Будильник на часах памяти

A true ini­ti­a­tion nev­er ends.
Robert Anton Wil­son

Кто-то – Гурджиев, кажется – говорил, что у человека столько личностей, сколько людей его знает. У Дженезиса Пи-Орриджа, думаю, их было раза в 23 больше, он умудрился прожить за 70 лет столько разных жизней и примерить столько ролей, что в это трудно поверить – как и в то, насколько ярким примером той самой «роли личности в Истории» Джен оказался.

И вот мне хочется, провожая его в трип на другую сторону, рассказать о том, какую роль он сыграл и в моей личной истории, кем был и останется для меня и моих близких. Конечно, это крайне личный текст, рассказ о моём опыте – вообще, я такое себе обычно не позволяю, но здесь совершенно уникальный случай, и иначе не могу, не хочу и не буду. Так что это и не некролог (применительно к Джену это, кажется, вообще звучит нелепо), и не демонстративно-биографическая эскапада, и не наивная попытка культурологического анализа – а всего того понемногу и что-то ещё.

Mem­o­ries are the key pro­jec­tion in the future.

All hal­lu­ci­na­tions are real.
Some hal­lu­ci­na­tions are more real than oth­ers.
“Antony Kreutzer”

Первый раз (ну или первый из известных мне) Дженезис Пи-Орридж коснулся моей жизни, когда мне было 13 лет. Я тогда жил в своём городке за полярным кругом, слушал панк-рок и металл, кассеты покупал наобум исходя из наличия черепов и сатанинских крестов на обложках, и, конечно, знать не знал ни про PSYCHIC TV, ни про Пи-Орриджа, а из чего-то имеющего отношения к делу был знаком с сюрреализмом, фанател от Дали, и слышал фамилии «Кроули» и «ЛаВей».

И вот, поехав в очередной летний отпуск с семьей, мы остановились в Питере на квартире у знакомых. Вечер у телевизора обернулся нежданным сеансом «психического телевидения»: погружением в странный и завораживающий киносюжет на середине серии некоего сериала, полного сновиденной атмосферы, причудливых образов, и зловещих заговоров. Сериал назывался «Дикие Пальмы», показывали его по НТВ в 1994 году. Увиденных обрывков хватило, чтобы название это запомнилось и возникло желание когда-нибудь, наконец, увидеть это целиком.

Желание исполнилось пару лет спустя – сериал повторяли по НТВ, и я посмотрел его от начала до конца. Был очень впечатлён. Среди всего увиденного отдельно сработал образ сенатора Тони Крейцера, лидера Церкви Синтиотики, и центральный конфликт истории, противоборство двух конспиративных организаций – Отцов, авторитарных сторонников сенатора, и Друзей, своеобразных кибер-анархистов. Сенатор Крейцер, списанный, как выяснилось потом, с Л.Рона Хаббарда, хотел стать после смерти голографическим богом-вампиром, паразитирующим на сознании людей с помощью некой техномагии. Таинственный техномагический артефакт, который он искал, назывался Go Chip, и герои регулярно озвучивали многозначительную мантру “Every­thing must go”.  Надо сказать, что «Дианетику» Хаббарда я к тому времени уже прочитал, но о том, кто есть такой Хаббард, конечно, знать не знал. Как не знал и о том, что всю идеологию Синтиотики, метафизические рассуждения о Пути в Сад и ритуальную сторону в сериале разработал Дженезис Пи-Орридж.

Впервые это имя встретилось мне позже, в 1997 году, когда я уже переехал учиться и жить в Питер, и купил на барахолке «Магию в теории и на практике» Кроули, рассчитывая на приобщение к сатанизму, который меня по-прежнему занимал. Разумеется, книгу эту я не осилил, она даже в сомнительном, вроде бы, переводе, оказалась неизмеримо умнее меня. Зато в предисловии Гайдука встретилось упоминание о том, что Кроули был в числе прочего любимым автором Дэвида Боуи и Дженезиса Пи-Орриджа. Что за странное имя, подумал я? Кстати говоря, на обложке красовался портрет Кроули со странным тройным крестом на лбу – я, хоть и увлекался всякими символами, такой не нашёл ни в одном из доступных на тот момент трудов.

Four faces blend­ing blend­ing blend­ing
Nev­erend­ing
Our places send­ing
Shades of evening

You and I You and I Unit­ed Unit­ed

Oceans between us
Sky between us
Land between us
Fire between us

We’re Unit­ed Unit­ed

Can’t stop it

Unit­ed Unit­ed
You are my Knight
You are my night-night my evening
Its very plain to say
Its a strange sys­tem
You miss them
You want to be them
You have to see them
You have to be them

Unit­ed Unit­ed

(Throb­bing Gris­tle)

А чуть позже я начал погружение в то, что принято называть «индустриальной культурой». MINISTRY, SKINNY PUPPY, COIL, книги Берроуза, совершенно перевернувшие мой взгляд на мир. Параллельно шло увлечение психоделическими идеями – Гроф, Лири, и так далее. И вот тут имя Пи-Орриджа начало то и дело всплывать, а уж когда я дорвался до тогдашнего интернета, и набрёл на неизбежные EOWN, imperium.lenin.ru и прочие милые источники – стало понятно, что Дженезис Пи-Орридж это, надо думать, фигура огромной важности. В каком-то музжурнале попалась его фотография плохого качества – на меня с неё смотрело существо невнятного пола в чуть ли не шутовском колпаке (это ещё до break­ing sex). А вскоре я, наконец, услышал и музыку.

До скачки файлов через soulseek под индустриальные завывания adsl-модема оставалось ещё год-два, и музыку приходилось покупать на дисках и кассетах. Про PSYCHIC TV я заочно знал, что это нечто крайне авангардное, что оттуда вылезли уже очень любимые мною COIL, что там сплошь оккультизм и шум, ну и тому подобное. И вот мне попались два диска группы – Pagan Day, и Alle­go­ry and Self.

Прослушав их, я сперва испытал недоумение. Ну, хмурый трип-поп, который я обнаружил на Pagan Day, понравился слёту и оказался интересным саундтрэком к грибным экспериментам. А вот hyper­del­ic на Alle­go­ry and Self я не сразу оценил– хотя моментально влюбился в ритмичную “She Was Sur­prised” и жутковатое камлание “Thee Star­lit Mire”.

Ну то есть как не оценил – музыка была замечательной, но моя-то душа ждала чего-то «постраннее» да «поизвращённее», я уже погрузился в кошмары SKINNY PUPPY и всяческий нойз, ну эмбиент хотя бы, а PTV вроде как отцы, а тут… Однако вскоре мы с сестрой впервые отправились на экскурсию в Европу, и вот когда я мчался на автобусе по европейским просторам, а в ушах зазвучал этот альбом – тут-то я и поймал волну. Всё, вот она, прекрасная и дикая эпоха 60‑х, о которой я так много читал. Вот он, кислотный тест. Притом очень понравилось, что это такая, суровая «кислота», с загонами, как полагается. Потом я раздобыл диск THROBBING GRISTLE, ну а вскоре доступ к музыке был открыт, и поехали. Теперь я был в этом автобусе.

Разумеется, было найдено и внимательно изучено всё доступное на тот момент творчество Джена, но что ещё важнее – я нашёл его тексты и начал их читать и переводить. Пи-Орридж быстро стал для меня одной из центральных фигур, и я очень жалел, что его проект PSYCHIC TV больше не существует, завершившись потрясающим альбомом Trip/Reset, и я, понятное дело, никогда не увижу-услышу всё это вживую.

I, I just took a ride
On a sil­ver machine
And I’m still feel­ing mean

Oh, do you want to ride
See your­self going by
The oth­er side of the sky
You got­ta know where I’ve been

And it flies side­ways through time
It’s an elec­tric line
To all the Zodi­ac signs

(Hawk­wind)

Но в 2004 году свалилось известие, в которое я просто отказался верить – Джен не только реанимировал свою группу, но и даст концерты в России – да ещё и в Питере. Ну да, те же COIL точно так же тремя годами раньше сделали, казалось, немыслимое, но чтобы и ЭТО вот? А тогда уже было известно про Pan­droge­ny, и что неутомимый экспериментатор превратил себя в двуполое существо… и вот мы стоим в первом ряду в клубе Порт, прямо под пюпитром, и неужели вот сейчас? И да.

Концерт произвёл сокрушительное впечатление – и ураганным исполнением, и наличием great­est hits, включая длиннющую мессу Unclean (кто хочет, может найти Live at DNA Lounge с того же тура и оценить), и главное – невероятной харизмой Джена и его банды. Вот это был шквал свободы, праздника, юмора, энергии, да всего чего угодно. Ясно было одно. Это. Не. Человек. Это какое-то иное существо, DMT-эльф, мутант из книг Берроуза, но вот он/а, прямо перед нами. Охрана сдёрнула кого-то со сцены, попытавшись вывести – а Джен, на каблуках, ринулся за ним, чтоб не отдать, так сказать, в лапы Контроля. Вот это дааа! Такое больше не повторится, и запомнится навсегда. Высшая точка, не иначе.

Не тут-то было. Джен и его проказники вернулись два года спустя. За эти два года в моей жизни произошло много чего – в том числе крайне болезненный разрыв текущих failed rela­tion­ships, обернувшийся серьёзным личным кризисом, выйдя из которого, я встретил ту, которая оказалась моей судьбой. (Это важно для рассказа.) И вот мы поехали в Москву. Концерт в клубе Ikra запомнился утомительной очередью на лестнице под забавные шуточки о том, что Джен мог бы проделать с организаторами, но сил осталось мало, и само выступление группы по итогу впечатлило совсем не так, как тот самый первый приезд. Играли практически целиком новый материал, за вычетом медленной версии “Roman P.”, ну и в общем возникло неприятное подозрение, что дважды в ту реку не войти, и то самое cel­e­bra­tion of exis­tence останется только в памяти. Ну ладно, что уж.

Зато, подучив английский, я намного серьёзнее погрузился в изучение текстов и интервью Пи-Орриджа, и снова был поражён масштабом фигуры. В том числе узнал и про те самые «Дикие пальмы», и про столь интриговавшую Церковь Процесса. А также прочёл-перевёл потрясшее меня эссе «Bechav­iour­al cut-ups and mag­ick». Паззл сложился. Вместе с уилсоновским «Иллюминатусом» эта статья объяснила мне о магии всё, что тогда требовалось, и очень существенно помогла сформировать взгляды на эти вопросы.  А что до праздника – ну, пусть. Не стоит быть слишком жадным. Работать надо, и над собой в первую очередь. Хотя, глядя записи PTV-шных рэйвов 90‑х, было немного грустно, что всё-таки вот та эпоха – она уже в прошлом.

Бабах – год спустя выходит Hell is Invis­i­ble, альбом, который Егор Летов считал лучшим у Пи-Орриджа. И PTV снова едут в Москву. А мы опять едем на концерт, уже большой компанией – и вот да, вот там было всё чего хотелось и даже много больше. А через три недели не стало Леди Джей. И я оплакивал её, как до того Джона Бэланса. И как жаль было Джена, сердце разрывалось, и было страшно, что он не переживёт это, и так мерзко, что проклятый рак уничтожил их проект-пандрогин… Но мы, конечно, Джена недооценили.

Нет, он не сдался. Нет, s/he is still her/e. Нет, проект не закончен – он вышел на новый уровень. Сила духа и романтический порыв перебороли горе и смерть. И когда через два года ушёл Летов, я уже твёрдо знал, что смерть – это не конец. И что они продолжают жить – где-то на другом берегу, где Берроуз во снах встречал Брайона Гайсина, и откуда Леди Джей продолжает общаться с Дженом, который теперь называл себя «мы».

И группу он вновь привёз, в 2009 году, но на тот концерт я не попал, хоть и заявлен он был как «самый последний». В любом случае, увиденного и услышанного мне было вполне достаточно, а то, чему он меня научил к тому моменту, было уже вроде бы ценнее всех этих психоделических празднеств. В общем, Джен был для меня одним из главных людей, чьи работы я продолжал усердно изучать, пытался применять в своей жизни, и делиться найденным с единомышленниками через сеть, приобретя в процессе множество новых друзей. Это был, так сказать, мой личный Topi Tribe. Кто бы мог подумать, как это обернётся всего лишь несколько лет спустя.

Всю ночь во сне я что-то знал такое вот лихое
Что никак не вспомнить ни мене ни тебе
Ни мышу ни камышу ни конуре ни кобуре

Ооо
Руками не потрогать
Словами не назвать

Слепой охотник стреляет наугад
Разбилась чашка
Значит не догнать и не измерить
Больше не догнать и не понять

Свят кто слышал отголосок
Дважды свят кто видел отраженье
Стократно свят у кого лежит в кармане то, что

Ооо
Глазами не увидеть
Мозгами не понять

(Егор Летов)

В 2011 году произошло одно из важнейших знакомств в моей жизни – судьба свела меня с Arc­to Pro­mo, так моё скромное хобби дало неожиданно прекрасные плоды. А уже через год Arc­to привезли PTV в Питер и Москву. Концерт на питерском SKIF вновь потряс – новая музыка, новая подача, открывающий чумовой кавер на “Sil­ver Machine”, c традиционным синхроном (буквально за несколько дней до того я почему-то очень подсел на этот классический хит Hawk­wind)… Но главное: пронзительнейшая “Thank You”, адресованная Леди Джей, Вселенская Большая Любовь в чистейшем виде. Конечно, мы собрались ехать и в Москву. Дорогой друг Прохор написал, что вот прямо сейчас сидит в ресторане с Дженом, я попросил, если можно, передать ему слова благодарности за ту песню, и процитировал знаменитые последние слова Берроуза о Любви. Прохор передал, и сказал, что Джен очень растрогался. Понятное дело, я растрогался тоже – подумать только, я смог почти лично поблагодарить этого удивительного человека, поделиться с ним своей признательностью и любовью. Ну, и самолюбие своё почесал, чего уж.

Московский концерт не так впечатлил, как питерский – публика показалась холодноватой, не ощутил я той отдачи в зале, и как-то всё чуть более «от головы», что ли. Но после выступления Arc­to Pro­mo предложил нам с моей любимой зайти в гримёрку, пообщаться немного с Дженом. Вот и они: прекрасная басистка Элис, светящаяся жизнью, дружелюбнейший Эдли, ну и сам Джен, который напомнил нам «космическую панду», мы так его потом про себя и называли. Увидев у меня значок с дискордианским золотым яблоком, Джен не преминул похвастаться знакомством с РАУ и прочими титанами. А в ответ на моё несколько льстивое утверждение, что он – последний из великих, этак удивлённо посмотрел, и сказал – а вы-то все зачем тогда? Вы давайте продолжайте, несите информацию, делайте дело. Ну, что тут сказать… скрепили поцелуем в губы, а после Джен подписал мне «Западные земли» и дал мне свой e‑mail, написав адрес на листке, вырванном из то ли биографии Сталина, то ли тома его усатых сочинений, который непонятно как оказался там.

В голове это укладывалось с трудом – но я всё-таки написал ему письмо, полное грамматических ошибок, где поблагодарил за ту самую статью про поведенческие нарезки. А он ответил, приложив одну из своих ещё неопубликованных статей про Сида Баррета. Так он коснулся моей жизни ещё раз – уже лично.

С Arc­to мы потом очень подружились, и в следующий приезд Пи-Орриджа я уже встречал Джена в отеле, а тот, с длиннющей копной белых волос, опирался на ту самую свою трость, и выглядел как весёлый иномирный мудрец. Выйдя из лифта, он сразу заключил меня в свои мягкие тёплые объятия, улыбнулся, глядя на мою самодельную футболку с символом Процесса… ну а концерты что в Москве, что в Питере вновь оказались круче и сильнее, чем все, что были до того, полные синхронистичностей и долгих флэшбэков.

Последний раз он был у нас в компании чудных подельников из Cult of Youth, в 2016 году. Мы с моей любимой и нашими друзьями провели в этой компании пять удивительных дней. Джен рассказал мне о той самой фразе, которую услышал от Брайона Гайсина: “true wis­dom can only be passed on by the touch­ing of hands.” – эту фразу он сделал потом основой для своей скульптуры- инсталляции. А потом на – как оказалось, последнем – концерте в Питере мы обменялись свадебными кольцами, после того как Джен, зная о нашей затее, прямо со сцены посвятил нам песню “Just Like Arca­dia” – с того самого Alle­go­ry and Self.

Кстати, как раз тогда разыгрывалась небезызвестная история с русским «переводом» Thee Psy­chic Bible, и на питерском концерте было особенно хорошо видно, кто чего стоит, и кому sweet delight, а кому end­less night. Но вдруг чудесным образом удалось найти оригинальную книгу на английском, за что я благодарен всем причастным. Обнимаю вас, друзья. Книгу, конечно, украсила роспись автора.

То был последний раз, когда мы видели его живым. Через год пришло страшное известие о том, что Дженезис Пи-Орридж болен лейкемией. Дальнейшее всем известно – два с половиной года несгибаемой борьбы за жизнь, и при этом – непрекращающееся творчество, альбомы, тексты, даже концерты из последних сил… Поражающие ясностью ума и оптимизмом интервью на пороге смерти. Планы и идеи, которым не суждено было осуществиться. И вот, великий трансформатор реальности оставил свой «дешёвый чемодан». Совсем как Боуи – отметил день рождения, и ушёл за горизонт.

За две недели до его смерти мы впервые побывали в Британии, и дорогой друг Раймонд отвёл меня на легендарную лондонскую Beck Road 50, где на чёрной двери по сей день выложен болтами Психический Крест, сделанный Дженом и компанией четыре десятка лет назад. Нескольких болтов там уже нет – и стало ещё на один меньше. Не очень-то красиво, да. Но мы придумали, что нужно сделать, как это обыграть. И обязательно осуществим. Джену бы точно понравилось. Память будет жить.

In the dis­tance there is truth
Which ends like a knife
The bridge we have laid will always be this life
When you cross on a goat we ride
Or full like fruit
In the red sea tide

If you could under­stand
You would take my hand
And I would spread so far
Just like Arca­dia

(Psy­chic TV)

Надо сказать, что в последние годы моё восприятие фигуры Пи-Орриджа стало более взвешенным и неоднозначным, подальше от той, юношеской идеализации. Тем интереснее и плодотворнее. Мы все прекрасно знаем о многочисленных свидетельствах его непростого характера, о сложных взаимоотношениях с людьми, о мемуарах Кози, о словах Слизи… И нужно быть совсем уж наивным фанатиком, чтобы всё это начисто отрицать. Ну, конечно, Дженезис Пи-Орридж не был ни святым, ни тем просветлённым и альтруистичным мудрецом, которым хотел себя видеть. Или, лучше сказать, он был не только таким.

Да каким он только не был. Ну вот даже на самой поверхности: он представал жилистым парнем и тучной женщиной, дредастым хиппаном и суровым скинхедом, английским джентльменом и андрогинной бестией с автоматом наперевес. Он был гениальным художником, с кем мало кто сравнится в умении создавать яркие и действенные концепции, слоганы и эмблемы. Талантливым организатором, неважным актёром и неоднозначным музыкантом, бесстрашным провокатором и обидчивым нарциссом, полиморфным извращенцем и нежным влюблённым… Высказывал взгляды, которые с одинаковой лёгкостью можно счесть крайне правыми и крайне левыми. Восхищался Чарльзом Мэнсоном и пел про серийных убийц – и кормил бездомных в Катманду. Устраивал кровавые перформансы – и спасал дельфинов. Носил нацистскую форму – и проповедовал любовь и эмпатию. Истерил и переживал в своих failed rela­tion­ships – и стал героем одной из величайших историй любви на свете. Предупреждал об опасностях социальных сетей, увлечённо листая инстаграм, пропагандировал дисциплину, попивая «отвёртку». Рассказывал о том, что «вода всё помнит», и критиковал популярную эзотерику, предлагая, вслед за Кроули, научный подход к магии. Настороженно приветствовал новые технологии – и обманчиво граничил с традиционализмом. Сочетал браком контр- и поп-культуру, исполнял жестокий нойз и милые песенки, и, провозгласив смерть рок-музыки – вернулся к корневому, тому самому настоящему гаражному року. И в этом всём, я считаю, не было никакого лицемерия, все эти его проявления были одинаково реальны – ну или одинаково галлюцинаторны, это уж кому как.

Ну и да. Бывал он, среди прочего, и эгоцентричным «космическим чмом», и любителем преувеличивать свои заслуги и рассказывать типичные для «демонстративных личностей» небылицы, ну и авторитарным манипулятором тоже. Не гнушался использовать других как инструменты для своих проектов, порой выглядя удивительно неблагодарным и глухим к критике. А бывало и наоборот. Пи-Орридж не был ни ангелом, ни дьяволом – он был личелом, лишь человеком. Но в нём эта самая «лишь человечность» во все поля проявлялась так ярко и сильно, как мало в ком. В своих поражениях, и в своих торжествах он свободно шёл до предела, соединяя в себе те противоречия и противоположности, из которых и соткан человек. Фактически, Джен, как никто другой, воплотил в себе весь 20‑й век, во всём его многообразии, задрав, словно доза LSD, контраст на максимум – так, что хочешь не хочешь, а будет тебе wake­ful­ness, и уж никак не dream­less sleep.

И, говоря о не самых приятных сторонах его личности: в этом тоже есть его важный урок. Для меня – один из важнейших. Напоминать себе, что то, каким ты себя видишь, и каким видят тебя другие – в том числе и близкие – это не совсем одно и то же. Прислушиваться к критике. Не быть слишком высокомерным. Как говорится, ничто так не показательно, как ошибки великих людей – а этот человек был, уж точно, одним из величайших в истории. И эти его демонстрации, в том числе невольные и неприятные, нужно обязательно помнить и ценить.

Every­body knows that the boat is leak­ing
Every­body knows that the cap­tain lied
Every­body got this bro­ken feel­ing
Like their father or their dog just died

Every­body talk­ing to their pock­ets
Every­body wants a box of choco­lates
And a long-stem rose
Every­body knows

(Leonard Cohen)

Среди всех противоположностей, которые Джен сумел совместить, не было пока, наверно, одного – жизни и смерти. Хотя и кетаминовые трипы с Леди Джей, и исследования посмертия после её ухода могли бы на то претендовать. Но вот теперь Дженезис Пи-Орридж вполне официально умер – но, несомненно, останется живее всех живых.

Конечно, весть о его уходе была ожидаема, но всё равно стала настоящим горем. Среди всех моих знаковых фигур Джен был единственным, который не остался в статусе “a star too far”, а стал вот лично близким человеком. Поэтому да, сейчас очень больно, грустно, не хочется верить, трудно смириться. Но – странным образом – в этом оказалась и некая светлая сторона. Его уход пришёлся на такой период жизни, что словно забрал с собой, растворил те глупости, которые омрачали ум. Вот я смотрю на кольца на наших с моей любимой руках, листаю памятные фотографии, вот прямо сейчас общаюсь с друзьями, с теми, кто был и остаётся – и понимаю, знаю с предельной ясностью, что это – настоящее и навсегда. Какие бы не посещали меня дурные сомнения и колкие неврозы – чушь, наносное, чур меня. Это скрипят те самые клешни контроля. Тот самый дурной эгоцентризм, который когда-то проявлял и наш герой – вот только при недостатке хотя бы доли его творческой силы и смелости.

Учтём и пойдём дальше. Оставаться свободным самому – и не ограничивать свободу тех, кто рядом, понимать близкого человека, любить не себя в нём, а его как он есть. Но не терять себя, а переизобретать заново, и преодолевать свои ограничения, мешающие этому – вот главное, чему научил меня Джен.

Он не стал голографическим вампиром, нет. Его Путь в Сад оказался иным, гораздо интереснее. Уйдя, Дженезис Пи-Орридж превратился в живой миф, и вся противоречивость и парадоксальность и его творчества, и его личности, я думаю, только поспособствует тому, что этот миф будет жить и мутировать, не превращаясь в мёртвую догму, провоцируя споры, мысли и дела.

Вот это Джен и оставил здесь, нам в наследство, а сам отправился домой: ушёл к своей любимой, и к своим друзьям – Брайону, Уильяму, Тиму, Дереку. Ну, что ж, встречайте его там, а мы теперь – сами, да. Gen­e­sis P‑Orridge is dead? No, no, no. S/he’s out­side look­ing in.

И вот ещё что. Мы, ну вот хотя бы в коллективе Катабазии, регулярно вспоминаем памятные даты – дни рождения и смерти значимых для нас людей, это вызывает у кого-то скептические ухмылки, но пусть их. Помним дни, когда умерли Егор, Слизи, Берроуз… Но мне почему-то кажется, что в случае с Дженом многие из нас будут вспоминать(ся) 22 февраля, а 14 марта – нет. Не могу точно сказать, почему, но есть такое предчувствие.

All life starts with death
All death starts with life
Ever cir­cles back again
Nev­er falls to regain

All life is with hope
All hope is to know
Right­eous places
Right­eous times
Even though
We live to die

(Skin­ny Pup­py)

Вот как-то так. И никакого «эх, были времена…». Жизнь продолжается, наследие Джена ещё изучать, практиковать, переводить, развивать долгие годы всем, кого закружило в нашем племени. Just go ahead.

Для меня – и не меня одного –  Дженезис Пи-Орридж навсегда останется одним из самых близких людей, одним из моей семьи, племени, карасса. Не гуру – но учителем. Не Отцом (ну разве чуть-чуть),  но Другом.

Rest In Peace? Ну, уж нет. Rock In Pow­er (though often very qui­et)!

Loy­al­ty Does Not End With Death.

HER/S NAME WILL ALWAYS BE THE MASTER.

Спасибо за мудрость, которую ты передал своими прикосновениями. До встречи на другом берегу.

Ibso­rath

***

Mem­o­ry is a clock, the age­ing mech­a­nism of the mind
Mem­o­ry is a clock, the age­ing mech­a­nism of the mind
Mech­a­nism
Mech­a­nism

Turn­ing gears lock­ing inter­lock­ing
Mem­o­ries clock­ing
The age­ing mech­a­nism of your mind

Mem­o­ries tell us one thing, every­thing must go
Mem­o­ries tell us one thing, every­thing must go
Mem­o­ries tell us one thing, every­thing must go
Mem­o­ries tell us one thing, every­thing must go

Mem­o­ries tell us one thing, every­thing must go
Mem­o­ries tell us one thing, every­thing must go
Every­thing must go

Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter

Be afraid to the point of form­less­ness
Be ter­ror­ized by the point of sound­less­ness
Be extreme to the point of pow­er­less­ness
Be afraid to the point of form­less­ness
Be ter­ror­ized to the point of sound­less­ness
Be extreme to the point of pow­er­less­ness
Be ex-dream
Be ex-dream

Once upon a time there was a gar­den
A gar­den was destroyed by a word
Destroyed by lan­guage
Lan­guage became the first mem­o­ry
Time was set in motion at this point
But the gar­den did not exist with­in time or lan­guage
It was an exte­ri­or neur­al pro­jec­tion
A cathe­dral that wor­shipped its occu­pant
And that was your soul
Your soul
Your soul
The only thing you’ve got

And your soul well it rep­re­sent­ed the mind
The mind pre­set with­out light
And there was noth­ing to reflect, no mir­rors, nor shape
Noth­ing to fix this par­tic­u­lar dream

And you’ve got no anchors
You don’t know where you are
You don’t know whether you are real­ly exist­ing
Or you’ve blown every­thing
And you’ve got to become a star

Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter

We have formed sounds, made names
Trap­ping mat­ter with lan­guage
We per­pet­u­ate our tyran­ny
And drown in a flood of spec­u­la­tion
And false com­mu­ni­ca­tion

Do you want to be reborn, immor­tal, out­side of time?
Come on, child
Come through me

We must look for ways to trans­mit infi­nite alter­na­tive real­i­ties
And then maybe you have a choice of real­i­ty
You want to stay alive
You want to stay alive
You don’t real­ly want to die
So make it real
Make what­ev­er it is real
More real than any­thing emas­cu­lat­ing
That we inher­it
Oh, you have not yet been cor­rupt­ed, have you?
Triv­i­al­ized, have you?
Lost in belief, have you?
Oh, you are in our sin­gu­lar­i­ty now

Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter
Noth­ing mat­ters but the end of mat­ter

Every inher­it­ed con­struct, every soci­ety
Every tech­no-patri­ot­ic polit­i­cal sys­tem
That trades a trade unions off believ­ing
It exists
It exists
But it must be destroyed
As fast as it’s pos­si­ble

You know, we make
We make space
Make space to be space
Mem­o­ry is a clock
It’s the age­ing mech­a­nism of your mind
You can change it
You can turn it back
You can set the alarm

Mem­o­ries tell us one thing, this thing must go
Mem­o­ries tell us one thing, this thing must go
Mem­o­ries tell us one thing, this thing must go
Mem­o­ries tell us one thing, this thing has to go
Come on!

Must believe
Must believe
Must believe
Must believe

Are you lis­ten­ing well?
Names are giv­en in order to con­trol
Names are giv­en in order to con­trol
Lis­ten care­ful­ly
To reduce, to com­pre­hend the forces of nature
To demon­strate own­er­ship
And fail­ure
This is the race to come
This is the race of the grey­hounds of the future
The grey­hounds of the future
The race to name
The race to name our strat­e­gy
Strat­e­gy
The poor have grown to be rich
And the rich have grown to be poor
Again
Know that to re-enter immor­tal­i­ty
We must our­selves become unname­able
And we’re emp­tied of all sense of just being here

Mem­o­ries tell us one thing, one thing must go

Mem­o­ries tell us one thing

Every thing must go