Эсхатон в зеркале заднего вида: интервью с политологом и поэтом Романом Унгерном

От редакции. Срочно в ленту: «Катабазия» побеседовала с политологом и поэтом Романом Унгерном. В центре интервью – концепция «Нового Средневековья», связь Эсхатона и технологической сингулярности, размышления о том, как с максимальной пользой провести ближайший Апокалипсис и визионерский прогноз на ближайшие 20 лет. Интервью публиковалось ранее в первом номере газеты «Вавилонская PostПравда» – кстати, урбанистический квест, пропуском в который стало это издание, продолжается, хотя и перешел в совсем уж криптогностическую фазу. Впрочем, ожидайте новостей  ближайшее время. А пока почитайте, что вам тут хотел сообщить Роман Федорович, поскольку это все ни хуя не просто!

Роман, вы являетесь одним из апологетов теории «Нового Средневековья». Расскажите, в чем она заключается; что общего между Средними веками (рыцари, чума, осада крепостей) и тем миром, который мы можем наблюдать за окном?

Р.У.: «Новое Средневековье» – это не совсем теория, скорее, модель, помогающая увидеть ряд параллелей между сегодняшними реалиями и реалиями квазисредневековья, средневековья во многом фэнтезийного. В разных формах она встречается в трудах мыслителей от Новалиса, который «страшнее, чем Гитлер», до Бердяева, от Питирима Сорокина до Умберто Эко. Трактовка же «Нового Средневековья», которой придерживаюсь я, не претендует на особую философскую глубину – в отличие от визионерского потенциала.

Посудите сами. По всему земному шару корпорации и кланы чиновников все больше становятся похожи на феодальные графства и княжества, предшествовавшие национальным государствам, просто теперь они меньше привязаны к конкретным территориям и законам кровного наследования. А непримиримые идеологии разных «-измов», на которые в XX веке опирались сверхдержавы, продолжают становиться все более реквизиторными, их границы все сильнее размываются, когда речь заходит о реальной политической практике. Все выше поднимает голову Халифат. Глобализация же, идеи «открытого мира», гуманизма скрепляют независимые и часто враждебные друг для друга анклавы реальности, как некогда Папский Рим скреплял лоскутное одеяло христианского мира. Палитра психоактивных веществ и страхи перед ней за последние полвека выросли настолько, что преследование психонавтов сегодня мало чем отличается от средневековых гонений на ведьмаков и знахарок с их снадобьями и зельями. Да и вообще «охота на ведьм» – людей, нарушающих иной раз самим своим существованием табу того или иного общества, – часто принимает характер массовой истерии, из-за которой паладины от SJW, увы, иной раз становятся неотличимы от паладинов-традиционалистов. Управление информационными и финансовыми потоками окончательно превратилось в форму магии: уловление и наматывание чужого внимания на счетчик просмотров видеохостингов, гадание на «японских свечах» в биржевых играх, продажа тренингов по продаже тренингов и т.д. Непонятные простым смертным махинации позволяют, кажется, превращать в золото саму пустоту. Так же как средневековые герметисты заново открывали и реинтерпретировали утраченные сакральные коды античности, современные хаос-маги делают то же самое с наследием самих герметистов, оккультистов и эзотериков прошлых веков с поправкой на мозаичность современной культуры.

Как и во времена средневековых схоластов, в мире продолжают усиливаться эсхатологические настроения. Несмотря на то, что заигрывания с образом конца света по-прежнему успешно сублимируются в книгах, литературе и играх, каждый пролетающий поблизости от земли астероид или очередной конец очередного тысячелетнего календаря с каждым разом становятся все более массовыми медиа-феноменами.

Давайте остановимся на этом моменте подробнее: в своем видеоблоге вы неоднократно делали заявления о том, что мы находимся на пороге то ли «конца света», то ли некоего «нового Эона», «Жизни Новой». Это и есть ваш футурологический прогноз?

Р.У.: Я не даю футурологических прогнозов. Какой в этом смысл в мире, где пара часов перелета отделяет церновские ускорители частиц от лачуг, в которых до сих пор практикуется женское обрезание, а в поисковой выдаче цитата Филипа Дика о том, что «империя никогда не кончалась», может соседствовать с тезисом академика Левашова о том, что Римской Империи вообще не существовало? Топология пространства, времени, остальных априорий стали зыбкими, как завеса дымки над бездной. Примерно так же, как политическая сатира создается сегодня он-лайн теми, на кого она в предыдущие десятилетия должна была быть направлена, любые футурологические прогнозы давно стали ответвлением жанра фантастики. И чем дальше, тем меньше в этой фантастике остается научного. Это и есть подлинный Конец Истории. Не в том смысле, который вкладывал в этот термин Фукуяма – где с окончанием холодной войны человечество навсегда выбрало либеральный капитализм как оптимальный путь для развития и все метания между идеологиями остались в прошлом, нет. Я говорю о Конце Истории как разрыве цепи причинно-следственных связей между явлениями политики, экономики, культуры – распаде связи времен. Подлинный Конец Истории – место на краю семантического горизонта событий, декорированное аналогиями со средневековьем позапрошлых веков. Эсхатон. И мы, по большому счету, еще только вступаем в него, место, где прогнозы – в привычном понимании этого слова – более невозможны. Эпоху, предшествующую наступлению технологической, а следовательно, и ментальной сингулярности.

Т.е. мы приближаемся к вашему семантическому концу света (или все-таки сингулярности?), потому что меняется наше понимание природы времени?

Р.У.: И да, и нет. Я не говорю, что этот конец буквален, не говорю, что для тех, кто придет после нас, больше не будет возможности вернуться к более традиционному пониманию истории. Я говорю, что это уже не будет иметь никакого значения для поколения, к которому принадлежим мы с вами, и которое, по-видимому, успеет почувствовать на своей шкуре сдвиг темпоральной парадигмы. Смотрите, чтобы объяснить, что такое время, нам всегда приходится использовать пространственные категории. Так время в древних аграрных цивилизациях – циклическое, замкнутое, совпадающее с вечностью, несопоставимое с конкретными отрезками прошлого, настоящего и будущего; время в картине мира, сформированной христианским мировоззрением, – отведенный человеку интервал между началом и концом света, ограниченное линейное время в пределах одного гигантского цикла. Время Эсхатона и тем более последующей за ним сингулярности – явление, которое больше нельзя описать с помощью евклидовой геометрии, однако именно его предельная концентрация и станет концом старого мира. Когда человечество окажется там, мы по большому счету вообще не сможем больше утверждать, что оно откуда-то к чему-то приходило; вот в чем парадокс, понимаете? Скорее всего, изменится наш язык. Почти наверняка не обойдется без повторного изобретения колеса [смеется]. Пока же все, что нам остается – это лететь вперед по этому хайвэю в никуда, наблюдая, как в зеркалах заднего вида сгорает будущее, и играясь с лингво-дхармическими шарадами о том, что «времени нет». И в экскурсоводы тут впору брать не футурологов, а визионеров вроде Дэвида Линча или Эшера.

Что ж, а как представляете себе Апокалипсис лично вы в контексте модели «Нового Средневековья»?

Р.У.: Как я уже говорил, эсхатологические настроения рефреном проходили через Средние века. Об этом знают многие, но немногие понимают, что близость Последних Дней, Страшного суда, Апокалипсиса была тогда не просто предметом для теологических споров – речь шла о живом чувстве, смеси религиозного и бытового ужаса перед эпидемиями, природными катаклизмами и бесконечными усобицами, тянущимися десятилетиями. Примерно так же поколение холодной войны ожидало атомных бомбардировок и вечной зимы и ночи. Хотя образ ядерного гриба – рукотворного солнца, подводящего черту под «последней магической эпохой», – и выжжен у всех нас в подкорке, осмелюсь утверждать, что сегодня в массовом сознании он успел потускнеть под натиском информационного шума. Первичного бульона, который вот-вот заговорит голосами сущностей, которые станут ключевым звеном в сингулярной экосистеме… впрочем, это тема для отдельного разговора.

Вы спрашиваете, как представляю себе Апокалипсис лично я? Скорее всего, однажды утром я проснусь и, еще не успев открыть глаза, пойму, что мир сдвинулся так далеко, что я больше не могу этого выносить. Может быть, в этот момент в Шамбале перестанут петь мантры, удерживающие мир, может быть, лопнет последний луч Башни, в очередной раз изменится герцевая частота, из остатков света воздвигнется Последняя Статуя или распахнутся врата Хель, и великан Хрюм выведет Нагльфар в открытые воды? По-своему любой из этих вариантов может оказаться самым прекрасным из всего, что мы можем вообразить. При правильной подготовке.

Можете ли вы подробнее рассказать об этой подготовке? И, возможно, поделиться советами с нашими читателями, которым могут оказаться близки ваши идеи.

Р.У.: «В случае пожара – горите», конечно же. Но, если серьезно, мне долгое время не дает покоя следующая мысль. У Филипа Дика была идея, своего рода прозрение, которое позже развивали многие, в том числе Виктор Пелевин: реальное время закончилось в 70 году н.э. с падением иерусалимского Храма и Апокалипсис уже случился – на стыке античности и Средних веков. Модель «Нового Средневековья» побуждает задаться вопросом: может ли такое быть, что конец света происходит прямо сейчас, а то, что мы сможем опознать как апокалиптический сдвиг, переход из одного мира в другой, окажется как раз той вспышкой в зеркале заднего вида? Если принять эту точку зрения как данность, всех, кто захочет ее разделить, интуитивно хочется сравнить с гностиками-эсхатологами первых веков позапрошлого тысячелетия. Но о каких именно эсхатологических взглядах следует вести речь, если именно в них предлагается черпать вдохновение для поиска путей к Спасению, Жизни Новой перед лицом надвигающейся сингулярности? Коптские свитки, кодексы Наг-Хаммади, каббалистические тексты дали бы разные ответы на этот вопрос. Разные изводы гностицизма по-разному, иногда прямо противоположным образом видели Спасение, Искупление и, главное, возможность их всеобщности. Отсюда и мой первый и единственный совет: осознайте себя на распутье. Осознайте себя перед камнем, изрубцованным вопросами-указателями. Задайтесь ими.

Мы здесь – чтобы уйти? Мы здесь – чтобы остаться, вернуться?.. Пресловутое Спасение – неизбежно индивидуальный акт, или возможно совершить его, только протянув руки к ближнему? Находится ли оно в пространстве свободной воли или все уже предопределено? Что вообще такое Спасение: бегство из мира Кеномы, попытка увести из него всех, кого сможешь, выбор остаться и переменить что-то, не покидая его? Апокатастасистический порыв максималистов Климента и Оригена или неспешный процесс прядения тиккун олам? Существуют ли для тебя гилики, психики и пневматики; кого брать на свой ковчег, отбывающий в космическую колонию с орбиты гибнущей колыбели человечества, а кого оставить за бортом? Чем отзываются в сердце слова «восстановление полноты Плеромы»?

Несмотря на патетику и явную философскую ориентацию, все эти вопросы отсылают ко вполне прикладным проблемам. В конце концов, вопрос «что делать?» – лично тебе, мне, всем нам – всегда актуален на всех уровнях бытия, особенно – когда речь заходит о Конце Времен. Наши ресурсы, материальные ли, психические, конечны. Наше личное время конечно. Даже если не брать в расчет несчастные случаи, насилие и болезни, несмотря на прогресс гериатрических технологий, через несколько десятилетий наши тела неизбежно состарятся и умрут. За осознанием этого факта неизбежно встает вопрос: как распорядиться ими, на что потратить каждый день, каждый час своей жизни? На личную духовную практику? На коллективную борьбу? Возможно, жить как бродяга дхармы, отдаваясь любому попутному ветру? Искать способ сделать так, чтобы первое было неотделимо от второго, и оба они – от третьего?

Ответив себе на эти вопросы и с уважением принимая тех, кто имеет свои собственные ответы, вы найдете себя (а возможно, что и не себя одного) в пестром мире «Нового Средневековья», вступившего в Эсхатон. Конкретных же рецептов «что делать» я, разумеется, дать не могу.

Что, по-вашему, ждет всех нас по ту сторону Сингулярности, можете ли вы предположить, на что будет похож мир за ней?

Р.У.: Задумываясь о том, как закончится старый мир, я хочу верить, что он будет поглощен огнем, а не мраком. И что все живые существа, так или иначе, смогут найти свой путь к Жизни Новой. Что до мира Постсингулярности… у меня есть несколько версий на этот счет. Возможно, нас всех ждет переживание некоего всеединства, unia mist­i­ca, а главное – абсолютного неразрывного тождества сознания и всего явленного мира, исчезновение субъект-объектных отношений. Возможно, произойдет обратное – предельная индивидуализация, которая позволит каждому воздать самому себе по вере, после чего каждый, будь он хоть святым, хоть серийным убийцей, сможет стать Демиургом и создать собственный мир по своим лекалам, где ему никогда более не будут угрожать Другие. Возможно, произойдет переворот в архитектуре того языкового сознания, без которого мы бы не смогли затрагивать эти темы в нашей беседе и жонглировать бинарными оппозициями.

Можете ли вы дать какое-то напутствие нашим читателям-конфидентам? Или все же прогноз – не футуролога, но визионера?

Р.У.: Мне кажется, я сегодня и так напророчил больше, чем собирался… Но что ж, если вы так настойчивы. Если говорить по-простому – нас ждет очень странный трип длиною лет в двадцать, когда все обособленное будет разрушено, динозавры утонут в цунами хаоса, слова превратятся в музыку, небо упадет на землю, а первая мировая любовь окажется страшнее второй мировой войны. Глиняные ноги старого мира покрываются трещинами. Новый – еще не утратил надежду родиться без кесарева. Роженица – каждый из нас. Не бойтесь ничего, даже самого страха. Ищите на всех языках своих. Сделайте личные исследования достоянием всех, кому могут оказаться близки их результаты. Сделайте свою жизнь произведением искусства, которое украсит гибель старого мира. Участвуйте в урбанистических квестах. Прислушивайтесь к сигналам из глубины. Смело раскрывайте свои объятия незнакомцам. Будьте и скальпелем, и раной, как завещали средневековые доктора, прививавшие себе штамм холеры. Любите. Впереди – только свет.  И покупайте наши золотые лопаты.

С Романом Унгерном

беседовала Татьяна Тетерина