Трансмутации Coil: ты мерзок этим вечером?

От Редакции. Чуть больше года назад мы наткнулись на любопытнейшие заметки о творчестве Coil, гипермодерне, времени, лунной музыке и «Поездке в Эйвбери». Они были настолько интересны, что мы перевели их на русский. А потом заинтересовались их источником и выяснили, что их автор собрал небольшую команду соратников и выпустил по любимым электронщикам журнал: небольшой, но дерзкий «Man is the animal: Coil zine».

С тех пор вышло уже три номера, и первый из них мы для вас оцифровали, а одну из статей из него — перевели в честь сегодняшней днюхи Бэланса.

Coil exist between Here and Here. We are Janus Headed. Plural. Out of time. Out of place. Out of Spite. An antidote for when people become poisons.

fr.Chmn

Иерогамия буквально оплодотворяет землю.
Кеннет Рексрот

 

В манифесте Coil (1983) описали себя как «разносчиков мании». Я решил зацепиться за эту характеристику и действительно поискать в их творчестве созерцательную или герметическую маниакальность. Скорее у меня получился рассказ о собственных маниях, так или иначе спровоцированных Coil и, как им и положено, мало связанных с реальностью — по крайней мере, с привычной нам. Но мании обязательно оставляют после себя серии иллюзорных образов, принадлежащих mundus imaginalis — миру воображения — как называл его французский философ и теолог Анри Корбен. Это мир образов, архетипов и душ, и для Корбена он вполне настоящий, с ним можно связаться и получить опыт взаимодействия. Mundus imaginalis — это не просто выдумки, а мании не обязательно персональны, хотя именно так мы привыкли считать — ведь так их проще сбросить со счетов. У мира воображения и у маний, населяющих этот мир, есть своя реальность, а у Coil был к ней доступ. И, получая доступ к Coil, мы, вероятно, можем пересечься с ней в режиме совместных маний. Я рассчитываю именно на это. Эти образы и мании относятся к сперматическому материализму, алхимии, странной прозе, ужасам и первичной материи вселенной. Это будет затяжное и отвлечённое путешествие в сторону от Coil, которое в итоге приведёт обратно к ним.

Томас Воган, брат-близнец поэта Генри Вогана, был роялистом и алхимиком. Он родился в 1621 году и закончил Колледж Иисуса Оксфордского университета. Впоследствии он стал настоятелем в Уэльсе, но был изгнан за роялистские взгляды и по обвинениям в пьянстве. Воган «большую часть времени провёл, изучая натурфилософию и химическую физику» и писал под псевдонимом Евгения Филалета. Меня всегда забавляло, что, несмотря на ауру таинственности и секретности вокруг алхимии, герметического искусства par excelence, сегодня можно без труда найти почти любой текст на archive.org или другом сайте. Секретность уже не та. Однако публиковались они в другие времена, и алхимики вроде Вогана писали, что истинные тайны доступны лишь посвящённым. В Lumen de lumine, или Новом магическом свете (1651) альтер эго Вогана Евгений получает совет от наставника, что тот «не должен в своих писаниях превышать Позволенное мною». Секретность была не только в том, чтобы сделать что-то недоступным для чтения, но и в способе чтения, который немногие могли освоить, и в практике, в которой ещё меньше могли преуспеть.

Я не адепт и не посвящённый. Я хочу лишь кратко ознакомиться с Lumen de lumine Вогана, как с примером инициатического путешествия в искусство алхимии к сердцу алхимических работ. Оно начинается с того, что Евгений засыпает на рассвете после ночной работы, в парадоксальное время сна и отдыха; по меткому выражению Вогана, «День уже не рождался, а начинал задыхаться в родах». Во сне при свете зари Евгений входит в более глубокую ночь, где обнаруживает храм природы и начинает инициатическое путешествие в сопровождении прекрасной женщины по имени Талия, которая показывает ему первоматерию:

Определённый род масла водянистого характера. Оно было вязкое, жирное, минеральной природы, яркое словно жемчуга и прозрачное как хрусталь. Когда я хорошенько его осмотрел и обыскал, оно показалось мне в некоторой степени сперматическим, Поистине оно было непристойным на вид и особенно на ощупь.

Это prima materia, или, как называет её Талия, «истинная Сперма великого Мира». Это, по словам Талии, невидимое и животворящее вещество настоящего или истинного мира. Это плодотворящий материал Бога, который смешивается с землёй и сгущается в различные вещи вокруг нас. Евгений завоевал расположение леди Талии своей простотой и бесхитростностью, он не софист и не подхалим. В ответ Талия даёт Евгению знание материи мира.

Речь о первичной материи вселенной, с которой работают алхимики, добиваясь своих трансформаций, особенно самой известной — превращения свинца или других металлов в золото. Алхимики дают этой первичной материи множество имён, но Воган открывает сексуальную природу этой субстанции. Это сперма. Эта «жидкая, дрожащая, переменчивая субстанция» лежит в основе вселенной и составляет все вещи в ней. Это «невероятно мягкая, влажная, плавкая, текучая Земля: Земля воска, которая способна принять любые формы и оттиски». Эта материя эквивалентна тому, что Платон называл хорой в Тимее, посредующая возможность формирования мира между идеями и материей. Хотя Платон склонен считать хору феминной, маткой, Воган предполагает, что, хоть и будучи сперматическим, этот материал — это «Союз мужского и женского духа». Это субстанция перехода, транс субстанция.

Согласно Кеннету Роксроту и его введению в труды Томаса Вогана о духовной алхимии от 1967 года, реальность алхимии лежит в тантрических и йогических писаниях, раскрывающих тайны нервной системы. Алхимия — это практика медитации, дыхания, концентрации на автономной нервной системе и, наконец, «оргазма без эякуляции, которая за счёт давления пяткой в паховую область перенаправляется в мочевой пузырь». Для Рексрота Воган и его жена Ребекка, его soror mystica, мистическая сестра, которая помогала алхимику, были практикующими искусство подобных оргазмов. И это искусство их в итоге уничтожило. Тот факт, что Ребекка умерла в 1658, а Воган — в 1666 году, предположительно от отравления ртутью, не беспокоит Рексрота. У Вогана было видение, и это видение уничтожило его. Рассуждения Рексрота захватывают воображение и фиксируют сексуальное измерение алхимии Вогана. Они определёно придают особую значимость совместной работе Вогана с женой, что было нехарактерно для алхимической традиции того времени. Однако, в то же время они предполагают гетеросексуальность, даже в тантрических формах, что, как кажется, не вполне созвучно вогановскому видению транс субстанции.

Работы, посвящённые первичной материи, можно обнаружить ещё у одного сына валлийских  земель — Артура Мейчена (1863-1947), автора скандальной повести «Великий бог Пан» (1890) и члена Герметического Ордена Золотой Зари. Мейчен, как Воган и Coil, имел дело со странностями и с превращениями материи мира через работу с духом. У Мейчена зло нередко предстаёт как проявление воздействий странного, преобразующих ткань реальности. Грех, как определяет его один из персонажей рассказа Мейчена «Белые люди» это «если бы розы у вас в саду вдруг начали петь странные песни, вы бы просто сошли с ума. Или представьте, что камни на обочине дороги при вашем приближении стали пухнуть и расти, а на обычной гальке, которую еще накануне вечером вы видели собственными глазами, поутру распустились каменные цветы?» (Хэйес Хэмптон отмечает, что в песне Coil «Love’s secret domain» этот отрывок стал источником для строчки «чистое зло — это когда поют цветы»). Это иная форма алхимической работы, другое превращение  вселенского вещества, которое угрожает нашему психическому здоровью больше, чем любой акт человеческого зла.

В странной прозе Мейчена эта угроза превращения реализуется через постоянный троп, использующий атавистических существ, называемых в фольклоре фейри. Они и есть белые люди, которые ближе к первичному веществу, чем человечество, и этот народ «обретается в глухих потаенных местах и отправляет свои мерзкие таинства в диких горах». Это цитата из «Повести о чёрной печати» Мейчена, вошедшей в сборник «Три самозванца» (1895). Хотя заголовок отсылает к трём ненадёжным оккультным пройдохам и рассказчикам историй, существует известный Трактат о трёх самозванцах, нашумевшая атеистическая книга, где тремя самозванцами названы Моисей, Иисус и Магомет. Из этого можно оценить вкус Мейчена к скандалам, однако и его удивительное почтение перед возможностями греха и покаяния.

В повести профессор Грегг, посвятивший жизнь научным антропологическим изысканиям, решает уйти в отставку и исследовать этот народ, в существование которого он верил. Поселившись в доме в валлийской глубинке, профессор нанимает молодого человека, про которого рассказывают, будто его отцом был один из этих людей. Одной ночью его ассистент стал свидетелем превращений, которые происходили с мальчиком:

Зрелище, развернувшееся передо мной, превосходило самые дикие фантазии. От тела на полу отделилось Нечто, вытянулось, липким колышущимся щупальцем обхватило бюст на шкафу и переставило на бюро…

Мальчик вернулся в форму первичной слизи, prima materia, возможности всех «трансмутаций» — именно таков альтернативный заголовок «Трёх самозванцев».

В другом рассказе Мейчена, входящем в «Трёх самозванцев», «Повести о белом порошке», мужчине дают белый лекарственный порошок, который странным образом портится. Сначала порошок вернул мужчине здоровье и общительность. Дальше рассказ, один из любимых у Мика Джаггера, повествует о том, что мужчина стал зависимым от белого порошка, который в действительности оказался порошком, из которого приготавливается вино шабаша, Vinum Sabbati. В конце концов, мужчину настигла ужасающая регрессия:

На полу колыхалось черное, вязкое, вонючее месиво. Оно гнилостно разлагалось, таяло и пульсировало, клокоча жирными пузырями, как кипящая смола. Горящие точки глаз светились изнутри наподобие раскаленных угольков, шевелились и вытягивались остатки губ, какие-то бесформенные отростки вздымались вверх неубедительным подобием рук.

Снова перед нами регрессия к первичной материи, которая «ни жидкая, ни твёрдая», странная и таинственная материя Вогана, которую ищут алхимики для своих трансмутаций. В прозе Мейчена такие эксперименты с первичным веществом оборачиваются смертельными ужасами, когда эго и тело растворяются в материи, из которой они когда-то возникли.

Безусловно, истории Мейчена про сказочный народ и ужасную регрессию многим обязаны имперским викторианским представлениям о расовой антропологии, в первую очередь идее о народе туранцев, происходивших из центральной Азии и бывших европейскими аборигенами до прихода арийцев. У Мейчена есть рассказ под названием «Туранцы», в котором их потомками называются странствующие цыгане. В разных вариациях на тему белых людей и фейри Мейчен обращается к идее о первых туранцах, смуглых и низкорослых. Нельзя не отметить расистскую грань этих образов и их использование для пробуждения страха и ужаса перед регрессией. Однако, и это типично для Мейчена, ужас уживается с ощущением чудесного и чувством преображения, находя воплощение в регрессии к первичному веществу. Профессор Грегг из «Чёрной печати» отказывается от респектабельной буржуазности и от науки, следуя своей одержимости чуждым народом, и в итоге они забирают его к себе. Нам неизвестна его судьба, окрашенная ужасом — но всё же к потерям и трансформации примешивается некий аморфный призрачный шанс, впрочем, тоже довольно тревожного рода. Именно этому шансу Клайв Баркер, друг Coil, с которым они работали над несостоявшимся саундтреком для «Восставшего из ада», позже придаст форму радикальных и девиантных страстей за пределами наносного расизма, ещё остававшегося у Мейчена.

Дебютный альбом Coil «How to Destroy Angels» был задуман как «ритуальная музыка для накопления мужской сексуальной энергии». Фокус на мужской сексуальной энергии, материализующейся в сперме, определённо характерен для йогических практик, древней философии, оккультной традиции и реактивации всего перечисленного в творчестве Coil. Результатом стала ритуальная работа с индустриальными элементами, что, возможно, отсылает к быстро исчезающей идентичности мужчин-индустриальных рабочих. В конце концов, альбом вышел в 1984 году, когда началась забастовка британских шахтёров, приведшая в итоге к ослаблению воинственного рабочего класса. Это была «индустриальная музыка для индустриальных людей», как это изначально сформулировали Throbbing Gristle, но также и музыка для «людей земли», тех, кого правящий класс считал недочеловеками — тех шахтёров, в том числе и из южного Уэльса, о котором писал Мейчен. Тех, что в повседневном труде связаны с первичным веществом углерода и ужасной работой по превращению нашего мира в новую опустошённую субстанцию.

Конечно, Coil не так прямо аппелируют к власти и сексу, как группы вроде Test Department, которые записали в 1984 году альбом «Shoulder to Shoulder» с хором шахтёров южного Уэльса и отдали доходы от его продажи в фонд бастующих. Работа Coil – это работа во «Тьме», вероятно, более близкая к призывам мерцающего вещества и первичных энергий Вогана. Но их ритуалы, возможно, всё же обращаются, пусть и опосредованно, в ту же сторону. И эта опосредованность приводит к  мутации — такой, как появление новых союзов и фронтов борьбы: женщин-сторонниц забастовочного движения и с групп Лесбиянок и Геев в Поддержку Шахтёров (LGSM).

Сперматический материализм становится более ощутим в «Are you shivering?» из альбома «Music to Play in the Dark» (1999). Текст прямо говорит о сперматическом аспекте трансформации:

О, река серебра, О, река цветов,
Я ложусь, дрожа, в твою серебряную реку,
И роняю последнюю каплю этой животворной влаги.

Так называемая ночная поллюция; что-то, чтоб играть в темноте; или момент сексуальной встречи; после того как «ложишься, дрожа в серебряную реку», освобождается «животворная влага» (фраза «животворная влага» так часто повторялась, что потеряла всякое значение и даже стала слегка комичной). И всё же, у Coil мы встречаем чувство угрозы и даже ужаса в странно вокализированном дрожании и звуках синтезатора, напоминающих горячечный сон. Текст мог бы произносить один из бейкеровских сенобитов, эдакая мужская версия вогановской Талии и её инициатического путешествия: «глаза всё ещё холодны», «ты мерзок этим вечером?» вместо элвисовского «тебе одиноко этим вечером?» Это всё трансформация в ужас, но также и трансформация за пределы сантиментов нормальности, которая отвергает болезнь как необходимую предпосылку перехода: «Ярко ли сияет твоё безумие?»

Серебряная река Coil – это жемчужная река Вогана, философский камень, материал для работы и созидания, который «окружён (сказал он) Тьмой, Облаками и Чернотой». И играть (с ней) нужно в темноте. Это работа с сосудами, печами, осадками, в которой проявляется превращающаяся масса, окружающая весь мир. Для Вогана появляющееся вещество — это «жидкая, скользкая, маслянистая субстанция, похожая на костный клей, но гораздо более прозрачная». Как «костный клей» (в оригинале — mouth glue — клей для рта), или плевок. Как писал французский мыслитель Жорж Батай «утверждать, что вселенная ни на что не похожа и просто бесформенна, — значит то же самое, что вселенная нечто вроде паука или плевка». Мы видим реку, насыщенную сперматической жизнью: «Река Жемчуга получила от него своё Имя, ведь оно наполняет эту реку как Сперма Лягушек наполняет обычные воды». Coil явно проговаривают алхимичность своих работ, так как серебряная река связана с лунными океанами, в которых мы плаваем подобно кальмарам. Этот образ сопоставляется и противопоставляется с тёмной твёрдостью земли. Серебряная река, река жемчуга — это возможность трансформации и перехода, смешения жидкости и земли, при котором могут происходить перемены. Возможно, именно это не даёт нам покоя. Сама возможность трансформации.