Figurative Theatre: «Искусство — это бунт против мира, который потерял ориентир»

От интервьюера. Везде ищи своих. Достаточно взглянуть на название сербского электронного проекта Figurative Theatre, чтобы почувствовать духовную близость. Названия композиций только усиливают впечатление: «Idoru», «Atrocious Camera», «Dadawave» и, наконец, «Smrt svetu». Мы поговорили с создателем и лидером коллектива Предрагом «Педжей» Живановичем (Predrag «Peđa» Živanović) и его близким другом, многолетним участником группы и владельцем лейбла Black Planet Records Владимиром «Влада» Поповичем (Vladimir «Vlada» Popović).

Sergio Nero

— Во время ваших концертов женщина играет с ножом, Педжа лежит, завёрнутый в саван, Влада терзает гитарные струны крюками, публику заворачивают в полиэтилен… До травм доходило?

Педжа Живанович: Наши выступления почти всегда травмоопасны из-за чрезмерной энергии и адреналина. Иногда мы излишне усердствуем. Несколько раз нас резали, царапали, били на сцене, бывало, обливались кровью. До самоуничтожения, как у Сатаны Панонского^[1], дело не доходило, но бывало опасно. В 2013 году на фестивале в Земуне я чуть не задохнулся, когда на меня навалились десять человек. В другой раз, я случайно порезался ножом и залил кровью микрофонную стойку.

Владимир Попович: После выступлений у меня часто кровоточат руки. В основном, из-за ударов по гитаре или чему-то ещё. Серьёзных травм не было, только порезы и синяки. Иногда я случайно ломал гитару, иногда — специально. Сломал однажды клавиши. Не горжусь этим, но уж как есть.

 

— Знаю, что в коллективе участвует Катарина, жена Предрага. Каков её вклад?

ПЖ: Катарина в группе с 2006 года. Она отвечает за сочетание музыки и театра. Её задачи — перформанс, живое сэмплирование и музыкальные матрицы. Катарина любит составлять коллажи, в духе классической дадаисткой практики, мы используем их для видеоряда, обложек альбомов и всего подобного.

Мы познакомились случайно, на собеседовании на повседневную работу в конце 2004 года. Увы, никакой кинематографичности. «Они встретились перед дверями кабинета, где проходило собеседование». Я искренне хотел, чтобы её взяли, и я смог бы пригласить её на кофе. Мне иногда кажется, что она моя спутница из прошлых перерождений. Иногда я вижу во снах сцены из наших прошлых жизней. Мы больше, чем просто пара, творчество Figurative Theatre нас очень объединяет.

 

— А как в группе очутился ты, Владимир?

ВП: Вполне естественно: я уже играл с Педжом. Кажется, это был трибьют Joy Division и пост-панк-группа. С самого начала мы хорошо вайбовали, у нас схожий музыкальный вкус. Я пришёл в группу примерно в 2012 году, когда вышла первая часть альбома «Svet Će Opet Biti Savršen» («Мир опять будет совершенным»). Мои умения и вдохновение Педжи создали текущее узнаваемое звучание FT; группа пошла по новому музыкальному пути.

— Концерт, на котором я был, выглядел очень мило. Несмотря на Педжу в саване, было ощущение семейного праздника. В соцсетях ты не выглядишь мрачным и экстремальным. Счастливый отец, любящий муж.

ПЖ: На сцене происходит полное изменение сознания. Когда мы выходим на сцену, мы другие люди, далекие от тех, кто мы в реальной жизни. Вне сцены мы совершенно нормальные, совсем не сумасшедшие. Просто иногда «мы открываем окно и летаем». Я процитировал группу Jarboli, она прекрасно описывает нас^[2]. Вне искусства Катарина, я и наш сын Василий — счастливая обычная семья.

Искусство — выпускной клапан, с помощью которого мы выдуваем весь негатив, а позитив оставляем в личной жизни. Любовь — сила, соединяющая нас, и единственная истинная религия.

Впервые я слышу, чтобы наше выступление похоже на семейный праздник. Никогда не смотрел с такого ракурса. Когда я выступаю, то не думаю о своей личной жизни. Что ж, значит мы не только доктора Джекилы и мистеры Хайды.

 

— Сколько тебе было в 1999, когда ты сделал первые записи Figurative theatre?

ПЖ: Всё началось, когда я установил на свой старый компьютер программу для создания музыки. Конечно, до этого я много слушал альтернативную электронику и гитарную музыку. Я посещал локальные концерты, несмотря на то, что концертную жизнь Сербии в то время давили кризис и санкции. Как вдруг, мне стало очень легко выбрать то, чем я хочу заниматься. В конце девяностых, несмотря на отсутствие зарубежных концертов, в Сербии и в Нише случился музыкальный ренессанс. Музыка стала бунтом против войн, раздора, агрессивной политики и социальных изменений. Мне тогда было 22 года.

Мой друг Милош из группы I’M (позже «Margita je mrtva»^[3]) организовал концерт в новом клубе Underground в Нише и позвал показать, что я записал за пару месяцев. Конечно, я согласился. В тот момент в группе были Братислав Павлович (Bratislav Pavlović) и Милан Маркович (Milan Marković). Поскольку проект не был до конца сформирован, я выступал в сопровождении Ивана Йовановича (Ivan Jovanović), он же Иван Гельд (Ivan Geld), на клавишах.

Вот так все и началось. Мы превозмогли робость. Концерт неожиданно очень хорошо приняли, это нас поддержало. Честно, я не ожидал, что буду играть столько лет… Так долго! Концерт записали на диктофон прямо с клубного пульта. О кассете много говорили, она переходила из рук в руки, а потом пропала.

 

— Тогда, в конце 90-х, тебя могли призвать и отправить на войну? Ты скрывался от мобилизации?

ПЖ: Я ещё учился, под мобилизацию не подпадал. Но позже я служил, побывал в Косово в составе Приштинского корпуса. А также на военных базах в Сухопутной зоне безопасности^[4]; служил курьером и командиром роты. Я не избегал армии, не такой я человек. Армия дала мне необычный опыт, но мне не нравится подчеркивать или прославлять милитаристские взгляды. Раздоры и войны не принесли нам ничего хорошего.

Тяжёлые времена рождают искусство. Искусство — это реакция на реальную жизнь, которая тебя окружает. Оно никогда не отражает только лишь фантазию или мечты. Гораздо чаще, искусство — это бунт против мира, который полностью потерял ориентир. Вот почему в такие времена легче выжить с пылающим огнём бунта внутри. Тогда ты горишь своим творчеством, и чем больше запретов, тем глубже и сильнее смысл твоих произведений. Лучшая музыка Сербии создавалась в самые тяжёлые времена войн, кризисов и санкций.

У нас тоже были репрессии, но не такие масштабные как сейчас в России. Война не может принести ничего хорошего. Но неудовлетворённость и скопившаяся злоба обязательно запустят колесо нового искусства. FT был создан, когда военная ситуация в Сербии поутихла, но оставались политические и социальные обстоятельства. Они, конечно, влияли на нашу музыку.

— В ноябре 1924 года вышел первый номер журнала «Сведочанства» (Свидетельства), с которого отсчитывают историю сербского сюрреализма^[5]. Получается, в этом году двойной юбилей. 100 лет сербскому сюрреализму, и 25 лет — Figurative Theatre. Что-нибудь ощущаешь по этому поводу?

ПЖ: Приятно осознавать, что юбилеи совпадают, и мы, наверное, учтём это при подготовке спектакля на наш праздник. Мы используем художественные практики, коллажи, цветомузыку, опираемся на традиции сюрреализма, обращаемся к сюрреалистическим мотивам. Но такое совпадение годовщин случайно.

 

Расскажи мне про историю сюрреализма в Сербии. Она на тебя повлияла?

ПЖ: FT выражает себя через абстрактные, сновидческие формы, с элементами научной фантастики и ужасов. В Сербии сюрреализм был широко представлен живописцами, однако, живопись часто подчинялась политике и идеологии, что лично меня отворачивает от их художественной сути.

 

— А зенитизм^[6]?

ПЖ: Да, это бунтарское направление гораздо ближе к тому, что мы делаем в FT. Оно ставило под сомнение всю западную культуру и то, что она навязывает через военную риторику и культуру. Зенитизм не может не вдохновлять. Прежде всего, он учит критическому осмыслению жизни во всей её полноте.

— На тебя повлияло то, что ты из Ниша? Например, во время Второй мировой войны здесь был нацистский концлагерь, руины которого можно посетить и сегодня^[7].

ПЖ: Ниш — город с богатой историей, на него влияет много призраков прошлого^[8]. Это чувствует каждый местный — это коллективное сознание. Но, честно говоря, атмосфера в Нише не мрачная, Ниш — город, где приятно проводить время, город мерака^[9]. Жители Ниша — сияющие солнцем люди.

Музыка, которую я создаю, это результат моих наблюдений за всем миром. Не важно, жизнь это городская или нет, но это не только про мой город. FT — универсальная сущность, и география не определяет наше творчество. По началу, за исключением самого первого концерта, мы чаще играли вне Ниша. Местной сцене потребовалось время, чтобы признать, нашу музыку.

Фактически мы скорее принадлежим к анархистским временным автономным зонам. FT строит свой мир под стеклянным куполом. Как бы тяжело и неуютно ни было вне этого купола, мы приспосабливаемся. Я подозреваю, что только в ближайшие годы возникнет духовная связь между FT и городом, из которого мы родом.

 

ВП: Музыка составляла огромную часть моей жизни с детства, когда я заинтересовался разными инструментами. Позже стремление к исследованиям и самовыражению, и желание оставить свой след. Я не буду перечислять всех, кто повлиял. В нескольких словах: люблю смелых и необычных артистов.

Должен признаться, меня никогда особо не интересовала местная музыка. Тогда, на заре Интернета, музыка была «социальной сетью». Мы узнавали о музыке по-разному: общаясь, по рекомендациям, обменивались. Так мы узнавали об интересной музыке, которая не была так доступна, как сегодня. Да и официальных изданий зарубежной музыки в Сербии девяностых не было.

Каждая часть моей жизни связана с музыкой, и это для меня один из самых прекрасных аспектов музыки – она всегда здесь. Я люблю создавать миксы и плейлисты, а также слушать и играть музыку в одиночку или с другими. Некоторые люди более, а другие менее чувствительны к звуку. Что касается творческой стороны, то иногда приходится отделить художника от произведения и послушать чистую эмоцию, которую он пытался изобразить. Вот почему я не большой поклонник музыкальных клипов. Приятно слышать, что кто-то другой чувствует то же, что и ты, или выражает тебе свои чувства так, как ты никогда не слышал.

— Поэтому ты создал свой лейбл?
ВП: Мною двигало желание создать сербский DIY-лейбл, следуя по стопам независимых хардкор-лейблов. Упирать на дружбу, уважение и, прежде всего, большую любовь к музыке, независимо от жанра. Я знал, что у нас тут много малоизвестных, но талантливых музыкантов. Хотел помочь встретиться единомышленникам, которые по-настоящему любят музыку.

 

— Ты называешь себя дадаистом и анархистом. Что для тебя это значит?

ПЖ: Дадаизм близок нам абстрактным началом, художественными акциями, методом коллажа и живописью. Выражением бунта против застоя в обществе, искусстве, политике и экономике.

Анархизм для нас — тотальное отвращение ко всем формам Системы, в каком бы облике она ни воплотилась. FT не вступает в политические организации, правительственные или нет. FT осуществляет свои акции самостоятельно, без внешнего влияния. У наших соратников с нами чисто творческие отношения. Мы не были частью какой-либо организованной системы. Наша форма высказывания — поэтический терроризм.

 

— А что значит музыка для тебя, Влада?

ВП: В первую очередь, я записываю, что чувствую. Мои песни одновременно моё наказание и благословение. Они зачастую окрашены в мрачные тона: так я использую искусство как средство психической гигиены. Лучше выразить внутреннюю борьбу через искусство (особенно на сцене), чем через прямую конфронтацию.

 

— Читая названия треков и сайд-проектов, предположу, что у нас много общих любимых творцов. Уильям Гибсон, Джеймс Баллард, Coil…

ПЖ: Ты прав. Я очень люблю художественную литературу, особенно киберпанк. Так же и фильмы и литературу ужасов, живопись, классическую литературу и перформанс. Гибсон, несоменно Баллард, Герберт, Баркер, Кинг, Лавкрафт, По и прочие классики. Берроуз, Керуак, Кафка, Сартр. У меня много любимых режиссёров: Кроненберг, Линч, любимые художники — Дали, Мунк, Кандинский, Баския, Ман Рэй, Майя Дерен…
Музыка — отдельная история: мне близки готик-рок, пост-панк, индастриал. Хотя как диджей я захожу гораздо дальше с той музыкой, которую слушаю и люблю. Что, в свою очередь, оказывает влияние на музыку, которую я делаю.

Полный ответ на твой вопрос был бы слишком длинным, и его, конечно, труднее прочесть, чем обсудить в баре за выпивкой.

 

— Используете ли вы иррациональные практики в своём творчестве? Может, изменяете сознание физическим или химическим воздействием?

ПЖ: Мой единственный наркотик — адреналин, который выпрыскивается в кровь, когда я выхожу на сцену. Всё иррациональное в нашем творчестве исходит из того, что наша дверь восприятия открывается сама собой, когда мы чувствуем энергию зрителей. Из-за энергии на сцене мы почти не пьём алкоголь до и во время выступления. Что нас действительно волнует, так это бегство из реального мира в воображаемый посредством искусства.

ВП: Нет, мы стрэйтэйдж группа, и физически, и духовно. Все те вещи для хиппарей, а мы — хардкор.

 

— Ваши работы часто комментируют в духе критики современного капиталистического общества. Что вам не нравится в современной Сербии?

ПЖ: Картина Сербии сегодня: «Большинство из них совершенно равнодушны к другим, бесчувственны, гонятся за деньгами и топчут мёртвецов. Никто никого не уважает и ничто больше не свято. На пьедестал возведены деньги, они король всего. Сущность жизни изгублена где-то далёко в наших снах».

Впрочем, в отличие от политической сцены и качества жизни, качество музыки становится всё выше. Поэтому мы строим свой стеклянный купол, живём по своим правилам, насколько это возможно.

— В комментариях к вашему последнему видео «Smrt svetu» интересуются, откуда видеоряд?

ПЖ: Мы немного поигрались с семплами, немного использовали АИ. Человека на видео не существует в реальности. По крайней мере, не в нашей вселенной.

 

— Вообще, почему вы записали трек к 10-летию сербского православного панк-фэнзина?

ПЖ: «Смерть миру» — это фэнзин монаха-панка^[10]. Лично я ближе к панку и искусству, суть которых восстание, чем к религии. Меня крестили и обвенчали с Катариной в православной церкви в том месте, где я вырос: это имеет для меня значение, выходящее за рамки понятий религии. Я мог бы добавить, что сегодня религоизность — альтернатива нормальности. Легко быть эксцентричным ради эксцентричности. Лично меня успокаивает посещение монастырей, но в церковь я хожу редко. Владимир посещает литургии, постится и имеет больше отношения к православию, чем мы с Катариной.

ВП: Вдохновением для всего, что я делаю, является сама жизнь, что мы чувствуем, через что проходим, в одиночестве или при встрече с другими. Что касается духовности, то я прошёл через разные этапы, что отражено в музыке. Мы использовали нью-эйдж сэмпл для Satori, в другое время заигрывали с нигилизмом и меланхолией. Я никогда не собирался создавать религиозные песни. Я не увлекаюсь оккультизмом, но интересуюсь религией и философией. Я считаю, что они необходимы для формирования целостного мировоззрения. Каждый настоящий процесс исследования и творчества — это духовный опыт, поэтому мистическая составляющая неизбежна. Как я уже сказал, искусство — это отражение духовного состояния, поэтому мировоззрение влияет на звучание. Наша новая песня вдохновлена ​​православным фэнзином, но те, кто не знает, о чём она, могут спокойно интерпретировать по своему усмотрению. Это один из самых прекрасных аспектов искусства.

— Альбом «Svet Će Opet Biti Savršen» выделяется в вашей дискографии. Наверное, он самый успешный. Что он значит для вас?

ПЖ: Мы записали много альбомов. Я бы выделил Analogue Monstrosities, когда Катарина присоединилась в 2006 году и своей энергией воодушевила меня продолжить заниматься искусством. И «Svet Će Opet Biti Savršen», когда Влада влил в группу новую силу, опыт и харизму. «Свет», безусловно, самый любимый ротациями «хитовый» альбом. Мне дорог «The Power of Pessimism», на котором поучаствовал Дарио из словенской группы Borghesia, которая с юности для нас была образцом для подражания.

 

— Почему у группы был долгий, почти в семь лет, перерыв в выступлениях?
ПЖ: Влада не мог по личным обстоятельствам. А выступать без него было бы несправедливо. Поэтому мы создали сайд-проект Terror Couple. Я также выступал с легендарной Language. Sex. Violence и играл в Blue Mondays — трибьют-группе Joy Division. Как диджей я выступал под псевдонимом Music 2 play in the dark. Но именно FT был поставлен на паузу.

 

— Благодаря общению с вами, мы знакомимся с сербской электронной альтернативной музыкой. Кого вы нам посоветуете?

ПЖ: Ludwig Ludwig, dreDDup, Dichotomy Engine, psyhound, Asphalt Chant… Autonomna kontrola, Nemir, Obluda. Я не могу перечислить все молодые коллективы Ниша, которыми восхищаюст, потому что кого-то забуду, а я этого не хочу, чтобы не умалить моей поддержки. Мои друзья из Polarni fazani, Gospodin Pinokio, Plastic Sunday, T-Error, Ding dong, Margita je mrtva — всё это старая нишская панк-сцена, которую я очень люблю и восхищаюсь.

ВП: Серия сборников Balkan under the radar — цель которой искать интересных исполнителей на территории бывшей Югославии (все 6 сборников одним архивом). Из других релизов своего лейбла выделю Brigand и мой сольный проект Crocodile Tears.

 

— Кто вы в обычной жизни?
ПЖ: Отец предивного, талантливого сына. Муж дивной, харизматичной женщины. И вечный андеграундный мечтатель и поклонник искусства.

ВП: Я IT-инженер.

Дополнительные материалы:

• Первые десять лет деятельности отражены на сборнике Figurative Theatre : Standing Still after all those years
• На сборнике Elektronska Industrija Niš II можно услышать трек Margita je mrtva — People of Yugoslavia, в котором под жёсткий бит роботизированным голосом все противоборствующие нации югославских войн называются по своим прозвищам
• Svet Će Opet Biti Savršen — самый популярный альбом коллектива. Он существует в нескольких версиях и изданиях. Часть 1: Svet Će Opet Biti Savršen: Sunset Of An Era. Часть 2: Svet Će Opet Biti Savršen: Destination Black Planet. И как единый альбом с дополнительным треком.
• Альбом The Power of Pessimism.

 

^[1] Сатана Панонский, настоящее имя Ивица Чуляк, эсктремальный панк-рокер, практиковавший самоистязание на сцене. Достаточно взглянуть на обложку альбома Nuklearne Olimpijske Igre. Погиб при невыясненных обстоятельствах на войне в Хорватии в конце января 1992 года.

^[2] Jarboli — популярная сербская рок-группа из Белграда, образовавшаяся в 1992 году. Педжа цитирует песню Samo ponekad («Лишь иногда»).

^[3] «Маргита мертва» — подразумевается Маргита Стефанович, «принцесса югорока», участница культовой группы Ekatarina Velika. Героин убил практически всех участников группы. Маргита была зависимой, под конец жизни обитала в приюте для бездомных, умерла от последствий употребления наркотиков.

^[4] Территория, на которую была выведена армия СФРЮ из Косово весной 2001 года.

^[5] Наиболее ярко сербский и югославский сюрреализм проявились сначала в поэзии. Известными представителями были Растко Петрович (1898-1949) и идеолог сербского сюрреализма Марко Ристич (1902-1984). Судьба двух поэтов интересна: Петрович, служивший дипломатом, так и не вернулся на родину, где подвергался разгромной критике… Ристичем. Ристич, в свою очередь, сделал в социалистической Югославии сервильную карьеру. Авангардное искусство оказала большое влияние на творцов искусства ХХ века в Югославии. Сразу после Второй мировой войны в стране появились несколько кружков художников-абстракционистов (например, «Задарская группа», «Једанаесторица» и другие). «После меня только Дадо!», — так восторженно заявил Сальвадор Дали о югославском художнике-сюрреалисте Дадо Джуриче (1933-2010). В 1960-1990 годах правительство Югославии осуществило масштабную программу монументальной пропаганды, установив по всей стране сотни необычных авангардных памятников (т.н. «югославские споменики»).

Также важна фигура поэта Марко Ристича (1902-1984). Отголоски сербского сюрреализма слышатся и в прозе Милорада Павича, часто опирающейся на «почву» сна, и его ученика — Горана Петровича (ушёл от нас 24 января 2024 года). Самая известная современная художница из Сербии, Марина Абрамович, неоднократно обращалась к иррациональным практикам, будь то фильм о народных обрядах «Балканский эротический эпос», или последние инсталляции с энергетическими кристаллами, одна из которых должна была быть сооружена в Бабьем Яру. В Современной Сербии выставки фантастической и сюрреалистической живописи чуть ли не одни из самых частых.

^[6] Зенитизм — авангардное движение югославских деятелей искусства, которые объединились вокруг загребского журнала «Зенит»; среди иностранных «участников» движения были Александр Блок, Василий Кандинский, Анри Барбюс и другие. Основатель и предводитель движения поэт Любомир Мицич утверждал, что Первая мировая война стала коллапсом Европы, и восстановить её сможет только балканогений — варвар с Балкан, полный духовной энергии.

^[7] Один из детей нишского концлагеря — режиссёр Желимир Жилник. Его младенцем спасли заключённые, вынесли его во время побега и передали родственникам. К несчастию, мать, антифашистку и коммунистку, вскоре расстреляли в лагере. Отец Жилника был партизаном, его расстреляли четники, сербские партизаны националистического толка, в 1944 году. Жилник стал одним из выдающихся режиссёров югославского кино, с чьим именем связывают «чёрную волну» — явление в югославском кинематографе: фильмы, которые объединили остросоциальные сюжеты, чёрный юмор, маргинальных персонажей и, обычно, несчастливый конец. За свою карьеру он снял знаковые фильмы для разных поколений: от «Ранних работ» — о тяжёлом «похмелье» югославского «долгого 1968-го», до «Мраморной задницы» — о белградских трансвеститах-проститутах середины 90-х.      

^[8] Ниш — третий, по количеству жителей, город Сербии на юге страны. Кроме остатков нацистского концлагеря он знаменит другой мрачной достопримечательностью — «Башней черепов». Её возвели в 1809 году по повелению Хуршида Ахмед-паши, подавившего первое восстание сербов против османского владычества. Стены башни паша приказал украсить черепами сербских бунтовщиков.

^[9] Мерак — особое сербское слово, не имеющее точного перевода. Оно означает «радость жизни», «жизнь в удовольствие», «кайф».

^[10] «Death to the World» — фэнзин, который в 1994 — 1997 года издавал панк Джастин Мэрлер, принявший в православие и ставший монахом. В настоящее время существует как вебзин. В 2014 году появилась сербская версия — «Смрт свету».