» в особое состояние ума, сродни гипнотическому. Попробую объяснить подробнее.

Во-первых, сразу бросается в глаза, что из всего спектра современной науки в популярную культуру и в субкультуры проникает далеко не всё. Трудно припомнить широкое использование теоретической механики, статистики, теории чисел, тензоров и многих других областей. Зато перечислить самые популярные «мемы» не составит труда. Неевклидова геометрия и многомерные пространства. Различные «порядки бесконечности». Квантовая механика и теория относительности. Фрактальная геометрия. Теория поля. Генетика. Ядерная физика и астрономия. Вот, пожалуй, основные поставщики паранаучного дискурса.

С чем это связано? Во-первых, используемые в этих разделах понятия обладают сильным «поэтическим» потенциалом. Понятия энергии, поля, излучения, вибраций, волн, искривлённых пространств, высших размерностей живо рождают в уме причудливые ассоциации, несколько «визионерского» и сюрреалистического толка. Перед воображением возникают характерные «психоделические» образы сверкающих лучей, ячеистых структур, «фракталов» и «голограмм», сгустков светящейся «энергии», «кристаллов» и так далее. Поэтому понятие энергии, например, широко популярно в эзотерических паранаучных построениях, а понятие дифференциала или лагранжиана – нет. При отсутствии понимания абстрактной, многоуровневой природы научных и математических терминов сознанию остаётся пользоваться чувственными ассоциациями – воображать некие простые «субстанции», или простейшие отношения – вроде «гармонии» или «симметрии», причём эти отношения тоже понимаются на простейшем, непосредственно видном уровне.

Во-вторых, что немаловажно, во всех этих построениях привлекает их непонятность и парадоксальность. Здесь уместно привести мысль Людвига Витгенштейна об очаровании, которое на ум определённого склада производят некоторые конструкции математики/

Это очарование, как объясняет Витгенштейн, проистекает из некоторого рода головокружения, вызываемого подобными открытиями, например, что параллельные прямые пересекаются в бесконечно удалённой точке. Лекарство от головокружения состоит в том, чтобы не принимать это за открытие. Здесь на самом деле происходит введение нового исчисления, новой системы языковых правил. А видимость головокружительного открытия порождается уподоблением двух различных случаев. Если избежать такого уподобления, то «головокружение», а вместе с ним и «очарование» исчезнет, и останется работа в определенных математических теориях, имеющих определенное практическое значение.

Возьмём, например, широко известный «парадокс кота Шрёдингера» в квантовой механике. Когда люди узнают о том, что, оказывается, «учёные доказали», будто кот может быть «одновременно и жив, и мёртв», у них возникает своего рода когнитивный диссонанс. С одной стороны, все попытки осмыслить такое утверждение в понятных и выученных на опыте терминах оканчиваются тупиком – ведь совершенно очевидно, что если кот жив в обыденном смысле слова, то он не мёртв. С другой стороны, авторитет современной науки склоняет к необходимости признать-таки правоту утверждения. При этом от внимания ускользает то, что все термины в утверждении «кот и жив и мёртв одновременно», вообще говоря, употреблены (в науке) в совершенно специальном смысле. То же самое и с популярным мифом о том, что в геометрии Лобачевского якобы «параллельные могут пересекаться». Естественно, поскольку параллельные – это те, которые по определению не пересекаются, мы получаем противоречие. Никакого образа или доступного пониманию смысла тут не возникает – но авторитет науки заставляет признать, вопреки здравому смыслу, что «и невозможное возможно». В действительности, конечно, в геометрии Лобачевского такого утверждения нет. Можно по-другому определить понятие «параллельности» – но тогда вся парадоксальность исчезнет.

Однако я предполагаю, что именно эта парадоксальность, именно состояние «когнитивного диссонанса», «головокружения» и оказывается привлекательным для многих «ищущих». Во-первых, оно рождает так необходимое чувство «чуда», «мистики», возможности чего угодно. Во-вторых, благодаря такой свободной трактовке появляется возможность «спроецировать» на «научный» дискурс практически любые свои чаяния, фантазии и надежды. Людей ищущих привлекает в «головокружительных» метафорах и парадоксах тоска по иному миру – столь же «реальному», как непосредственно воспринимаемый, но свободному от его дискомфортных ограничений. Отсюда представление о «тонком» мире, «эфире», «вибрационной основе бытия». Если прояснить используемые понятия, то, как замечает Витгенштейн, исчезнет и «головокружение» – но вместе с ним уйдёт и очарование, ощущение пребывания на пороге чуда. Поэтому и обречены многие попытки указать «ищущим» на пробелы в их умопостроениях, «вызвать на конкретику» – такие попытки встречают сопротивление, словно «на бал пришёл медведь» и начал донимать всех унылыми вопросами и копаниями.

Сети Роршаха

Парадоксальность и поэтичность трактовок превращает научный дискурс в гигантское «чернильное пятно Роршаха», в котором можно увидеть буквально всё, что угодно – в том числе и путь к спасению, решение «философских загадок» экзистенциального характера. По сути дела, конструирование «шизотерических» символических систем из (по-своему) интерпретированных обломков естественнонаучных и математических конструкций оказывается формой поэзии, творения причудливого коллажа для решения собственных эмоциональных и экзистенциальных проблем. Однако поэтическая природа этой деятельности её участниками не осознаётся, что позволяет ощутить во всём этом гораздо более глубокий смысл – они занимаются не «творчеством», не причудливым искусством, а «проникновением в суть вещей».

Тут можно обратить внимание и на ещё одну особенность. В огромном числе случаев изучение подобных «систем» в соответствующих группах, кружках, сектах и т.п. редко принимает форму научного семинара или обсуждения. Обычно дело обстоит так: создатель дискурса или «учитель» просто излагает эту самую систему, плетёт «словесное кружево», иногда почти в режиме «свободных ассоциаций» (что называется, «гонит»). Остальные слушают, погружаясь в особое мифопоэтическое состояние ума. Паралогическая речь может действовать почти как вариант «эриксоновского гипноза» – грамматически правильные конструкции рождают свободные ассоциации, и ум «загоняется». В отличие от знаменитых монологов душевнобольных про Илью Муромца и гастроном номер 22, где сразу бросается в глаза семантическая неадекватность употребления слов (при грамматической правильности), здесь используются столь отвлечённые понятия, что внутреннего протеста может и не возникнуть. Легко видеть абсурдность фразы о том, чтобы «планету принять по учебнику», но не так легко дело обстоит с утверждением о «волновой природе времени». В первом случае значения слов известны с детства и наглядны. Во втором нужно ещё разбираться, что именно имеется в виду. Но всякая попытка прояснить значение слов (то есть, добраться до базовых понятий, до конкретики) заканчивается либо новым потоком концепций, растущих, как снежный ком, но не делающихся более конкретными, либо отсылкой к туманным ассоциациям («сгусток энергии», «светоносное тело», «гармония»).

Подобные «лекции» и «обсуждения», таким образом, больше напоминают групповой магический ритуал, заклинание или религиозную проповедь, а не научный доклад или семинар, – они приглашают в совместное блуждание по лабиринтам словесных конструкций, приносящее особое состояние «причастности». Ещё одна цитата Пелевина здорово передаёт суть этого явления: «Построю лабиринт, в котором затеряюсь с тем, кто захочет меня найти» .

Соблазн простоты

Помимо «открытия доступа в запредельное», вызванного рассмотренным выше специфическим «головокружением» при столкновении с мнимыми парадоксами науки, есть и другой аспект, в некотором отношении противоположный. Я имею в виду кажущуюся возможность сделать понятным всё, что нужно, с помощью символической системы. Это роднит рассматриваемые явления с настоящей наукой – но есть и существенные отличия.

Научное объяснение можно охарактеризовать как вывод сложного многообразия фактов и явлений из некоторой схемы. У Грегори Бейтсона было блестящее определение: «объяснение есть отображение частей описания на тавтологию» . То есть наблюдаемую структуру фактов учёный сопоставляет с логической (тавтологической) структурой – и получает объяснение. Таким образом, объяснение способствует уменьшению числа независимых «сущностей», нужных для понимания. Однако за мощь рабочей объяснительной системы приходится «платить» её многоуровневой структурой – подобно тому, как исчерпывающее описание города предоставляет набор карт разного масштаба, соответствующих друг другу определённым образом.

Системы же, о которых идёт речь, устроены иначе. Они предлагают набор ассоциаций «фэнтэзийного» толка, и ощущение понимания возникает исключительно потому, что сложные явления ассоциируются с привычными концепциями «борьбы хороших с плохими», «иерархий», «причинно-следственных связей» и т.п. То есть, по сути, это результат попытки приспособить привычные и довольно примитивные схемы восприятия к пониманию явлений другой природы.

Для того, чтобы почувствовать эту разницу, достаточно сравнить сложность современной математики (понятия топологии, алгебраической геометрии и т.п. представляют собой абстракции очень высокого порядка, взаимосвязи между ними сложны и часто лишены наглядности), и сложность нумерологических и «каббалистических» систем. В качестве методов классификации у «шизотериков» используется один и тот же простой набор – таблицы, плоские (в крайнем случае, объёмные) геометрические диаграммы, простейшие числовые соответствия.

В силу ограниченности «классифицирующих средств» такие системы растут не «вглубь», поднимаясь по «лестнице абстракций» к всё более общим понятиям, а «вширь», причём без особых усилий – поскольку добавить новую клетку к таблице существенно проще, чем перейти к общему понятию, которое будет включать в себя предыдущие в виде частных случаев, сохранив структуру. Особенно легко это происходит при попытках объяснить такие (с одной стороны сложные, а с другой наглядные) явления, как поведение человека, взаимоотношения людей, эмоции и так далее – поэтому в сфере психологии паранаучные системы развиваются с крайней лёгкостью, и обладают особой привлекательностью.

Семантическая опухоль

Вернувшись к аналогии с карго-культом, можно заметить одно существенное отличие. Символические конструкции, в отличие от «насыпных самолётов», не требуют практически никаких усилий для своего создания, если нет никаких правил, которым они должны следовать. Для того, чтобы ввести новое содержательное понятие в математике, нужно подходящим образом встроить его в уже сложившуюся структуру, удовлетворить ряду требований, описать чётко взаимосвязи, правила работы с ними, и так далее. В физике нужно согласие с экспериментом, с определённой парадигмой, теорией. Для того, чтобы принять новый термин или утверждение паранаучного дискурса, ничего этого не требуется – нужна только развитая фантазия и изобретательное словотворчество.

Благодаря этому можно заметить интересное явление, несколько «крайнего» или «патологического» толка: такая система символов и ассоциаций со временем всё больше растёт, только, в отличие от, допустим, математики, она растёт не «вглубь», а «вширь» и «внутрь», заполняя всё, но оставаясь такой же плоской. Со временем она приспосабливается для «объяснения» (на деле – автоматического ассоциирования) чего угодно. Человек видит весь мир сквозь призму своей системы. Любые противоречия и вопросы выводятся из системы не прояснением терминов, а, наоборот, введением новых «сущностей». В ход идут «многомерные» и «искривлённые» пространства, «поля», «лучи», «порядки бесконечности» и т.п.

В крайнем случае, это может принять даже форму «систематизированного бреда». Я называю это явление «семантической опухолью» – ячейки системы множатся, как клетки раковой опухоли, не сдерживаемые уже ничем, забирая на себя все ресурсы (всё внимание) ума/организма. Бороться с этим процессом с помощью критики, попыткой оспорить факты, привести контраргументы, бесполезно – любые сомнения снимаются новыми «отростками» того же самого процесса. Вероятно, поэтому столь распространено сочетание страсти к построению «концептуальных» схем описанного типа с определёнными «искажениями» мышления, часто параноидно-шизофренического толка. Особенно влияние таких систем на поведение заметно в сфере «психологических» умопостроений – приверженцы соответствующих учений с лёгкостью начинают классифицировать людей и их поведение по «типам» и «комплексам», находить «скрытые влияния» и «воздействия», что приводит к различным социальным конфликтам и способствует дальнейшей изоляции («подавляющие личности» в сайентологии, поиски «дуалов» и «антидуалов» в соционике, «дети индиго» и т.п.).

Примеры

Хорошей иллюстрацией сказанного, мне кажется, служит популярное субкультурное явление «майянского календаря 13–20». Я лично присутствовал на ряде подобных встреч, и позволю себе поделиться своими впечатлениями (надеюсь, читатели простят мне некоторую ироничность и упрощение повествования – суть дела это не меняет).

…Довольно приятный молодой человек очень увлечённо, в режиме практически монолога, излагает некую систему, основанную на календаре Майя. Система довольно хитрая… Торсионные поля, энергетические пояса, какие-то очень сложные диаграммы (где запросто соседствуют, например, поперечный разрез пирамиды майя и некий «Щит Галактической Конфедерации»). Григорианский календарь – это вирус, вброшенный враждебной цивилизацией во время космических боевых действий. Человечество спасётся, только если перейдёт на календарь Майя (чтобы время шло по спирали, а не по кругу), и ещё избавит организм от червей-паразитов. Пирамиды майя, египтян, и прочие (которые есть и под землёй, и на дне океана, и подо льдом) – это выходы волноводов, образующих огромную нейронную сеть организма-Земли. Плюс неизбежная нумерология (в стиле «двенадцать важное число, оно делится на два, три, четыре и шесть, а тройка, например, важна, потому что объединяет противоположности-двойки, и это всё связано с плюсом и минусом, с электромагнитным полем значит»).

Ну вот, навскидку, цитата с их сайта:

Закон Времени – открытие, сделанное в последние десять лет. Ключ к открытию заключается в том, что время есть частота. Естественная временная частота выражена соотношением 13:20. Вся Вселенная управляется этим соотношением, которое устанавливает Синхронный или четырёхмерный Порядок реальности. Комбинация Григорианского Календаря и механических часов создала искусственную временную частоту 12:60. Именно эта неосознанная частота, гонит современную цивилизацию ускоренным темпом, что приводит к ухудшению состояния окружающей среды.

(http://www.alcyone1320.ru/library/books/time-tech/)

Здесь хорошо видны описанные выше характерные черты «карго-дискурса». В рассматриваемой системе используются заимствованные из естественных наук и математики термины – вирус, поле, энергия, частота, волновод, четырёхмерное пространство – однако, в совершенно особом контексте. Я ознакомился с литературой по вопросу – по крайней мере, в доступных мне источниках и в живом общении с представителями учения оказалось, что нет никакой возможности добраться до базовых, основных понятий и уяснить их смысл. В ответ на любой вопрос разворачивается новая конструкция, длящаяся до тех пор, пока не придёт усталость. Либо приходим к терминам вроде «энергии», которые, судя по всему, считаются «и так понятными». Все математические конструкции, при их кажущейся сложности, не выходят за рамки простейших арифметических операций – то есть, вместо математики здесь присутствует нумерология (а это как раз и есть типичный пример паранаучного дискурса – глубокие закономерности, изучаемые теорией чисел, подменяются поэтическими ассоциациями и внешними признаками). При общении сильно бросается в глаза озабоченность участников «экзистенциальными» вопросами – ожидание «конца света» («Квантового перехода»), тоска по гармонии и неудовлетворённость существующим порядком вещей, личные эмоциональные запросы… Встречи проходят в режиме «учитель говорит – ученики слушают и задают вопросы». Опять же, из общения с некоторыми представителями сложилось впечатление, что данная система пронизала собой всю их жизнь – распорядок дня, простейшие бытовые действия, общение и взаимоотношения, всё это видится сквозь призму «планетарного календаря».

Ещё один пример из ныне популярных в субкультурах увлечений – «паралингвистика», любительские схемы изучения языка и его истории, особенно распространённые среди «родноверов», «язычников» и т.п. Лингвистические изыскания представителей данных направлений сводятся к разбиению слов на слоги, нахождению похожих слогов в других словах и других языках, и построению на этой основе далеко идущих теорий религиозно-философского толка. Естественно, внимание обращается в первую очередь на непосредственно бросающиеся в глаза сходства, вопросы географического распространения, искажения языка, и прочие берутся в расчёт только в особо трудных случаях. Таким способом легко доказывается происхождение всех языков от русского (или арабского, или языка Атлантов), делаются выводы о «присущей» определённому языку «сакральной роли» в мироустройстве, якобы заключённой в них «забытой мудрости», постигаемой на основе простейших внешних сходств. Так, слово «небо» сопоставляется с «не бог», что понимается как указание на «Бог – внутри, а не наверху». Любые противоречия, туманные места, расхождения с данными других наук просто выводятся за рамки рассмотрения, объявляются несущественными, решаются с помощью аналогичных изобретательных конструкций, а то и признаются следствием какого-нибудь «враждебного заговора».

Многообразие символических систем

Стоит понимать, что многообразие символических систем вовсе не сводится к простому различию «науки» и «паранауки». Игра, поэзия, пародия, философия, религия – всё это тоже сложные символические системы, и в реальности каждый «дискурс» сочетает в себе их различные признаки.

Знаменитые «телеги» Сергея Курёхина про кобальт Шварца и кристаллическую структуру времени обладают многими чертами паранаучных построений, и не сильно отличаются от «майянских» концепций – с той существенной разницей, что их пародийная направленность очевидна.

Великий математик Георг Кантор, создавший «наивную теорию множеств» с иерархией кардинальных и ординальных порядков бесконечности, не избежал искушения приспособить эту систему для решения теологических вопросов [6].

Чудовищные паранаучные системы сайентологии, ритмологии и «онтопсихологии» Менегетти содержат явно действенные психотехники, которые можно с тем или иным успехом применять в жизни (вне зависимости от принятия понятийного аппарата и метафизических конструкций).

А вот «психоаналитическая топология» Жака Лакана, судя по всему, являются примером чистой паранауки (http://psylib.ukrweb.net/books/sobri01/txt02.htm)

Популярная культура тоже обращается с проникающими в неё элементами науки сходным с «карго-дискурсом» образом – однако тут больше сходства с игрой. Научные конструкции не становятся ядром поп-культуры, в отличие от специфических субкультур, где соответствующие дискурсы ложатся в основу мировоззрения. В крайнем случае, превратно понятые осколки научных теорий служат орудием в локальном споре (апелляция к теории Фрейда, «относительность всего», якобы доказанная Эйнштейном, вульгарные трактовки генетики) или слегка модифицируют поведение, особенно когда дело касается вопросов медицины («излучение микроволновок», «заряженная вода» и т.п.)

В конце концов, сама история современной науки демонстрирует плавный переход от «мифологического» восприятия мира, наполненного различными «сущностями», к толкованию науки как карты реальности, и далеко не все представители самой науки вполне осознают символический, абстрактный характер понятий «поля», «атома» и так далее – слишком сильна привычка видеть за каждым существительным некую «реальную сущность».

Стоит также сказать и о разнице «паранауки» и «альтернативной науки». Альтернативные научные теории строятся на предпосылках, отличных от «официально признанной» научной картины мира, приходят к иным выводам. Однако принцип построения этих структур такой же, как и у науки – многоуровневая система абстрактных понятий, логическая структура, проверка экспериментом. В противоположность, паранаука не содержит ничего из перечисленного, и отличается от науки не наполнением структуры, а самой структурой (это подробно описано выше). То есть, она не является наукой вообще – ни официальной, ни альтернативной. В математике существуют альтернативные числовые системы (неархимедов анализ, алгебра Грассмана и так далее) – но нумерология не является альтернативной числовой системой, она использует схожие внешне конструкции совершенно иначе.

Понятно, что чётких границ между подобными системами нет, возможна эволюция от одного к другому, взаимовлияния, а также разнообразные сочетания. Однако это вовсе не значит, что все символические системы совершенно эквивалентны. Мы видим, что их психологическое и социальное влияние сильно различно, и различие это имеет корни в первую очередь в структурных особенностях этих систем. Я ставил задачу именно в выявлении этих особенностей, и ни в коем случае не в критике чьих-то индивидуальных или коллективных «движений ума» – в конце концов, сами эти заметки тоже представляют собой некое подобие символической системы, и я оставляю на усмотрение читателя, считать ли их «гоневом», научным анализом, поэтической метафорой или пародийным сочинением.